Максим Шахов - В прицеле – Олимпиада Страница 21

Потом люди надолго оставили эти места и вернулись сюда уже в советские времена. Весь район объявили запретной зоной и обнесли колючей проволокой. Территорию стали использовать в качестве стрельбища или полигона для соседней военно-морской базы, что расположилась по соседству с Причерноморском. Потом советские войска ушли и на их место пришли украинские. Точнее, они сюда так и не добрались, хотя место за собой застолбили. Таблички с надписью «Запретная зона» переписали по-украински и поменяли ржавую колючую проволоку на новенькую сверкающую «егозу».

Изредка с моря подходили катера или подлетали самолеты и обстреливали берег из пушек, пулеметов и ракетных установок. Но боеприпасы стоили недешево, поэтому случалось такое редко, пару раз в год. В остальное время пещерный берег населяли случайные, иногда странные люди — сектанты, бродяги, туристы. Но после появления на развалинах Кючук-Кале — «Маленькой крепости» — лагеря исламистов округа совершенно опустела. И военные больше не показывались.

На поверхности, среди крепостных развалин, выросли палатки и несколько легких финских домиков. Все, что не предназначалось для чужих глаз, было сокрыто под землей, в пещерах и катакомбах. Там же проходили и общие собрания.

В большой рукотворной пещере, созданной руками каменотесов две с лишним тысячи лет назад, было прохладно. Несколько переносных ламп создавали слабый рассеянный свет. Его хватало, чтобы ориентироваться в подземелье и различать лица окружающих.

Впрочем, одно из присутствующих лиц осталось бы неразличимым даже при самом ярком освещении по одной простой причине — оно было закрыто маской. Лишь тот, кто лично знал Усаму бен Масиха, смог бы узнать его по голосу. Говорил он по-русски, поскольку этот язык был понятен максимальному числу собравшихся. Два переводчика переводили его слова на английский и арабский для немногих непонятливых.

Маска на лице бен Масиха и мрачные охранники с автоматами по бокам придавали ему внушительный и зловещий вид. Он говорил низким мощным голосом.

— Здесь собрались представители разных направлений ислама. И в этом наше будущее. Мы забыли наши разногласия. Когда и сколько раз молиться, кого и как почитать, кого можно считать праведным халифом, а кого нет. Сегодня, вместо того чтобы рука об руку сражаться против неверных, сунниты и шииты до хрипоты спорят — можно ли соединять Зохр с Есир — дневную молитву с послеполуденной, а Магриб с Иша — вечернюю с ночной. Сунниты обвиняют шиитов в том, что те молятся не пять, а только три раза в день. Шииты в Ираке вешают суннитов, а сунниты взрывают шиитов. Хватит, говорю я вам!

Он выдержал долгую эффектную паузу, потом продолжил:

— И не ищите веры в книжных мудрствованиях, не ищите ее ни в мечетях, ни на площадях под минаретами! Вера в сердцах. И мера ей одна — жизнь. Важно не то, сколько раз ты молишься, принимаешь ли при этом правильную позу и какие слова говоришь. Все просто. Создатель дал человеку жизнь, и истинный праведник должен быть готов вернуть ее по первому знаку. Доказать истинность своей веры можно только одним способом — отдав за нее жизнь.

В наступившей следом мертвой тишине вдруг послышался неуверенный голос одного из слушателей.

— Но все же намаз по своей значимости стоит на втором месте в перечне пяти столпов ислама. Можно ли считать, что шииты творят в день пять намазов?

— А разве это так важно?! — в раздражении рявкнул бен Масих. — Ответь, сколько раз в день ты можешь умереть за веру? Три? Пять? Я не шиит, но знаю, что шииты объединили молитвы по одной причине: у них не было времени молиться пять раз в день. Они должны были воевать. Когда воины первых халифов завоевывали мир, они не молились, а сражались. Противник не давал им передышки ни три, ни пять раз в день. И разве так уж важно, сколько раз в день надо молиться — три или пять? Гораздо важнее — сколько раз можно умереть. Пять столпов веры, безусловно, важны. Это единобожие, намаз, пожертвования, пост в Рамадан и хадж. Но джихад — шестой столп — стоит пяти других и служит мерилом искренности.

Тут снова поднялась рука неуверенного слушателя.

— Простите, вы имеете в виду великий джихад или малый?

