Александр Бушков - Голая королева. Белая гвардия-3 Страница 22

Мечтательно подняв взгляд к потолку, красотка тихо сказала:

— Ах, какой это был мужчина…

В глазах у нее, Мазур не мог ошибаться, таился нешуточный страх — прекрасно понимала, что ее загнали в угол. Бывают ситуации, когда положение в обществе не спасает, а уж когда вдобавок имеется чертовски ревнивый муж…

— Я все же не верю, что князь ко всему этому причастен, — сказала мадам Соланж с ненаигранным упрямством. — Он настоящий джентльмен, принят в высшем свете… — ее прелестное личико на миг исказила злая гримаска. — Но вполне верю, что его очаровательная доченька могла все это проделать…

А ведь Таню ты не любишь, красотка, подумал Мазур. Терпеть не можешь, сразу видно, что это не игра, а натуральная неприязнь…

Он переглянулся с Лавриком, и тот едва заметно кивнул. Мазур извлек бумажник. Все было обговорено заранее: не стоило переть бульдозером, разговорить красотку, втянуть в долгую болтовню, не касаясь пока что Акинфиева. Иногда помогает именно такая тактика.

Достав из бумажника цветную фотографию, он положил ее перед хозяйкой:

— Может быть, вы знаете эту девушку?

Красивая длинноволосая брюнетка, белая, совершенно голая. Снимали хорошей аппаратурой, и фотограф был умелый: ни капли примитивной порнографии, скорее уж в стиле «респектабельных» мужских журналов типа «Плейбоя».

Вчера полковник Мтанга приказал устроить в особняке князя еще один скрупулезнейший обыск — как подозревал Мазур, исключительно для того, чтобы хоть что-то делать. Самое интересное, пошло на пользу. В спальне Татьяны отыскали незамеченную при первом обыске хорошо замаскированную замочную скважину — и легко подломили сейф, благо замок был несложным. Увы, там так и не нашли ничегошеньки, что касалось бы шпионажа и убийства. Деньги, драгоценности, «Кольт-кобра» с коробкой патронов — и куча фотографий. На большинстве фигурировала та самая брюнетка, иногда соло, но главным образом в компании Танечки, и обе вовсю предавались тем развлечениям, что здесь считаются крайне предосудительным пороком. И было еще десятка два снимков, где, кроме той парочки, в игре была некто иная, как Эжени Соланж… Которой хватило одного взгляда:

— Ну разумеется, полковник… Это Валери Дюпре.

— Из тех самых Дюпре? — спросил Мазур.

— Дочь Мориса и его партнер в фирме. Постоянная подруга Татьяны, еще с Лицея…

Тупичок-с, уныло подумал Мазур. В свое время трудами Лаврика и Мтанги он просмотрел кучу кратких досье на здешний истеблишмент. Морис Дюпре — не из «неприкасаемых», но теснейшим образом с ними связан. Глава юридического отдела Промышленно-Торговой Ассоциации, ценят его там высоко и уж, безусловно, будут вытаскивать из любых неприятностей. Ни самого не возьмешь за шиворот, ни шлюху-доченьку — с Ассоциацией и Мтанга не станет бодаться. Разве что искать содействия у доктора Катуми, как-никак член семьи будущей королевы…

— Мне показалось, вы смотрели на фотографию, мягко скажем, без особого расположения, — сказал Мазур. — Да и когда говорили о Татьяне, осталось впечатление, что относитесь к ней без всякой симпатии… Я прав?

— Симпатии? — фыркнула Эжени. — Да я эту парочку не переношу! Грязные, похотливые кошки…

Ага, подумал Мазур. А ты у нас, стало быть, образец благочестия… Но эти мысли он, разумеется, удержал при себе, спросил доверительным тоном опытного врача или старого друга:

— У вас есть какие-то причины их ненавидеть?

Какое-то время мадам Соланж играла смущение и нерешительность, опуская глазки, блуждая взглядом, даже ухитрилась чуточку покраснеть. Потом сказала, потупясь:

— Я полагаю, вы будете держать это в тайне?

— Слово офицера, — сказал Мазур.

