Андрей Воронин - Панкрат Страница 22

— Кладу-кладу, — произнес он, присев, и опустил на пол пистолет, а рядом — “аргон”.

— Руки подними! — рявкнул вах, дернув стволом автомата вверх. — Ну, живо!

Чуть помедлив, Панкрат повиновался.

Последнее, что увидел в своей жизни чеченец, была бледная вспышка ножевого лезвия, вспоровшего воздух с резким свистом. Оно вошло ему точно в правый глаз, погрузилось вглубь на всю длину и поразило мозг.

Он даже не успел выстрелить. “Аргон” выпал из его рук и звякнул о кафель пола. Следом за своим оружием рухнул и сам чеченец, умерший еще до того, как его тело коснулось холодной белой плитки.

Панкрат шумно выдохнул сквозь зубы. Перевел взгляд на раненого, лежавшего у стены справа, и увидел, как округлились его глаза, остановившиеся на чем-то за спиной Суворина.

Тело среагировало быстрее разума. Годы войны и специальной подготовки превратили Панкрата в машину убийства, отлаженный боевой механизм, настроенный на выживание в любой, даже самой безнадежной ситуации. И несколько лет, прожитых на гражданке, в спокойной, мирной обстановке, не притупили эти его навыки.

Ничуть не притупили.

С силой толкнув ногой автомат, он тут же прыгнул за ним следом, в дальний угол палаты, где не было кроватей, а стоял лишь голый штатив для капельницы. Ушел в низкий кувырок, подхватил оружие на лету и, едва успев приземлиться, выстрелил, развернувшись в том направлении, где интуиция подсказала ему присутствие цели.

Автоматная очередь, ударившая от двери, проследовала за Панкратом, когда он в прыжке пересекал палату, и пропахала глубокую борозду в кафеле, засыпав помещение осколками. Стрелявший промахнулся, но возможности поправить прицел Суворин ему уже не оставил — его ответный выстрел расколол череп стоявшего в дверном проеме чеченца, словно гнилой арбуз, и серо-розовая масса забрызгала стены.

Суворин дал две короткие очереди по двери, отгоняя еще двоих, сунувшихся, было, в палату, и кинулся к раненым. Сейчас было не до нежностей, и сильным толчком он отправил обе передвижные кровати в тот угол, который находился в мертвой зоне — не простреливался через дверной проем. Кровати со звоном врезались в кирпич дальней стены, один из них — тот, что был в сознании — застонал сквозь зубы, но не произнес ни слова.

Дав для острастки еще одну очередь по двери, Панкрат сменил стреляный магазин, подобрал разбросанное по полу оружие и ретировался из зоны поражения, присоединившись к раненым. Не колеблясь, он вручил автомат убитого боевика тому из прооперированных, которому удалили правую кисть.

— Стрелять сможешь? — спросил коротко. Тот утвердительно кивнул, беря автомат левой рукой и взвешивая его.

— Вполне, — ответил он Панкрату. — Слушай, там, за окном, пожарная лестница, — он нервно облизнул пересохшие губы. — По стене идет карниз… Не знаю, можно ли по нему пройти к окну в коридоре.

Суворин кивнул:

— Я тебя понял. Держи тогда дверь, братишка, чтоб эти суки не прорвались.

Он старался придать своему голосу побольше уверенности, но чувствовал, что получается не слишком убедительно.

— Давай, мужик, — хмуро бросил однорукий. — Я уж как-нибудь.., с Божьей помощью. Ты мочи этих сук, вахов гребаных. Я продержусь.

Новости были неутешительные — чертов русский положил еще двоих бойцов и забаррикадировался в палате еще с несколькими солдатами — правда, ранеными и недавно прооперированными.

Командир нервно расхаживал по просторному помещению спортзала, не отнимая от уха динамик рации.

— Может, гранату туда — и всех к Аллаху? — предложил один из его подчиненных, блокировавших палату, в которой засел русский.

— Нет! — рявкнул командир. — Он мне нужен живым. Аллах не хочет быстрой смерти этого ублюдка бешеной волчицы. Пускайте газ, бросайте шоковые гранаты и входите. Тому, кто его обезоружит — сотня тысяч “зеленых”. Вперед!

Он отключил рацию.

Операция, так детально разработанная и просчитанная, рушилась, как карточный домик. Он не мог позволить ей провалиться — слишком много средств было затрачено на то, чтобы обучить группу и как следует снарядить. Слишком много надежд возлагалось на этот захват.

Командир повернулся к заложникам.

— Один из вас пойдет сейчас наружу и объяснит наши требования вашим командирам, — холодно произнес он. — Эти требования просты…

Он обвел сгрудившихся в центре зала людей тяжелым взглядом.

