Петр Катериничев - Охота на медведя Страница 22

Это и есть жизнь. Быть или не быть? Только быть. И если быть, то быть первым.

Глава 27

— Можно я пересяду к вам? — обратилась к Олегу вышедшая из салона первого класса девушка. Сколько ей лет — на взгляд он определить не смог. Больше восемнадцати, но меньше тридцати. И была она не похожа на девиц, летающих бизнес-классом. Те бывали «привлекательными девушками обыкновенной наружности».

Или, как писали в старых сыскных документах, «внешность обыкновенная». Веснушки тщательно затираются, бровки тщательно выщипываются, волосам придается модный колер. Барышня старается обрести индивидуальность и становится похожей на всех-всех-всех. Откуда это? Из детской классики: «Винни-Пух и все-все-все».

Мысли эти пронеслись стремительно, ответить Олег не успел, девушка уже присела рядом:

— Я ужасно боюсь летать. Ужасно. А в первом классе летят надутые индюки и индюшки. Мне и сидеть с ними рядом тошно.

— За деньги, уплаченные за билет, можно и потерпеть.

— Может быть. Только вы не подумайте... Я просто попутчица. И немного боюсь летать. Вот и все. Олег молча пожал плечами.

— Знаете, чем самолет отличается от жизни? — спросила незнакомка.

— Ощущением полета.

Девушка улыбнулась:

— Вы это сказали просто так, но ведь вы так не думаете.

— Не думаю.

— Поддерживаете разговор?

— Стараюсь быть вежливым.

— Спасибо. Так вот: в жизни людям только кажется, что они что-то выбирают, а по большому счету все движутся в одну сторону... Вы понимаете, о чем я?

— Отчасти.

— Но в жизни как в поезде: у всех разные пункты назначения и... выходят все в разное время. А здесь... Кем бы ты ни был — миллиардером или стюардом — все закончится для всех одинаково хорошо или одинаково плохо.

— Очень оптимистичное замечание.

— Кажется, вы не относитесь ко мне серьезно, — погрустнела девушка. — Мне уже двадцать два, а я не нашла себе лучшего занятия, чем думать о том, что.же такое на самом деле наш мир: поезд или самолет?

— Может быть, потому, что вам нет необходимости заботиться о хлебе насущном?

— Может быть. Мои родители развелись, у папы свой бизнес, у мамы — свой, и каждый из них хочет перещеголять другого во внимании ко мне. У меня несколько кредиток. И много свободного времени.

— Бедное дитя.

— Иронизируете?

— Чуть-чуть.

— Хотя меня нужно пожалеть.

— Да?

— У моих родителей своя жизнь, я их почти не вижу, вот они и компенсируют свое невнимание ко мне деньгами.

— Деньги порой бывают самым действенным способом заботы. Они избавляют от тягостных проблем.

— Тягостные проблемы — это болезни?

— Не только. Есть еще и бедность, и даже нищета. И часто, чтобы вырваться из нее, люди тратят всю жизнь. Тратят глупо, скучно, безэмоционально. Без остатка.

— Скучные и необходимые вещи...

— Забота о пропитании.

— Вы говорите, как кальвинистский пастор.

— На десяти тысячах метров мы ближе к Богу.

— А вот это глупость.

— Нужно чем-то время занять. Лучше глупостью, чем пошлостью.

— Одно другого стоит. Хотя... Вы занятный. И не выглядите бомжем.

Олег рассмеялся искренне:

— Самое смешное, что я бомж и есть.

— Давно?

— Почти сутки. Девушка пожала плечами:

— Тогда, судя по вашему развеселому и вполне респектабельному виду, это для вас просто хобби. Нет, вы точно занятный.

— Почему?

— Вы не стараетесь понравиться.

— Одни люди стараются нравиться, другие — нет. Что в этом особенного?

— Все дети всегда хотят нравиться. А когда вырастают, начинают бояться.

— Чего?

— Не понравиться: это задевает их самолюбие. Вот и надевают на себя маски.

Как это скучно!

— И что вам напоминает моя маска?

— Вы хотите услышать что-то приятное? Напрасно.

— Я готов ко всему.

— Ваша маска... А впрочем, все мы носим маски. Чтобы защитить то нежное и трепетное, что еще осталось в нас от детства. — Девушка помолчала, добавила:

— Вы не похожи на человека, озабоченного сиюминутной текучкой. Но и на живущего «без проблем» — вы тоже не похожи.

Олег улыбнулся:

— Мои проблемы складываются из тех, что я создаю другим. Сущие пустяки.

— На самом деле вы так не думаете.

— Пожалуй, нет.

— Значит, вы кокетничаете.

— Да?

— Все-таки — желаете нравиться?

— Как все. Когда мне было семнадцать — я всем нравился. Это вызывало зависть у остальных.

— И потому вы решили стать букой, чтобы угодить этим «остальным»?

