Александр Бушков - Пиранья против воров Страница 21

– Слушай, Котовский, – сказал Мазур. – Я тут подметил интересную особенность... У твоей «Волги» номер – «двести шесть», и на у с а д ь б е еще несколько машин с такими же цифирками, и у Папиной супруги те же «двести шесть», и даже у этого «крузера», хоть он и не шантарский, а вашего здешнего, как бы это сказать, представительства... Совпадение или как?

Скучавший шофер от души хохотнул.

– Да никакого совпадения, – сказал Котовский. – Это у Папы такое чувство юмора. Нужен был какой-то отличительный знак на тачки, вот Папа и придумал. Первая ходка у него была как раз по двести шестой, «хулиганка». Не без юмора, согласись. Сейчас, в новом кодексе, статья номер поменяла – но не помню, под каким она нынче значится, потому что мы люди серьезные и заматеревшие, в наши годы и в нашем положении «хулиганку» на себя вешать как-то и стыдно даже. Это вот этот пусть изучает... – Он кивнул на шофера. – А то ни одной ходки, стыд и срам...

– На хрен мне эти университеты... – пробурчал шофер.

– Я и говорю, – печально сказал Котовский. – Новая формация пошла, не знает, с какого конца редьку есть... Старшее поколение свой авторитет в ы г р ы з л о, а эти хотят все на блюдечке, и без единой ходки...

– А что, босс, есть причины на меня жаловаться? – хмыкнул шофер. – Вроде бы поводов не давал...

– От оно, – печально поведал лысый. – Слыхал, Степаныч? Я для него, изволишь видеть, «босс»... Нахватались... Смотри, при Папе не вякни, у него закалка старая, он этих «боссов» и «окэев» на дух не переносит... Мало ли что в кино кажут... Опаньки! Доцент выплыл, как лебедь белая на стремнину?! Писать пойдет или опять начнет ляльку за бока хватать? Спорнем от скуки на сотню баксов?

– Идет, – оживился шофер. – Ляльку хватать будет.

– Шиш, – отрезал Котовский. – Сначала – писать, помяни мое слово... Степаныч, разбей!

– Давай...

Крайняя палатка колыхалась при полном безветрии, словно под порывом шквала – это ее обитатель с превеликим трудом искал выход наружу. Какое-то время казалось даже, что он обрушит на себя выцветший брезентовый чум к чертовой матери. Но нет, ухитрился благополучно выползти на белый свет и даже встать на ноженьки...

– Ах ты, хороший мой, – ласково прокомментировал Котовский. – Эк тебя мотает, соколика... Колышет сегодня здорово, что правда, то правда...

«Доцент», низенький мужичишка с растрепанной бородой и огромным пузом, нависавшим над пестрыми широченными трусами, в конце концов установил себя на расставленных ногах, почесал обеими руками необъятное чрево, звучно икнул и по причудливой траектории побрел в тайгу, где, не теряя времени, примостился за ближайшим могучим кедром.

– Гони сто баксов, горюшко, – весело распорядился Котовский. – Эх ты, знаток человеческой природы... После пары ковшей браги любой озабоченный не к девке полезет, а водичку сначала сольет...

Шофер с убитым видом протянул ему денежку. Бородатый уже возвращался из-за кедра, временами сбиваясь с направления, но все же стойко держа курс на дымящую печурку.

Собственно говоря, это был не доцент, а целый профессор со звучной фамилией Буряковский, самый здесь главный, из-за которого они и маялись самым пошлым бездельем...

Как выяснилось по прибытии, свои обязанности здешнего главнокомандующего профессор исполнял весьма даже своеобразно: он завел в своей командирской палатке двадцатилитровый бидон браги, каковую и истреблял, не особенно оглядываясь на время суток, а руководствуясь лишь стремлением не дать себе засохнуть – в полном соответствии с телевизионными поучениями. Легко догадаться, что эти их археологические раскопки проходили как бы сами по себе, без всякого участия отца-командира. А потому он понятия не имел, на каком из трех участков сейчас находятся подчиненные ему гробокопатели. Поскольку участков имелось три, и разбросаны они были на паре сотен квадратных километров, самим разыскивать дочку Гвоздя не имело никакого смысла – попусту спалили бы горючее, колеся по неведомым стежкам...

Приходилось маяться бездельем и ждать, когда археологи вернутся к ужину. И надеяться, что бородатый профессор на сей раз оставит их в покое и общаться не полезет. Поначалу, когда они только появились, Буряковский, обрадовавшись новым лицам, сначала усердно пытался напоить их брагой, а потом битых полчаса повествовал о своей развесистой генеалогии, уходившей корнями в славные времена крестоносцев. По его версии, он происходил прямиком от доблестного польского рыцаря, кидавшегося в сечу на крестоносцев, как буря – за что славного пана и прозвали Бурей, а его последующие предки в ту пору, когда дворянство стало обзаводиться, кроме гербов, еще и фамилиями, начали писаться Буряковскими.