Бен Масих прямо-таки зарычал:

— Да какая разница? Наилучшим джихадом является слово истины, брошенное в лицо правителю-тирану! Великий, малый, оборонительный, наступательный! Может быть, муджахид и в самом деле должен спрашивать разрешения умереть у своих родителей или кредиторов? Все это отговорки для трусов и лицемеров! В последнее время развелось множество знатоков, которые любят болтать о том, что великий джихад — это борьба со злом внутри себя, а малый джихад — борьба с внешними врагами. Муджахид, отдавая жизнь за веру и убивая врагов, тем самым побеждает зло в себе. Так что вся мудрость этих знатоков не стоит и грязи на обуви шахида!

Собравшиеся восторженно зашумели, а бен Масих наклонился к стоявшему рядом Равилю и указал взглядом на того, кто задавал так много вопросов.

— Это что за ходжа?

Равиль взглянул в указанном направлении и переспросил:

— Который? Тот нахальный коротышка? Его так и зовут — Ходжа.

— Сбросьте этого умника в море, — велел бен Масих.

Равиль удивился:

— Разве можно убить человека только за то, что он хочет познать истину и имеет свое мнение?

Бен Масих покачал головой:

— Человека можно убить вообще ни за что. А этого ты убьешь, чтобы он не успел нам навредить. Кто сегодня сомневается, тот завтра предаст. Свое мнение каждый должен держать при себе, а не смущать болтовней некрепкие умы. Если тебе почему-то не хочется его убивать, я попрошу Санчеса или Самурая.

И направился к выходу. Собравшиеся тем временем запели то ли гимн, то ли молитву. Заунывные ритмичные звуки производили странное впечатление. Человек, знакомый с приемами нейролингвистического программирования, сразу понял бы, что здесь происходит грубое зомбирование. В соответствии с указанием Бориса Октябриновича Гореславского Усама бен Масих приступил к созданию бездумной армии роботов-убийц. Одним из приемов, которые он для этого использовал, было введение паствы в состояние транса. Широко использовались и химические препараты. И очень скоро в распоряжении Великого Пира окажется целая армия послушных зомби, которые не остановятся ни перед убийством, ни перед самоубийством.

Великий Пир с достоинством удалился.

Равиль озадаченно почесал затылок. К нему подошел Аладдин.

— Ничего не понимаю, — сказал он. — То, чему учит наш Великий Пир, выглядит очень странно. Это совсем не похоже на то, чему учат муллы и что записано в Коране.

Равиль повернулся к другу:

— Ты кому-нибудь об этом говорил?

Аладдин растерялся:

— Я разговаривал с местным муллой. А еще сказал Санчесу… Но он не мусульманин и ничего не понял.

— Держи язык за зубами, если хочешь жить, — прошипел Равиль. — А что сказал мулла?

— Я его с тех пор больше не видел, — признался Аладдин. — Может быть, он заболел?

Тем временем будущие террористы отправились на занятия — по стрельбе, взрывному делу, рукопашному бою, — а бен Масих сделал знак своим помощникам следовать за ним и углубился в недра каменоломен. Там, в подземных укрытиях, хранилось оружие организации. Великий Пир собирался поручить своим помощникам дело особой важности…

Поручик сразу узнал тех двоих бандитов, которые пытались затолкать студенток в свои разбитые «Жигули». Они приблизились с разных сторон, извлекли из-под одежды ножи и одновременно бросились на старшего лейтенанта. А он, вместо того чтобы уклониться и перейти в атаку, начал как-то вяло отбиваться, отпихиваться ногами, словно во сне.

Нож сверкнул перед самыми глазами. Поручик выругался, уклонился, но тут железная пятерня клешней сжала его левое плечо.

— Эй! — прогремел за спиной грозный бас.

Поручик попытался вывернуться, но хватка на плече не ослабевала. И снова над его ухом прогремел бас.

— Эй, друг, просыпайся, приехали!

Поручик открыл глаза. Он и вправду задремал на сиденье мощного самосвала, доверху нагруженного камнем и щебенкой. На нем он с шиком прикатил чуть ли не от самой Анапы. Самосвалы возили камень за сотню километров на строительство дамбы, которая должна была восстановить историческую справедливость — снова сделать Тузлу косой, частью российской земли, а не украинским островом. Дорога была неблизкой, и старший лейтенант не просто задремал, он заснул и даже увидел страшный сон.

Водитель самосвала в пропахшей бензином кожаной куртке тряс его за плечо.

— Ты чего орешь? Кошмар, что ли, приснился? — весело поинтересовался водитель.

Поручик протер глаза и зевнул.

— Ага, кошмар. Будто меня в Кремле награждают орденом Сутулого и медалью «Мы спаслись». К чему бы это?