Наживка для вермахта - Александр Александрович Тамоников Страница 21

– Да, будет нужен водитель, а еще хорошо бы иметь стрелка, человека для огневой поддержки, – сказал Шубин. – И надо, чтобы оба владели немецким языком. Как я имел случай убедиться, румынские офицеры говорят по-немецки, и к тому же испытывают к немцам глубокое почтение.

– Вот с этим делом, боюсь, не получится, – огорченно произнес полковник. – Мало у меня в разведке ребят, которые бы в совершенстве владели немецким. Если и говорят, то с акцентом. Одного, пожалуй, найду, а двоих – нет. К тому же этот один, Костя Лыков, по образованию словесник, до войны работал учителем и мотоциклом управлять не умеет. Придется тебе взять водителя немного…

– Нет, это неудобно… – сказал Шубин, подумал немного, а затем не слишком уверенно предложил: – А что, если мне взять с собой моего немца? Я имею в виду Грубера, который со мной приехал. Он парень вроде сообразительный. Если с ним пару дней поработать, мозги ему вправить, может быть, можно будет его использовать?

– Не знаю, не знаю… – Уколов покачал головой. – Все же мы с тобой этого человека совсем не знаем. Хотя… У нас есть пара немцев из комитета «Свободная Германия», пишут тексты для листовок, по радио выступают. Нет-нет, тебе я их не отдам, они мне здесь нужны. Но они могут поработать с твоим Грубером. Глядишь, он и станет убежденным антифашистом. Хотя срок для этого, конечно, маленький, но попробовать можно. Давай через пару дней я побеседую с этим Грубером, тогда и примем решение.

– Но если Грубер не подойдет, я буду просить кого-то из этого комитета «Свободная Германия», – заявил Шубин. – Не может быть, чтобы никто из них не умел водить мотоцикл!

– Зря я тебе про этот комитет сказал, – отозвался Уколов. – Но теперь уж ничего не поделаешь. Ладно, если что, дам кого-нибудь. Вот через два дня и решим вопрос.

– А не поздно будет? – встревожился разведчик. – Может, до начала операции всего ничего останется? Когда она запланирована?

– А вот этого я тебе не скажу, – ответил полковник. – Не скажу, во‐первых, потому, что сам не знаю, а во‐вторых, это тайна. И сейчас ее здесь, в Сталинграде, знает только один человек – сам командующий фронтом. Но одно могу тебе сказать точно – до конца октября операция не начнется. Так что время у тебя есть. Еще вопросы имеются?

– Пожалуй что нет, – ответил Шубин.

– Тогда иди, отдыхай. Лечь можешь прямо здесь, в соседней комнате. Там и форма твоя приготовлена, я ее велел сюда из Сталинграда доставить. Не всегда же тебе в этом немецком комбинезоне ходить.

Уговаривать Шубина не пришлось. Он прошел в соседнюю комнату, стащил с себя комбинезон, добрел до койки, рухнул на нее и сразу уснул.

Проспал он чуть ли не до обеда. И вообще весь следующий день, можно сказать, ничего не делал – только отдыхал и набирался сил перед новым заданием. Теперь Шубину хотелось скорее узнать, кто будут его напарники, и отправиться с ними в рейд. Только одна мысль, не относящаяся к предстоящему заданию, занимала его – это была мысль о Кате. Он ушел из Сталинграда в разведку, не попрощавшись с девушкой. Хотя, конечно, он вроде бы не должен был с ней прощаться, ведь между ними ничего не было, они только разговаривали. Но в душе Глеб чувствовал, что их с Катей связывает что-то важное, нечто более важное, чем боевое братство. Если бы можно было снова попасть в Сталинград, туда, на берег Волги, встретиться там с Катей, подержать в своих руках ее маленькую твердую ладонь…

Разведчик думал о Кате весь этот день до самого вечера. А вечером эти мысли отошли на задний план, когда возле штаба его остановил незнакомый молодой сержант.

– Вы капитан Шубин, верно? – спросил он.

– Да, я Шубин, – ответил разведчик. – А ты кто?

– Меня зовут Костя Лыков, – представился сержант. – Полковник Уколов мне сказал, что я включен в вашу группу, которая отправится в тыл врага. Сказал, чтобы я вас нашел, познакомился.

– Тогда понятно, – кивнул Шубин. – Ну, скажи, Костя, где ты до этого воевал, часто ли в разведку ходил.

– Воюю я с первого дня войны, с двадцать второго июня, – сказал Лыков. – Ведь в начале войны я служил в погранвойсках в Закарпатье, на реке Тисе. И когда на нас поперли румыны, мы их поначалу отбрасывали, не давали перейти реку. Но потом они нагнали народу побольше, а у нас патроны закончились, пришлось отступить. От нашей погранчасти, считай, никого в живых не осталось, и меня включили в состав пехотной дивизии. А позже, уже когда обороняли Одессу, меня перевели в разведку. Так что я уже год в разведке служу.

– Значит, ты с румынами уже имел дело? – осведомился Шубин.

– С ними больше всего и имел, – ответил сержант. – С немцами воевал только под Харьковом.

– Ну и что ты думаешь о румынах как о вояках?

– Вояки они слабые. Даже хуже итальянцев. Нажмешь – и побегут. И порядка у них в войсках меньше, чем у немцев.

– А ты, случайно, не успел изучить румынский язык?

– Полностью не изучил и читать не умею. Но два десятка фраз знаю. Могу спросить, как проехать в какое-нибудь место, попросить прикурить… В общем, самые ходовые фразы знаю.

– А по-немецки говоришь?

– Да, этому меня в разведшколе учили, – признался Лыков.

– Это когда же ты успел позаниматься в разведшколе? – удивился Шубин.

– В начале сорок второго года, в Харькове, – объяснил сержант. – Тогда зимой была передышка в боях, и меня командир полка направил в эту школу. Я там и радиодело изучил, и ремесло сапера, и язык… Но долго заниматься не пришлось: наше командование задумало наступление, и меня срочно вернули назад в войска. Однако наступление не удалось – ну, это вы, конечно, знаете. И оттуда, из-под Харькова, я отступал уже в составе Сталинградского фронта, пока не дошел вот досюда.

– А мотоцикл ты, случайно, не водишь?

– Машину вожу, – сказал Лыков. – Ну, а если умеешь машину водить, то ведь мотоцикл научишься вести, верно? А еще я стреляю метко.

– Ну, как ты стреляешь, мы потом проверим, если во время рейда схватки какие случатся, – сказал Шубин. – А вот твои знания немецкого я бы хотел проверить прямо сейчас.

И он перешел на язык Шиллера и Гёте. Сержант Лыков ему охотно отвечал, и они минут пять пообщались на немецком. В итоге Шубин сказал:

– Что ж, немецкий ты знаешь неплохо. Акцент, правда, чувствуется, так что сложные фразы тебе лучше не говорить. Ладно, будем считать, что наше знакомство состоялось.

Больше ничего примечательного в тот день не произошло.