Сергей Зверев - За колючкой – тайга Страница 22

Литуновский разговор слышал так же хорошо, как и последнюю фразу Хозяина – «пусть его ребро беспокоит его, а не тебя». Между тем лейтенант положил трубку и с досадой почесал макушку. Волосы стали дыбом, да так и остались.

– Ладно…

В его руках быстро появился одноразовый шприц и с десяток разномастных ампул.

– Нет, ну, суки, суки… – Слух у Литуновского был хороший. Лейтенант шептал себе под нос. Но Литуновский все услышал. – Я понимаю, когда парацетамолу нет, но когда такого больного приводят и говорят – подлечи… Ему до кладбища два шага, и то с посторонней помощью… Подлечи… Положительно, суки.

Еще около пяти минут он обкалывал новокаином десны Литуновского, а спустя десять, когда лекарство занялось, полчаса драл осколки торчащих из десен корней.

– Суки, – не унимался лейтенант, даже не стирая с лица пот. – Зачем так бить? Гады, зачем так бить…

Боли Андрей не чувствовал бы и без обезболивающего. Болевой шок прошел, и наступила та тишина в организме, которая предвещает глубокий обморок или мгновенную смерть.

Литуновский в спешке, скорее от боли, нежели осознанно, едва не выбрал второе. Чуть накренившись, он стал сползать со стула, моля бога о том, чтобы он перекрыл ему все известные воздушные краны. «Убей меня, если ты есть, убей…»

– Ты что бормочешь? – обернулся врач. – Стоять!

На его крик мгновенно появился бравый ефрейтор, который ниак не мог дождаться, когда Летун снова попадет ему в руки, но лейтенант с матами выставил его наружу.

И еще долго вгонял в вену стакан глюкозы.

– И сколько же отмерял тебе Хозяин? – участливо поинтересовался лейтенант, когда Литуновский отошел.

Литуновский обрадовался, когда понял, что появились силы, чтобы сказать хоть слово. Значит, жив. Значит, бог опять оказался глух. Понимая, что лейтенант разбирается в его состоянии, чувствуя себя обязанным перед ним за заботу, Литуновский нашел в себе силы промычать ответ.

– Девятна-а-адца-ать? – удивился лекарь. – Это плохо, брат. Более недели там делать нечего. Однако пора тебе идти, и прости, если чем обидел. Знаю, к таким, как я, на воле лучше в палату не попадать. Я тоже сука, Литуновский. Такая же, как и все они. Так что не думай, что я о долге вспомнил. Просто меня за каждый случай травматизма спрашивают, а за тебя, если комиссия увидит твою рожу, так просто прирежут. Без новокаина.

Оглушенный такой переменой, Литуновский встал при помощи ефрейтора и, пока тот его выводил, не сводил взгляда с лепилы. Словно убеждался в том, что тот не сошел с ума.

А тот, едва за посетителями закрылась дверь, вынул из шкафчика емкость со спиртом, заполнил на треть стакан и выплеснул обжигающую жидкость в рот. Сидел так долго, не шевелясь. И лишь услышав, как во дворе хлопнула, закрываясь, дверь ледника, глухо выдавил:

– Будь мы все прокляты.

Бац!.. Дзиннь!..

В тускло светящееся окно со всего лету, не сумев выйти из виража, ударился филин.

Веретено и Самара, резко отстранившись от окна, в голос выругались, но через минуту, обсудив это событие, вновь вернулись к прежней теме.

– И Индеец говорит, – задымив, стал пояснять Веретено. – Летун – его старый кореш по воле, они вместе ходили за «Зенит» в Питере болеть. Так вот Бедовый решил помочь ему, подготовил базу и дал возможность Летуну уйти, чтобы тот на воле рассказал, какой беспредел тут, на «даче». За это, сказал Индеец, Летун пообещал вытащить Толяна из-за колючки. Такие дела, брат…

Самара покосился по сторонам, не слышал ли кто это, и не видел ли, как он это слышал, и пробормотал:

– Да кто Индейцу, тем более тебе, поверит? Лучше побереги язык, пока его не использовали по другому назначению.

– А я что? – удивился Веретено. – С Индейца спрос.

– Спрос с того, кто базарит. А базаришь, как я догадываюсь, ты. Бедовый узнает, опустит. Тебе сколько осталось?

– Семь.

– Вот семь под нарами и просидишь.

И Веретено пошел искать собеседника, который его поймет. Так, обойдя к отбою почти всех, он снова вернулся к Индейцу. Более на эту тему разговаривать было не с кем.

– А не знаешь ли ты, Колян, почему так долго в бараке нет Бедового?

– А тут все ясно, – пуская в потолок дым, заметил Индеец. – Он сейчас у Летуна. Пытается объяснить, что никакой его вины нет.

