Сергей Зверев - Группа крови Страница 22

– Слышь, Сашок, – Громов впервые за все время совместной службы назвал Крокодила по имени, – что там маячит впереди? Посмотри.

– Гром, а это, по-моему, море, то есть Атлантический океан. Буди командира.

Широко расставляя ноги и опираясь на упругое леерное ограждение, Виталий добрел до навеса. Склонившись над разметавшимся во сне полковником, лейтенант дотронулся до тяжело вздымающейся груди:

– Товарищ полковник…

– Я уже не сплю, – сонно ответил Ремизов, приподнимаясь на локтях, – что случилось?

– Кажется, океан.

– Рацию на нашу волну, – приказал Ремизов, – позывной Баобаб, вызывай Калошу.

В мгновение ока разобрав портативную радиостанцию, Громов настроился на заранее условленную частоту и монотонно затарахтел:

– Баобаб вызывает Калошу… Баобаб вызывает Калошу, прием…

В наушниках послышался тихий, протяжный свист, который сразу же сменился ровным голосом радиста-подводника:

– Калоша на связи, повторяю, Калоша на связи. Сообщите ваши координаты. Прием…

Сверившись с имеющейся картой и определив месторасположение, сообразуясь со светящимся циферблатом наручного компаса, Виталий дважды повторил:

– Квадрат одиннадцать, как поняли? Прием…

– Понадобится около сорока минут, чтобы забрать вас на борт. – Вдруг радушная интонация сменилась неприкрытой тревогой: – Вас запеленговали, повторяю, вас запеленговали наземные радиолокационные службы. К вам движутся две воздушные и одна морская цели. Воздушные квалифицируются как вертолеты. Держитесь, браточки, мы идем! Конец связи, прием…

Громов уныло стащил с головы дугообразные зажимы головных телефонов и обреченно посмотрел на командира.

– Что? – спросил Ремизов, предчувствуя неминуемые проблемы. – Неприятности?

Виталий лениво кивнул и произнес:

– Мы в пеленге. На нас идут два вертолета и неопознанная морская цель. Тревога, командир. – И столько прозвучало в сказанной фразе усталой покорности судьбе, что полковник слегка встревожился.

Пронзительно глядя в глаза подчиненному, Ремизов легко похлопал его по плечу и ободряюще сказал:

– Ерунда, Гром, – прорвемся. Хуже бывало. Не можем не прорваться, не имеем права. Главное сделано, а остальное ерунда, поверь. Мы с тобой еще покатаемся на междугородних поездах с красивыми девицами. Держись, сынок, давай, не раскисай. – Ремизов жестко улыбнулся. – Балбес, стать у руля – курс в открытое море. Академик, Гром, за пулеметные турели – следить за воздухом. Чайник, достань «Муху» и подствольные гранатометы. Крокодил, хватай оптику.

На палубе были потушены все огоньки, но эта предосторожность оказалась излишней. Из-за тропического леса неумолимо приближался предательский рассвет, и небо на востоке резко порозовело.

Барабанные перепонки разрезал навалившийся свистящий звук летящих вертолетов, хотя самих винтокрылых машин еще видно не было.

– Прямо по курсу корабль, – кратко отчеканил стоящий у штурвала Балбес.

Спецназовцы обернулись в указанном направлении и похолодели – на их плоскодонное суденышко шел эсминец. Вдруг откуда-то из-под воды, там, где розовеющее небо сливалось с морем, взвилась маленькая огненная точка. Стремительно приближаясь к вражескому кораблю, она приобретала контуры светящегося шара.

Огненный шар на долю секунды слился с высоким бортом корабля, и в следующую секунду утренний воздух расколол оглушительный взрыв. То, что еще недавно было эсминцем, превратилось в груду горящего железа.

Спецназовцы настолько были поражены и обрадованы увиденным, что напрочь забыли о грозящей с неба опасности. Пулеметная очередь, подобно каплям горячего ливня, разорвала деревянный настил скрипучей палубы.

– Воздух! – первым сообразил Крокодил, наглухо прикипая к пулемету.

Виталий последовал его примеру, различая над головой две призрачные тени железных птиц. Пытаясь поймать в круглую паутину прицела темный силуэт вертолета, Громов, не жалея пуль, стал судорожно нажимать на гашетку.

Сделав первый круг над, казалось, обреченной тихоходной посудиной, вертолеты пошли на второй заход, сильно кренясь от крутого виража.

