Сергей Самаров - Особо секретное оружие Страница 21

– Напрасно... – возражает старший Ангел.

– Что – напрасно?

– Напрасно ты предлагаешь зациклиться на Москве.

– Я не предлагаю зацикливаться. Я определяю предпочтительный сектор поиска...

Старший Ангел вскидывает обросший щетиной подбородок.

– Он не является предпочтительным. Все опыты по зомбированию проводились в специальных лабораториях ГРУ. Основываясь на нашем с Пулатом персональном опыте, я могу предположить, что эти лаборатории располагаются либо под видом реабилитационных центров, существующих при каждом военном округе, либо вообще просто в реабилитационных центрах. Там такая обстановка, что не принято спрашивать друг друга о том, кто чем занимается. Да никто и рассказывать не будет. Тем более дело происходило в семидесятые годы. Тогда режим секретности поддерживался жесткий и лишние вопросы не приветствовались. Поэтому следует сильнее давить на Мочилова. Он обязательно что-то разузнает, если вступил в действие, и обязательно не пожелает узнанным поделиться... Но первая информация о Талгате может прийти именно к нему.

– Я согласен, – говорит Пулат, – и по первому, и по второму пункту. И потому предполагаю наиболее вероятным появление Талгата не в Москве, а где-то там, где располагаются такие лаборатории. Сережа сказал, что Талгат имеет часть материалов. Вероятно допустить, что он знает и в каком реабилитационном центре проводились работы. И потому – Ангел прав! – нам никак не обойтись без помощи ГРУ, чтобы выйти на Абдукадырова. Я думаю, нам следует в срочном порядке навестить прежнее место службы, чтобы разнюхать ситуацию там. Тем более что спецназ уже работал с нами и уговаривать Мочилова долго не придется.

– Согласен, – кивает Басаргин.

Ангел с Пулатом поднимаются, готовые прямо сейчас отправиться на Хорошевку[23]...

2

Сохно, довольно улыбаясь, вытаскивает нож и пробует лезвие на остроту. Нож, естественно, всегда предельно острый, и майор прекрасно это знает, потому что заточкой занимается часто и с тщанием. Но проверить острие – это ритуал, настраивающий на предстоящую бесшумную и молниеносную работу. При такой работе ритуал очень важен, он помогает сосредоточиться и сконцентрироваться. И Сохно никогда этим действом не пренебрегает. Точно так же боксер перед выходом на ринг бьет перчаткой о перчатку, настраивая себя на предстоящий поединок и пробуя способность перчатки становиться продолжением руки, как может стать продолжением руки нож в руках спецназовца...

– Шурик-змей, выползай, нам уже пора отметиться... – одновременно шепчет один майор другому майору в микрофон.

Он добрался до места гораздо быстрее, чем ожидал товарищ, и потому вынужден подождать его.

Кордебалет начинает выползать из своей норы. Впрочем, у него нора настолько просторная, что там при желании можно было бы, имея необходимую змеиную гибкость тела, и развернуться прямо внутри. Он гибкость тела имеет, однако же разворот не делает, предпочитая выбираться ногами вперед. Так быстрее и бесшумнее. И хотя знает, что Сохно присел снаружи и подстраховывает его от случайностей, но вместе с ногами все же высовывается, оглядывая окрестности, и толстый ствол «винтореза». Привычка срабатывает без осмысления ситуации. А винтовку он сумел развернуть, высунув ее предварительно из норы через «бойницу».

Сохно наблюдает за этими манипуляциями с неодобрением.

– Быстрее... Один спускается к Талгату... Торопится, как за смертью...

– Я готов...

Еще движение при помощи рук, и Кордебалет выбирается и приседает за камнем точно так же, как Сохно. После норы солнечное сияние кажется ему чересчур активным, и Шурик жмурится несколько секунд, потом торопливо промаргивается. Но глаза привыкают к яркому свету быстро. В норе все же не полная темнота. А Сохно тем временем уже уходит вперед и вниз, придерживаясь руками за камни, пригибаясь и выбирая путь не взглядом, а интуицией, потому что взгляд при такой быстроте передвижения просто не может оценить каждый последующий шаг по крутому склону. Кордебалет не заставляет себя ждать, при одном повороте головы окидывает взором склон и выбирает траекторию спуска для себя такую, чтобы выйти на тропу в пяти метрах левее товарища. Его движения не менее бесшумные и уверенные, чем у Сохно. Однако почва под ногами не самая лучшая для подкрадывания – мелкие камни, легко убегающие из-под подошвы под уклон. Приходится сдерживать себя и передвигаться медленнее.

Боевик в кустах за тропой атаки со спины не ждет и прикладывает к глазам бинокль. Он смотрит не на Талгата, сидящего внизу со стариком Алимханом, и не на своего товарища, уже подходящего к Талгату и Алимхану, а контролирует дорогу, которая просматривается только от поворота до поворота. Сначала с одной стороны – от ближайшего села, потом переводит окуляры в противоположную сторону. Правильно делает, если рассуждать с точки зрения спецназовцев. Иначе, если вздумает, как того требует осторожность, контролировать ситуацию на склоне выше себя, то не успеет даже голос подать, как его опередит другой «голос» – достаточно негромкий, тем не менее нежелательный в такой обстановке. Кордебалет спускается по склону без помощи рук, а в руках у него готовый к работе «винторез». Оборот головы сократит жизнь боевику в доли секунды...