– Ох, Индеец, – добродушно сказал Веретено, пытаясь вытащить из-под матраса одеяло, – отрежут тебе язык за твои разговоры. Чего только не наговорил сегодня…

Бедовый сам вызвал конвоира и заявил, что хочет поговорить с Хозяином. Это слышали все. Конвоир передал по команде, и через четверть часа Толян, держа руки за спиной, двигался через импровизированный плац в сторону административного здания. Хозяин встретил его радушно, еще раз поблагодарил за помощь в поимке беглеца и на этот раз даже предложил чаю.

Бедовый продолжил игру, чаю испил, накатил даже шкалик полковничьего коньяку и вдруг попросил у начальника разрешения переговорить с Летуном.

– А зачем это? – безразлично проговорил Хозяин. В его голосе вопрос не слышался, скорее утверждение.

– Еще побегов хочешь, Кузьма Никодимыч?

– А что, еще кто-то сухарей накопил?

– А тебе одного Литуновского мало? Выйдет, думаешь, смирится?

Полковник рассеялся сочно, с придыханием.

– Анатолий, дорогой, ты можешь представить себе человека, который после трех месяцев содержания в карцере стал бы задумываться о побеге? Дожить бы!..

Долгая пауза, наступившая в разговоре, полковника не удивила. Бедовому всегда было, что сказать, но сейчас он сидел, как нахохлившийся филин, и взгляд его был пуст, почти бессмыслен.

– Сколько? – не делая ударений, уточнил Толян. Он хорошо расслышал, сколько, просто у него было подозрение на то, что полковник, принявший до его прихода половину емкости «Арарата», оговорился.

– Девяносто суток, Банников. Ты хорошо расслышал. А если его и после этого потянет на свежий воздух, он будет находиться там до конца срока. Ну, до конца срока своих дней, разумеется. Он же не бессмертный.

– Ты понимаешь, что он из ШИЗО уже не выйдет? – Как мог, Бедовый старался скрыть ошеломление, однако делать это ему становилось все труднее и труднее.

Кузьма Никодимович, начальник шестого барака, понимал это, вывести из себя смотрящего ему на своем веку приходилось нечасто, и теперь он, по всей видимости, решал использовать самый подходящий для этого шанс.

Понимал ситуацию и Бедовый. Собственно, он шел сюда не для того, чтобы хлопотать за Летуна, а предупредить Хозяина о том, что в зоне, при таком отношении со стороны администрации, не исключена смута. В этом случае смотрящий, если в поступках «красных» отсутствует открытый беспредел в отношении авторитетных людей, а просто происходит безобразие, обязан предупредить Хозяина, что вероятен обрыв нити, на которой держится и без того сомнительный мир. Заодно и попросить полковника, а Толян был почему-то уверен в том, что просьба будет рассмотрена положительно, побеседовать с Литуновским.

Каждый играл в свою игру, опасную и по-своему интересную. В зоне, при отсутствии естественных человеческих отношений между всеми, возникает острая необходимость выплеснуть накопившуюся энергию и прокачать застоявшийся адреналин. Обычным зэкам, тем, что сейчас ждали Бедового с каким-то смутным волнением в душе, и солдатам, их охраняющим, игра недоступна. Их отношения строятся на единственном правиле – «свой—чужой». Наверху этих иерархических лестниц жизнь на зоне куда более интересна. До открытого беспредела в отношении положенца Хозяин никогда не опустится, не говоря уже о «кумовьях», но у начальника всегда есть фора. Он контролирует каждый поступок противной стороны. Но для того чтобы игра не превратилась в войну, нужно давать кое-какие послабления.

– Так зачем тебе встреча с Литуновским? – На этот раз вопрос прозвучал в естественной, привычной для слуха форме.

– Мне нужно знать, что его не устроило в жизни, в бараке, – без подготовки бросил Толян. – Вполне возможно, я узнаю то, что до сих пор мне неведомо.

– Плохой же из тебя руководитель, – шутя оскорбил Бедового полковник. Улучил момент, когда после совместного распития это будет выглядеть естественно. Свои же люди, чего обижаться? Однако Бедовый выпил не литр, а пятьдесят граммов, хотя по законам неписаным он не должен терять голову и после бидона «Арарата». А потому юмор собеседника Толян оценил по достоинству.

– Ты опять перепутал, командир. Я не начальник. Я смотрящий. Все, что мне знать положено, я знаю. Даже больше, иначе откуда бы мне стало известно, что твои буряты в уличном туалете дрочат, а лепила уже весь промедол из ваших индивидуальных аптечек на свой балдеж израсходовал, а вместо наркоты загнал в шприцы воду. Кстати, всех своих таких шалунишек я знаю. Так мне нужно к зэку.

– Нужно, так иди, – удивился полковник. – Я тебя что, держу?

На этот раз шутка была оценена по достоинству, и Толян даже рассмеялся. Хорошо, когда между людьми присутствует взаимопонимание. Покачал Толян головой, посмеялся, встал, завел руки за спину и покрутил бедовой своей головой.