Сергей Зверев - Аномальная зона Страница 22

– А что за мир без мата? – не вникал в предмет Топорков. – Русский язык есть, а мата нет. Это как? У них монголо-татарского ига не было?

– Да, без крепкого слова не жизнь, – согласился Корович. – Но, видимо, как-то выкручиваются. А то, что мат на нашу чистую землю занесли поганые орды Батыя и тому подобных, – пошлый миф, даже обсуждать не хочется. Русский мат придумали исключительно наши люди, но им и в голову не приходило, что это мат.

Тут они начали упражняться в изящной словесности. Каждый вспоминал, что когда-либо слышал, читал или слямзил из телевизора. Анюта пустилась разглагольствовать про речку Смородину, Соловья-разбойника на тридевяти дубах, про Калинов Мост, по которому можно прогуляться из мира мертвых в мир живых, или из одного параллельного мира в другой – кому как угодно. Топорков заявил, что русская мифология не имеет к происходящему никакого отношения. Существует лишь один реальный мир – Амбер, а все остальные – его отражения. Причем обольщаться не стоит: мир, в котором мы родились и выросли, есть такое же отражение. Корович рассуждал про теорию мультивселенной – о бесконечности миров, отличающихся друг от друга тем, что в них определенные события имели разные исходы. Мол, каждая возможность в каком-то из миров непременно реализуется. А наш мир отличается от прочих только тем, что в нем воплотился лишь один набор возможностей. Не прочесался швед под Полтавой, накостылял Петру, и вот, пожалуйста, – нынче в каждом доме «Электролюкс» и «Вольво». Шафранову же больше импонировала теория движения атомов. Дескать, атомы непрерывно колеблются, у колебаний разная частота, она зависит от вида и структуры атомов. А если мы начали бы колебаться с той же скоростью, что мелькают сны и видения в нашем подсознании? Тогда посторонние нас не увидели бы – органы чувств не в состоянии уловить такие движения. А для тех, кто колеблется с нами в одном ритме, мы были бы нормальными людьми. А вдруг так и есть? Рядом с нами такой же мир, но движется с другой скоростью? Сознание его не фиксирует, а вот подсознание чувствует. Отсюда сны с непонятными видениями, дежавю, ложная память...

Я не верил в эту чушь. Из последних сил, как упрямый баран, – не верил. Да, это Каратай, где невозможное возможно, а вот возможное – не часто, но ведь до известных же пределов! Врата в параллельное измерение – это перегиб. Но если вспомнить все, что хочется забыть... Ущелье Айгарач, где нас с Анютой трепали разъяренные духи, а Корович тупо пропал, а впоследствии нашелся – седой, потрясенный, познавший «истину», в которой ни черта не понял. Спасли нас женщина с мужчиной – явно не от мира сего, увешанные оружием и нездешней аппаратурой. Спасли – и бросили на солнышке. Ерофей из «деревни олигофренов» уверял Коровича, что далеко на востоке, в распадке Бушующих Духов, есть тропа в мифическое Беловодье – страну вселенского счастья, мира и гармонии. Олигофрены, дауны и прочая уважаемая публика – они не столь уж сумасшедшие, они другие, знают то, чего иным не дано... А все эти бесчисленные запретные зоны, аномальщина, чертовщина… И ведь целые отделы в структурах Благомора занимаются данной тематикой (не изучают, а противостоят)? А постоянные командировки сотрудников отдела «Ч»? Трое за последний год погибли «в обстановке строгой секретности»...

Молчание в землянке становилось неприличным. Рассвет набухал, природа открывала глаза, отряхивалась от ночного паралича. Что-то частенько я стал испытывать сомнения и нерешительность. А ведь пощипывало что-то под черепушкой. Должно быть что-то еще. Нужно лишь подумать. Имелась сила, стремящаяся нагадить Благомору и свалить меня. Не убить (это скучно, я всегда на виду), а именно свалить, унизить, раздавить, получить удовольствие от топтания моих косточек, а потом уж можно говорить и о физическом устранении...

Люди расползались по углам – сказывалась усталость. Степан забрался в угол, укрылся шерстяным одеялом, звучно захрапел. Анюта стала подлизываться – сообразила, кто в этом мире единственный, на кого она может положиться. Мы сидели у сырой стены и мирно существовали: я наводил порядок в голове, она дышала мне в ухо.

– Ты веришь в это?

– Нет... Соколова, не мешай, я думаю...

– А я верю... Мы должны во что-то верить, так проще... В Бога больше не верю, в удачу не верю... Слушай, а тебе эта женщина нравится?

– Соколова... давай договоримся на будущее – мне никого не нужно, кроме тебя. Понимаешь? Имея тебя, больше никого не хочется, это доходчиво?

– Подожди, я что-то не пойму, это похвала в мой адрес или...

– Да, это признание в любви... Но ты должна понять. Я буду с ней разговаривать, мы будем много разговаривать; возможно, какое-то время мы будем тереться в одной компании – это не повод для ревности. Арлине – часть работы, и давай не возвращаться к этой теме. Никаких «понятливых» взглядов, холодного презрения, задирания носа и тому подобных ревнивых штучек – договорились?

– Ты просто не оставляешь мне шанса...

– От этой девушки нам требуется лишь одно – информация. Это та штука, благодаря которой мы еще живы.