Но «винторезу» не приходится вступать в дело. Сохно с Кордебалетом пересекают тропу почти одновременно и беззвучно шагают в кусты. Боевик что-то чувствует только тогда, когда дистанция сокращена уже до пары метров. Он медленно опускает бинокль и одновременно начинает настороженно и непонимающе оборачиваться, когда Сохно, известный любитель поговорить, спрашивает:

– Как тебе сегодняшняя погодка? Не жарко?

Боевик завершает поворот головы вместе с поворотом тела – резко, непонимающе раскрывает рот – дыхание в горле сперло от неожиданности! – но не успевает произнести ни звука, когда получает классический прямой и резкий удар в челюсть. Длинный удар, но достающий подбородок только чуть-чуть, по касательной. Кордебалет, некогда мастер спорта по боксу, и годы спустя бьет не хуже, чем бил когда-то в молодости на более узкой тропе во вьетнамских джунглях, участвуя в импровизированном поединке с американским боксером[24], офицером разведроты подразделения морской пехоты. Тогда он еще был в хорошей спортивной форме. Сейчас он еще в хорошей боевой форме. В данной ситуации эти понятия равнозначные.

Боевик не отлетает в сторону, а просто оседает на землю. Начинают трещать кусты жимолости – кажется, что они трещат непростительно громко, но тут же Сохно быстрым движением подхватывает обессиленное тело, поднимает на руки почти заботливо и без натуги, как ребенка, перетаскивает через тропу за камень. Там руки сами выполняют привычную работу – быстро связывают пленника и засовывают ему в рот кляп, а Сохно смотрит по сторонам, контролируя окрестности.

Кордебалет тоже времени не теряет. Приседает за кустом и ждет, что произойдет внизу.

– «Рапсодия», у нас тут первая «ворона» зазевалась, попала в путы... – докладывает Сохно, завершая дело. – Харя скорее арабская, чем чеченская... Боюсь, допрос не получится... Они обычно по-нашему плохо ботают... Отпускай Талгата со второй «вороной», сам займись стариком...

– Я «Рапсодия». «Бандит», «Танцор», внимание, дело хитрое... Талгат куда-то звонит по спутниковому телефону. Но разговаривает не он, а старик... Звонок явно не в соседнее село... Значит, старик не так прост... Это не осведомитель... И вел себя Талгат не как с осведомителем. Слишком уважительно... Берусь предположить, что старик – канал выхода на какую-то связь.

– И что? – спрашивает Кордебалет.

– Я «Волга», – вмешивается в разговор подполковник Разин, – важный вопрос... Нельзя обрывать нить... Кто раньше работал со спутниковым телефоном?

– Я работал, – отвечает Согрин.

– Есть у него память на входящие и исходящие звонки?

– От модели зависит.

– Надо брать сам телефон. Обязательно... И раньше, чем сотрут память...

– Надо брать. – Согрин соглашается. – Но это не исключает необходимости брать Талгата. Если мы его упустим после того, как «повязали» одну «ворону», он сменит дислокацию всего отряда. Наверняка у него имеется запасной лагерь. Талгат опытный командир. Все... Старик переговорил и передал трубку Талгату. Теперь тот сам о чем-то договаривается. Видимо, я прав – он пользуется связями старика. Так... Телефон складывает. Вторая «ворона» уходит с телефоном. Берите ее под крылья, да аккуратно, чтобы перья не полетели...

– Осторожнее с аппаратом... – предупреждает Разин. – Это может быть московским следом.

– Или лондонским... – добавляет Сохно.

– Или парижским... – вставляет свое мнение Кордебалет.

– Или грозненским, – завершает серию предположений Согрин. – Работайте...

– Пашем... – соглашается Сохно.

Боевик взбирается вверх по склону еще более неуклюже, чем спускался. Видно, что человек он не горный. Сохно занимает место за камнем с тем, чтобы пропустить его по тропе ближе к Кордебалету. Сам Кордебалет приседает за кустом волчьей ягоды и ждет, контролируя ситуацию. Ситуация простая. Едва боевик минует Сохно и оказывается в непосредственной близости, он начинает непонимающе оглядываться – ищет напарника – и не может сообразить, по какой надобности тот решил поиграть и спрятаться от него. Шурик не склонен к болтовне, как Сохно, и просто приподнимается из-за куста, молча уперев в грудь боевику толстый ствол «винтореза». Глаза боевика испуганно расширяются, но тут же и закрываются. Сохно подкрадывается к нему неслышной кошкой и резко бьет основанием ладони в затылок. Такого удара, если он нанесен умело, всегда хватает для того, чтобы на какое-то время лишить человека сознания. Но металлический чемоданчик с телефоном спутниковой связи не падает вместе с боевиком. Его Сохно успевает бережно подхватить.