— Нет. Я начал учиться. Потом делать дело. Чтобы сделать дело, нужно для очень-очень многих стать «плохим».

— Вы говорите, как мой папа. — Она вздохнула. — Тягостные проблемы...

Скучные и необходимые вещи... — Взгляд девушки застыл, словно она видела сон. — Это их жизнь. Я здесь при чем? — Она тряхнула головой, словно стараясь сосредоточиться:

— Я сказала, у меня много свободного времени. Это неверно.

Время мое — пустое.

Олег заметил у нее на носике очаровательные веснушки. И сам носик, чуть вздернутый, аккуратный, придавал ей сходство с задорной девочкой-подростком. И глаза. Такие ясные глаза бывают и от выплаканных слез.

— И еще — я боюсь. — Летать?

— И летать тоже. Но больше я боюсь потеряться. Родители дали мне время и право выбора. Я хочу стать художником. Много путешествую, многое вижу. И чем больше я путешествую и вижу, тем мне страшнее: я песчинка в этом мире, я ничего не стою и ничего не значу, но страшно мне оттого, что кажется — рукой подать до обретения чего-то важного или до его понимания... А я не могу дотянуться. И тревожусь: если раньше хоть что-то знала о рисунке, чистоте линий, о том, как хочу раскрасить море, небо и весь наш мир, то теперь... Я побывала во многих странах... Веласкес, Гойя, Ван-Дейк, Рубенс, Пуссен, Рембрандт, Дюрер, Леонардо... А еще — Моне, Руссо, Гоген, Ван-Гог, Сикейрос... Я запуталась, заблудилась... Мне кажется, все уже сказано. Абсолютно. И добавить совершенно нечего. Мир был совершенен до меня, будет совершенен и после... И если я пропаду, это ничего не прибавит в нем и ничего не убавит. Зачем я?

— Действие рассеивает беспокойство по поводу жизни. Попробуйте что-то делать, милая барышня, и все придет. И красота, и строгость, и терпение, и понимание, и смысл.

— В вашей жизни есть смысл?

— Надеюсь, да.

— И вы счастливы?

— По меньшей мере, я хочу им быть.

Глава 28

— Я тоже хочу. И очень боюсь разбиться раньше, чем успею что-то понять и что-то сделать. Может быть, я больна?

— Нет. Это нормально.

— Меня зовут Женя.

— Олег.

— Я поняла, почему пришла вот так вот и села рядом. Я еще в аэропорту заметила... Я увидела в вас то, чего мне так не хватает: веру и целеустремленность. Вы знаете, чего вы хотите.

— Пока да.

— Пока? А — после?

— До «после» еще нужно дожить. Как говорил один древний философ: стремясь к малому — достигнешь великого, стремясь к великому — впадешь в заблуждение.

Идти нужно шаг за шагом. И — видеть над собою Небо.

— Это касается искусства?

— Это касается всего.

— Но если мне хочется написать море, и людей на пляже, и их совершенство — охровые тела на желтом песке, и выцветшее от солнца небо, и темное, полное влажной синевы море, и — снова людей, и их скуку, и снобизм, и похоть, и их глупость, и то, что все они теперь почти счастливы, и то, что все они когда-нибудь умрут... Разве это можно «шаг за шагом»?

— Да. Отгрунтуйте холст. Возьмите кисть. Пишите.

— Я боюсь.

— Вам есть что терять?

— Да. Веру в себя. Я боюсь, что не получится то, чего я хочу. И тогда я буду чувствовать себя совершенно лишней в этой жизни.

— Время от времени это случается с каждым. Женя помолчала, вздохнула:

— Что мне до них? Мне бы себя понять. И мир, что вокруг.

— Разве можно понять мир без людей? — Порой люди только все портят.

— Бывает и так.

— А я хочу узнать, чего стою я. И боюсь узнать, что ничего не стою.

— Я мало понимаю в искусстве. Но один поэт...

... Он часто сочинял для собственной забавы В старинном стиле ряд вещей, В которых очень бы хотел всем показать, К чему лежит его душа.

И часто забывал задуматься над тем, Удачно вышло или нет.

Вот с этим настроением в душе Он прожил до конца всю жизнь.

— Это его стихи?

— Да.

— Я не хочу писать только для забавы.

— Беда людей в том, что часто они относятся к себе слишком серьезно.

— А тот поэт... Он был серьезен?

— Разве нет?

— «Для собственной забавы...» Он уже умер?

— О да. Полторы тысячи лет назад. В Китае.

— Как он попал в Китай?

— Он был китаец.

Девушка задумалась, произнесла тихо:

— Мы летим над Европой, прошло полтора тысячелетия, и вы цитируете мне его стихи. «Он часто сочинял для собственной забавы...» Вы литературовед?

— Нет. Я биржевик.

— Делец?

— Можно и так сказать.

— Вы странный делец.

— Мой партнер счел меня ненормальным.