– Знаешь, дорогой, а я вот подумала, что информация вполне передается половым путем...

– О, боже, дай мне нервов... И как ты уживаешься сама с собой в одном теле, Соколова? Все, хватит! – Я стряхнул с себя Анюту. – Погружаетесь в спячку, господа? Осоловели от удивления? Хижняк, поднимай фигурантку! Корович, что из оружия у нас тут затырено?

Чувство опасности усиливалось. Мое возбуждение передавалось окружающим. Даже Степан при звуках «набата» не рискнул качать права, сгреб в охапку одеяла и пустился вслед за остальными. Девица терла глаза, испуганно смотрела на окруживших ее людей. Мы спустились в овраг, проходящий поблизости, выставили оцепление. Девица съежилась, напряглась; сидела, закутанная в тряпки, смотрела жалобно. Я предложил ей поесть. Она сказала дрожащим голосом: «Большое спасибо» – и покачала головой.

– Тебя зовут Арлине, все правильно? – строго спросил я.

Она решительно закивала, сделав большие круглые глаза.

– Допустим, – сказал я. – Ты находилась в подвале почти двое суток?

– Да, сударь... – У нее был приятный мелодичный голос. Нахмурилась Анюта, облизнулся спец по женской линии Шафранов, мечтательно вздохнул оседлавший гребень оврага Топорков.

– Давай без церемоний. Исходим из того, что ты девушка умная, наблюдательная, сообразительная.

– Я девушка испуганная...

– Мы все испуганные девушки. Твоих врагов здесь нет, Арлине. Собрались исключительно твои друзья – посмотри в их доброжелательные, приветливые лица. Помоги нам. Согласна? Если поможешь, мы вернем тебя домой... где бы он ни находился.

– Хорошо... – Она смотрела, не моргая, пыталась улыбнуться.

– Меня не волнует, что ты наговорила моим товарищам. Вернее... пока не волнует. Поговорим об этом позднее. Ты помнишь лица похитивших тебя людей?

Я заехал издалека. Лица людей, умыкнувших из дома Арлине, меня не очень волновали. Она должна была вспомнить все. Я не обращал внимания на ее речь, хотя и следовало – она была плавна, необычна... я бы даже сказал, сексуальна. Я формулировал вопросы лаконично, «членообразно», общедоступным языком, заставляя ее сосредоточиться, отвлечься от обстановки. Да, Арлине довольно долго держали в подвале. «Опекунов» было двое – серые такие, плохо запомнились. Оружием не бряцали, но под куртками у них что-то оттопыривалось. Вели себя относительно сдержанно, играли в карты и еще в какую-то азартную игру, связанную с расчерчиванием бумаги и азартными криками «попал, сука!», «промазал, сука!», «трехпалубный, б...!». Руки не распускали, но посматривали скабрезно и отпускали похотливые шуточки. На вопрос, чего от нее хотят, отделывались несущественными замечаниями. Попыток сбежать Арлине не предпринимала ввиду полной бесперспективности этого занятия. Изнутри крышка люка запиралась, ключ хранился в кармане одного из охранников. Временами они выходили, запирали снаружи. Приносили ей еду – вареную картошку, воду и грубый ржаной хлеб. Однажды спустился тип в прорезиненном плаще – с отчетливыми симптомами простуды. Стащил с головы капюшон, визуально ознакомился с похищенной. Простое невыразительное лицо – натуральный флегматик. Филиппыч собственной персоной. На вопрос, где она и что происходит, бесцветным голосом сообщил, что все в порядке и скоро она вернется домой. Может быть. После этого повернулся, поднялся по лестнице и пропал.

– В подвале не было туалета, – подметил я. – Ты же не из тех людей, что не посещают отхожие места?

Разумеется, нет. Но клиническим недержанием Арлине не страдает. И ела немного. Два раза ее поднимали на поверхность, выводили из дома и доставляли к обвалившемуся зловонному сортиру. В «заведении» ей приходилось проявлять чудеса эквилибристики, чтобы сделать задуманное и устоять на ногах. Таких отхожих мест она еще не видела и была безмерно удивлена. В чем соль данной дизайнерской задумки? Как живут здесь люди? На ее исторической родине туалеты блистают чистотой, унитазы светятся ярче солнца, а техника настолько совершенна, что сама за тобой убирает и насыщает пространство ароматными благовониями. На этом месте я тактично прервал ее и посоветовал не отвлекаться. Что она видела по дороге до сортира и обратно? Я был уверен (но не мог понять, в чем причина моей уверенности), что она должна была что-то видеть. В первый раз за соседским забором мелькнуло женское лицо. Дама в платочке собирала дрова, разбросанные у поленницы. Покосилась, зашла в сарай и больше не высовывалась. На обратном пути Арлине заметила, как пацан по дороге гонит гусей. Махнула, чтобы привлечь внимание (охранники как раз отвернулись), малец испугался, стал хлестать гусей веточкой и побежал, поддерживая падающие штаны. Ближе к вечеру, когда ее выводили во второй раз, осанистый старик в обносках медленно вел корову по деревне. Посмотрел в ее сторону, но она уже не махала. Сообразила, что пейзане не отличаются отвагой, а похитителям, в принципе, все равно, увидят ли ее местные...