Сергей Зверев - Наследство хуже пули Страница 22

Шагнув к Мартынову, Томилин изо всех сил ударил его рукой по лицу. Опытный боец Мартенсон, чуть качнувшись назад, принял удар, но это был уже не удар, а шлепок. Но для рассечения брови этого оказалось вполне достаточно.

Рассмеявшись, Мартынов крутнул головой, и по комнате веером разлетелся алый бисер.

– У тебя чудная компания, Вайс. Педераст и молчун, в глазах которого светится образование в три класса и даунизм. И этой дружине Малькольм поручил дело ценою в десять миллионов?

Убрав наконец взгляд с Томилина, Вайс зашел за спину женщине и положил ей руки на плечи. От этого прикосновения она обмерла, и Мартынов увидел, как расширились ее зрачки.

– Мартенсон, Мартенсон… Ты всегда был невысокого обо мне мнения. Зачем мне портить твой внешний вид? У нас для этого есть девушка. Милее ее я, кстати, не встретил ни одной за все время пребывания в этой стране.

«Милее ее я не встречал в жизни, – подумал Андрей, уставясь в лицо напротив. – А я в этой стране сорок два года».

– Что ты задумал?

Вместо ответа Вайс повернулся к Уилки и бросил:

– Скоро?

Тот поднял со стола трубку и набрал номер. Перебросившись с кем-то парой фраз, он отключил связь и посмотрел на Вайса:

– Пять минут.

– Вот и хорошо, – согласился Вайс. – А пока расслабимся за разговором. Значит, у Томсона черти… Сидеть! – повторил он приказ гораздо резче, чем в первый раз. – У вас, Мартенсон, купола и храмы… А что значит кот в цилиндре на плече у Уилки?

Мартынов расхохотался.

Раздался стук в дверь, невозмутимый Уилки ушел встречать гостей, но вернулся с подносом, заставленным банками с колой и бутербродами, – заказ был сделан, видимо, тогда, когда Андрей был без сознания.

– Вор вокзальный ваш Уилки, – сказал Мартынов и снова рассмеялся. – Господи, боже правый! Америка – огромный пылесос, всасывающий выблядков, неудачников, проституток и педерастов всего мира! Эти уроды вскоре забывают, откуда родом, покупают домишки в Джерси и Солт-Лейк-Сити и начинают каждое утро поднимать во дворе звездно-полосатый флаг! Что может быть хуже нации, принимающей эту мразь со всей планеты, Вайс?

– Вы, кажется, забываете, Мартенсон, что входите в число этих, как вы их назвали, подонков, – деликатно заметил Вайс. – Что же вы приехали в Штаты?

– А потому, что такой мрази, как я, больше некуда ехать. Самые тупые полицейские и граждане, которых они охраняют, находятся именно в Штатах. Что же касается меня, Вайс, то мне не суждено занять хоть какое-то место в рейтинге добрых людей. Двенадцать лет из сорока с небольшим своей жизни я провел в самых жестоких лагерях своей страны. Еще восемь раз задерживался и общей сложностью провел еще около трех лет в следственных изоляторах без отбывания срока в зонах. Итого – пятнадцать! – просипел Мартынов, спокойно глядя на Вайса. – Но я никогда – запомни – никогда! – не бил женщин, не стрелял во власть, не пытал и не мочился в штаны при виде двоих сявок и одного зажравшегося американца. На вашем фоне порядочности мне это, конечно, не добавляет, но сам факт того, что я не нравлюсь тупице, педерасту и чванливому ублюдку, меня вдохновляет и заводит. И если ты думаешь, что сможешь выдавить из меня хоть слово, даже при том условии, что я обрету память, то очень заблуждаешься.

– Я не буду тебя пытать, – просто ответил Вайс. – Зачем мне в этой гостинице нужны лужи крови? К тебе вообще никто не прикоснется. Речь идет о женщине.

Мартынов невольно бросил взгляд на сидящую перед ним девушку, и это не укрылось от ее внимания. Неизвестно, какие выводы она сделала, но глаза ее вдруг налились влагой.

В дверь снова постучали, и Уилки вновь отправился в поход. На этот раз, жуя и вытирая о платок перепачканные колбасой руки, он ввел невысокого роста мужчину лет сорока на вид с чемоданчиком и добрым взглядом из-за толстых линз очков. Одет вошедший был неброско, но со вкусом: костюм, рубашка, без галстука, туфли на бесшумной подошве. Росту в нем было не более ста семидесяти сантиметров, и Мартынов, встретив этого человека где-нибудь на улице, мог запросто принять его за инженера НИИ, торопящегося домой к ужину.