— Первое: освободить из заключения всех полевых командиров и солдат освободительной армии. Второе: вывести оккупационные войска из независимой республики Ичкерия.

Заметив на лице одного из раненых, узкоплечего паренька в очках, ироническую улыбку, командир тут же выхватил пистолет.

— Я говорю что-то смешное? — вкрадчиво спросил он, словно продавливая слова сквозь зубы.

Люди затихли, но паренек с внешностью студента-отличника улыбнулся еще шире, и это окончательно взбесило чеченца. Он вскинул пистолет и нажал курок. Выстрел, смягченный глушителем, прозвучал, словно хлопок крыльев взлетевшей в абсолютной тишине птицы. Паренек откинулся назад с аккуратным пулевым отверстием во лбу. Лицо его соседа забрызгало кровью. Кто-то закричал от ужаса. Кто-то рванулся было с места, но командир рявкнул:

— Сидеть! — и перевел ствол пистолета на женщину-врача. — Если кто-нибудь сдвинется, она будет следующей.

Он обвел притихших людей взглядом, в котором пылало откровенное безумие, но буквально через мгновение уже совершенно спокойным голосом произнес:

— Мне нужен доброволец. Пусть встанет тот, кто согласен пойти, — командир ухмыльнулся. — Уж он-то точно останется в живых.

Люди молчали. Никто не хотел покупать спасение только для себя.

— А-а, — протянул командир, — русское благородство… Стадо баранов. Вот вы кто! Будь на вашем месте люди моего народа, они бы уже давно бросились на врага. Потому что мы не боимся смерти, потому что с нами Аллах и Магомет, пророк его…

Глаза командира закатились вверх, и на темном лице ослепительно засверкали белки. Затем резко, без всякого перехода, он ткнул стволом пистолета в сторону одного из раненых.

— Ты пойдешь. Знаешь, что передать — я не буду повторяться.

Раненый, побледнев, отрицательно покачал головой.

Было видно, что это решение дается ему с трудом, но он пересилил себя, взяв верх над инстинктом самосохранения.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился командир. — Тогда я тебя тоже убью. И так будет до тех пор, пока кто-нибудь умный не согласится.

Услышав это, самый старший из раненых, мужчина со шрамом через весь лоб, до сих пор сидевший молча, негромко проронил, почти не разжимая губ:

— Иди, сынок… Передай эту чушь нашим. И скажи, чтобы побыстрее выбили отсюда этих, — он презрительно скривил губы, — бойцов за независимость.

Поколебавшись, парень неуверенно поднялся. Никто не произнес ни слова.

Командир улыбнулся.

— Молодец. Слушаешь старших. Но слушать надо не все, — он зло покосился в сторону мужчины со шрамом. — Передай также своим, что это крыло здания заминировано. И если они попытаются освободить заложников, не выполнив наши требования, мы взорвем здесь все. Во славу Аллаха.

Он вздохнул с притворным сожалением и закончил:

— Ступай, собачий выкормыш.

Командир четырнадцатого поста, располагавшегося к госпиталю ближе всех прочих, выслал своих бойцов сразу же, как только услышал взрыв бэтээра. Одновременно он вызвал командующего.

Цепная реакция была запущена. В район госпиталя начали стремительно стягиваться войска.

Человек в штатском, выбравшийся из прилетевшего через каких-то пятнадцать минут вертолета, отвел в сторону одного из тех, кому удалось выжить под выстрелами снайпера, и попытался выяснить у него, что же произошло в госпитале. Потратив на беседу с солдатом около трех минут, он оставил его в покое, явно не удовлетворенный его скудными ответами.

С прибытием командующего ситуация несколько оживилась. К этому времени аналитики уже просчитали возможные варианты проникновения боевиков в здание и дальнейший ход развития событий; несколько групп спецназа, подготовленных к ведению боевых действий внутри города, отправились на поиск и ликвидацию поддерживавшего боевиков снайпера (или снайперов, что было вполне возможно).

Все ждали, что будет дальше.

Двери и окна госпиталя постоянно держали под прицелом рассредоточившиеся вокруг здания стрелки. Но боевики вели себя грамотно и на виду не мелькали, предпочитая отсиживаться, по-видимому, в спортзале, куда невозможно было заглянуть из-за стеклоблоков, которыми были заложены оконные проемы.

Над оцепленным сектором барражировал вертолет, с которого наблюдатели непрерывно докладывали обстановку. Впрочем, докладывали они в течение последнего получаса практически одно и то же: выстрелов внутри больше не было слышно, как не было заметно и какого-либо движения в окнах палат и кабинетов.