Мазур, предки коего обитали некогда в тех же самых местах, о которых столь живописно повествовал пьяный профессор, пришел к своей версии, которую благоразумно держал при себе. Поскольку «буря» по-польски «бужа», то все вышеизложенное, окажись оно правдой, привело бы к тому, что потомки доблестного рыцаря писались бы Бужаковскими. Зато «буряк», как известно – «свекла», а посему логично будет предположить, что почтенная фамилия профессора имела в основе этот самый овощ. Отсюда вытекало, что далекие его предки к шляхетству имели весьма отдаленное отношение и, скорее всего, пробавлялись выращиванием означенной огородной культуры...

Буряковский тем временем подобрался к смазливенькой поварихе, облапил ее по-медвежьи и принялся вольничать короткими ручонками так, что шофер завистливо застонал. Бедная студентка слабо отбивалась, пищала и ойкала – но когда распаленный профессор недвусмысленно попытался совлечь с нее шортики, начала сопротивляться по-настоящему, так что оба едва не рухнули на горячую плиту.

– Лизонька! Лизетта! – ухал профессор, распаленно колыша брюхом. – Откуда такая холодность, мон шер ами? Помнится, этой ночью вы, прелестница, были не в пример благосклоннее... Ну пойдем в вигвам, чаровница, а то хрен вы у меня сессию сдадите!

– Михал Андреич, люди смотрят! – в отчаянии воззвала жертва сексуальных домогательств на рабочем месте.

– Люди перебьются! – звучно возгласил Буряковский. – Никакие это не люди, а новые русские, судя по внешним факторам, а посему всяк истинный интеллигент обязан их игнорировать, как величину бесконечно малую, согласно энергоинформационности Вселенной... Лизетта, утеха очей моих! Ну пойдем ненадолго в вигвам!

– Может, ему в пятак заехать? – предложил шофер. – Определенно нас парафинит погаными словечками... Ни черта не понимаю, но нюхом чую, что парафинит... Пусть за базар ответит, пузо!

– Сиди, – приказал лысый, которого происходящее только развлекало. – Это он на своем наречии ботает, и не более того... Что, еще на соточку поспорим? Уманит он куклу в палатку на порево, или она отвертится?

– А вот хрен он ее уманит! – убежденно сказал шофер. – Разбейте, Кирилл Степаныч!

– Уманит, – возразил Котовский, стискивая его ладонь. – Куда она, бедолажная, денется, если ей еще кучу сессий сдавать? Проще уж ножки раздвинуть... Опа! Повлек, повлек, пузан хренов!

В самом деле, Буряковскому удалось-таки протащить свою жертву метра три, в сторону палатки. Однако она, решив, видимо, соблюдать в присутствии чужих визитеров минимум светских приличий, в конце концов вырвалась, громким злым шепотом сообщила:

– Да потерпите вы до ночи, Михал Андреич, в самом деле!

И припустила в тайгу, наверное, чтобы отсидеться там среди чащобы, пока профессор охолонет – только ноженьки загорелые замелькали. Оставшись в одиночестве и понимая, должно быть, что в его нынешнем состоянии догнать и пленить девчонку – предприятие безнадежное, Буряковский выругался громко и совершенно неинтеллигентно, шумно высморкался наземь и, подвернув трусы, направился к джипу.

– Соточку позвольте, – вежливо попросил шофер.

– На тебе назад твою соточку, – сокрушенно сказал Котовский. – Ладно, остались при своих... – Он спрыгнул на землю, размял ноги и с несказанной вежливостью осведомился: – Как проходят ученые занятия, господин профессор? Переворота в науке не ожидается?

– Какой тут переворот... – пробормотал Буряковский, громко икая и пошатываясь. – С подобными к-кадрами переворота в науке произвести невозможно. Никакой дисциплины. Каждая сопля позволяет себе вульгарно манкировать своими обязанностями и в грош не ставит авторитет научного руководителя... Лизетт! – громогласно воззвал он в сторону тайги, приложив ладони ко рту рупором.

Тайга безмолвствовала, как народ в известной трагедии.

– Вот видите, – грустно промолвил профессор, распространяя аромат доброй браги. – Какой тут переворот в науке...

– Ненаучные методы вы применяете, профессор, уж простите на худом слове, – ласково сказал Котовский. – Мы – люди темные, гимназий не кончали, однако совет всегда готовы высказать... Вы не пробовали объект ваших вожделений к дереву за ногу привязывать?