Очевидно, главный разговор между ним и людьми Вайса состоялся чуть раньше, потому что мужичок, кивнув и разместившись за столом, сразу принялся священнодействовать. Распахнул чемоданчик и обнажил его содержимое. Среди нескольких десятков свернутых в рулон одноразовых шприцев виднелись коробки с ампулами и добрый шмат ваты. Профессионально очистив шприц от кожуры, неизвестный так же ловко управился с ампулой и выставил на стол склянку с бесцветной жидкостью, в которой легко угадывался спирт.

Треск стекла среди мертвой тишины показался звуком выбитого окна.

Женщина встречала эти манипуляции с ужасом в глазах и напоминала Андрею кролика, загипнотизированного удавом…

– Что вы хотите делать? – тихо полюбопытствовал он.

Вайс поморщился, словно сама необходимость ответа была ему неприятна.

– Видите ли, Мартенсон… У меня есть основания полагать, что эта женщина знает гораздо больше вас. Для подтверждения этого факта человек и вызван. Видите, мне вовсе не обязательно окружать себя интеллектуалами. Если гомосексуалист обладает хорошими криминальными связями, а вокзальный вор знает, как быстро найти машину или гостиницу без подозрений полиции, то мне вовсе не обязательно таскать за собой специалиста по компьютерным технологиям или ученого с мировым именем. Сойдут и эти. Но перед тем как начать… Мартенсон, у нас в Вегасе, как вы помните, есть еще один русский… Литвинский, кажется – да, Липки! – так у него на спине дракон нарисован. Это что означает? Якудза, что ли?

Посмотрев на замершего, словно в почетном карауле мерзавца со шприцем, Андрей покусал губу и, занимая мысли расчетами, выдавил:

– Я не знаю, как у вас, в Америке, а у нас, на Севере, дракон – тот же петух, только гребень больше… Останови этого дрища, Вайс. Если девушка на самом деле что-то знает, я скажу ей, чтобы она была откровенна.

– Вы же понимаете меня, Мартенсон! – возразил Вайс. – Слишком многое поставлено на карту! Я не могу рисковать. Мне нужна правда. Вы ее не помните. Она молчит и вряд ли будет откровенна, даже если вы попросите, потому что наверняка помнит данное вам обещание молчать в таких ситуациях. Боюсь, что это предусмотрено вами… Приступайте! – приказал Вайс человеку со шприцем.

– Будьте вы прокляты! – взорвался Мартынов, видя, как женщина стала извиваться при виде склонившегося над нею палача. – Что вы ей колете?!

– Вы, наверное, считаете, что в вену девушке вводится какая-то сыворотка правды или что-то в этом роде? Бог с вами, Мартенсон, такой пакости не существует. Всегда есть риск нарваться на внезапную смерть или бред сумасшедшего. Не всегда есть время перед введением такой сыворотки определить душевное равновесие человека. Есть более простой способ с простейшим из препаратов, доступных любой клинической больнице. Это кетамин, Мартенсон.

Мартынов похолодел.

– Кетамин?! Вы хотите вызвать у нее… синдром предсмертных переживаний?!

– Да вы неплохо, вижу, разбираетесь в галлюциногенах, Мартенсон! – искренне удивился Вайс. – Нужно будет пометить это в вашем досье в «Хэммет Старс»…

– Оставьте свою иронию, идиот! Я прожил пятнадцать лет в одном помещении с наркоманами!.. Она может впасть в кому!

– Нет-нет, – невозмутимо подчеркнул Вайс, – наш доктор уже готовит второй шприц. Если сердце девушки окажется слабее, чем ему показалось, он тут же введет стимулятор.

Андрей вгляделся в молочно-белое лицо женщины и увидел маску смерти. Ее нос и скулы заострились, щеки вытянулись… но даже в таком виде она была прекрасна в своей беззащитности.

– Ста миллиграммов кетамина достаточно, чтобы душа человека покинула свое тело, – начал проводить курс ликбеза Вайс…

– Можете не продолжать, – отрезал Мартынов, уже приняв решение. – Я знаю, что сейчас происходит…

Глава 17

Маша кричала настолько сильно, насколько позволяли легкие. Но проклятый пластырь на рту заглушал крик и забивал его обратно в рот. Наружу пробивался лишь едва неслышимый стон, но и тот ничего не значил из-за звука новостей из телевизора, включенного ее недавним обидчиком на теплоходе…

Сначала ей пришло в голову, что негодяи будут пытать Андрея. Его такое близкое и родное лицо было напротив, и она совершенно не понимала, как могло случиться, что он не встанет и не раскидает этих мерзавцев, покусившихся на нее. Но он был странен, поведение его было необъяснимо, и по всему чувствовалось, что он гневается на бандитов не потому, что она дорога ему, а потому, что он не может позволить мучить в своем присутствии женщину.

Но когда палач в костюме, натянув перчатки и набирая содержимое ампулы в шприц, бросил взгляд на ее локоть, оценивая вены, она едва не лишилась чувств. А потом пришла радость – если она не выдержит и все расскажет, то они не станут мучить Андрея.