— Видите ли… Я, признаюсь, особа легкомысленная, но мои интересы ограничиваются исключительно мужчинами. Так вот, с год назад я очень неосмотрительно согласилась поплавать на новой яхте Валери, в компании этой парочки. Мы ушли в море далеко, миль десять от берега. Искупались, выпили… и они стали ко мне самым недвусмысленным способом приставать. А когда я категорически отказалась, меня принудили. Татьяна только кажется хрупким оранжерейным цветочком, на деле она сильная, тренированная в каких-то восточных единоборствах. У меня просто не было выхода — далеко в океане, некого звать на помощь… Одним словом, они меня форменным образом изнасиловали, с грязными фантазиями, всякими приспособлениями… И вдобавок фотографировали. Сами потом цинично сказали: если я вздумаю кому-то пожаловаться, снимки попадут не только к мужу, но и в бульварные газеты. Там были… позиции, где видно было только мое лицо… — она натуральным образом передернулась, кажется, на сей раз не играя. — Видели бы вы, что они со мной вытворяли…

Видел кое-что, подумал Мазур, но, разумеется, промолчал. С соответствующим выражением лица сказал:

— Сочувствую, мадам. Терпеть не могу эти вещи… Кто бы мог подумать, она всегда казалась такой милой и беспомощной…

— Ну да, она хорошая актриса, — кивнула мадам Соланж. — Я столько могла бы о ней порассказать… Лицей я заканчивала несколькими годами раньше, чем она, но наслушалась от подруг помоложе… Знаете, какое у нее в Лицее было прозвище? Разбойница. Обожала совращать тех, кто помладше, сплошь и рядом с принуждением. У них там была целая компания, они себя называли «Дикие кошки». Татьяна, Валери и еще двое. Одна знакомая рассказывала, как они однажды вечером подловили ее в душевой. Отвели в комнату отдыха, заставили раздеться, потом…

Стоп-стоп, сказал себе Мазур. Теперь уже она долгой и непринужденной болтовней уводила их в сторону от князя. Пора кончать. В конце концов, если нажать, она его непременно сдаст — потому что тут наверняка нет большой и чистой любви, один классический великосветский разврат…

— Да, кто бы мог подумать… — прервал ее Мазур вежливо, но решительно. — Как вы считаете, мадам Соланж, она могла бы укрываться у Валери?

Не особенно и раздумывая, мадам пожала плечами:

— Почему бы и нет? Я бы нисколечко не удивилась, окажись, что она и сейчас там, — она помрачнела. — Простите за откровенность, но вы наверняка понимаете: даже ваш шеф не рискнет врываться с обыском в особняк к Дюпре…

Самое грустное, что она была права. Мазур сказал:

— Это все очень интересно и полезно… но давайте вернемся к князю.

— О боже! — вздохнула мадам Соланж, театрально воздев взор к потолку. — Ну почему вы решили, что он тоже причастен? У вас есть какие-то улики?

— Простите, но это уже не просто служебная тайна, а государственная, — сказал Мазур, сделав замкнуто-значительное лицо. — Я просто не имею права разглашать…

Улик у них не было. Ни малейших. Ни у кого. Единственной и сомнительной уликой можно было считать то, что князь усердно скрывался.

— Его не могли оклеветать? — живо спросила мадам Соланж. — У самых мирных людей иногда бывают самые злостные недоброжелатели…

— Почему же он, по-вашему, скрывается? — спросил Мазур. Женщина пожала плечами:

— В конце концов, он мог чисто по-человечески испугаться, как многие на его месте. Тысячу раз простите, но манеры и методы полковника Мтанги…

— А почему он испугался? — не без резкости вмешался Лаврик.

— Простите? — подняла брови мадам Соланж. — Ну, как же! Узнать, что родная дочь устроила такое…

— Здесь кое-что не сходится, — сказал Лаврик. — Мы с полковником были буквально в двух шагах от места, где все… произошло. Она вела себя как опытный агент, профессионал, способный, не колеблясь, убрать жертву и с самым безмятежным видом скрыться. Очень профессиональная хватка. Вы всерьез полагаете, что агент такого класса, вернувшись домой, тут же выложит непосвященному ни во что отцу, пусть и родному: «Ты знаешь, папа, я только что убила Президента»? Нет, серьезно? Вы же умная женщина, мадам Соланж… Вы на ее месте откровенничали бы?

На ее лице отразилось некоторое сомнение:

— Вообще-то в ваших словах есть резон…

— Вот видите, — сказал Лаврик жестким, деловым тоном. — А он бежал. Причем, по некоторым данным, еще до убийства.

Вот тут он нисколечко не врал. Люди Мтанги, расспрашивая соседей, вышли на владельца соседнего особнячка — старикан любил прохладными вечерами посиживать на балконе. И видел, как Акинфиев (судя по времени, примерно за полчаса до убийства) сел за руль и отъехал от дома. И как в воду канул.

Беда в том, что и сей факт никак не мог служить ни прямой, ни даже косвенной уликой…

— Давайте оставим светскую болтовню и перейдем к делу, — жестко сказал Лаврик. — Вновь вспомним о существовании кассеты и о возможных последствиях, попади она к кому-то другому… Меня крайне интересует одна вещь, мадам Соланж. Ваш… роман длился достаточно долго…

— Три с лишним года, — сказала красотка, опустив глаза. Судя по ее вмиг осунувшемуся лицу, она уже поняла, что шутки кончились и приходится вернуться в суровую реальность.