Плавные контуры боевых машин в бреющем полете осыпали спецназовцев свинцовым дождем. И тут с борта качающейся плоскодонки ударили два подствольных гранатомета и взвилась в туманное небо реактивная «Муха».

Ведущий вертолет, как бы не веря в суть происходящего, удивленно замер в воздухе и, завалившись набок, рухнул в море. Грохнувшаяся в нескольких десятках метров от ползущего катера туша подняла высокую волну, обдав спецназовцев колючим снопом соленых брызг.

Ведомый вертолет, оставшись без прикрытия, закачался из стороны в сторону, как будто не зная, что ему предпринять.

Воспользовавшись этим, Виталий пустил длинную очередь в открывшееся брюхо смертоносной птицы. Лейтенанту даже показалось, что он различил косую, рваную полосу на брюхе.

Винтокрылое чудовище, пьяно пошатываясь и оставляя за собой дымчатый шлейф, грузно развернулось и потянулось к спасительному берегу. А два пулемета по-прежнему продолжали рассекать утренний воздух светящимися лентами трассирующих пуль.

И тут взгляд Громова остановился на распластавшемся теле, уткнувшемся в грубые доски скрипучего настила.

Сорвавшись с места, лейтенант подскочил к товарищу и порывисто перевернул его на спину. Сведенное последней судорогой, на него смотрело вытянутое лицо Чайника. В его виске темнела рваная дыра.

– Как же ты, друг? – тихо и тоскливо спросил Виталий, как будто покойник мог его слышать.

– Командир, – вполголоса позвал стоящего рядом с Громом полковника Академик, угрюмо потирая огромную бородавку на грязном, закопченном носу, – Крокодил…

Крокодил тихо стонал, пытаясь удержать скользкими пальцами обеих рук расползающиеся по палубе кишки. Губы раненого что-то шептали.

Приблизив ухо к двигавшимся устам, Ремизов явственно различил отрывочные слова:

– …пусть Гром меня… дострелит…

– Тихо, Сашок, тихо, – назидательно запричитал полковник, – мы еще покувыркаемся.

– …командир, у меня сердце прострелено… я чувствую… – Вылетающие из горла звуки стали походить на змеиное шипение. – …очень больно, командир… пусть Гром… я его сильно доставал… это будет его прощением… мне…

До напряженного слуха Виталия дошел жуткий смысл сказанных слов, и он невольно попятился.

Полковник слегка перевернул тело Неверовского и обнаружил, что грудь того в области сердца – сплошь кровавое месиво.

Повернувшись к позеленевшему от страха Громову, Ремизов угрюмо произнес, вытаскивая из-за пояса пистолет:

– Давай, Гром. Воля умирающего – закон.

Виталий, дико озираясь по сторонам и наталкиваясь на непроницаемые лица товарищей, отмахнулся от протянутого оружия, как от чумы. Однако, повинуясь мысленному приказу, рука безвольно протянулась к обжигающей стали.

Передернув затвор, лейтенант склонился над умирающим и услышал обрывок прощальной фразы:

– …прости, Виталя… я не со зла… уж такой у меня характер гнилой… был… давай…

Уперев ствол в голову бывшего инструктора, Громов плавно нажал на спусковой крючок… К горлу Виталия подкрался горький комок, а из широко открытых глаз брызнули слезы. Лейтенант порывисто отвернулся, стараясь не показать товарищам минутную слабость.

– Ты плачь, плачь, – послышался у самого уха ободряющий голос Ремизова, – не плачут только манекены и роботы, а ты – человек. И по крови вы с ним были братьями…

Рокот приближающейся моторной шлюпки заставил спецназовцев вздрогнуть.

– Здорово, братки, – донеслось из лодки. – Давайте быстрей. Времени мало.

– Сначала они, – сурово приказал полковник, указывая рукой на остывающие тела товарищей.

Четверо вооруженных матросов подхватили неподвижные тела и аккуратно уложили их на полукруглое дно шлюпки.

Только после этого живые устало опустились на деревянные скамейки быстроходного катера, стремительно понесшегося к едва возвышающейся над водой атомной субмарине.

Обратный путь на Родину был более прост и скор; офицеров спецназа доставили на подлодке к авианесущему крейсеру, откуда самолетами переправили на островную базу, где их дожидался специальный транспортный борт.

У трапа спецназовцев встретил тот же генерал, который напутствовал их в международном Шереметьеве-2. После приличествующих слов благодарности живым подали черную «Ауди», а цинковые гробы с телами погибших погрузили в микроавтобус.

Машины со спецназовцами ползли в изматывающем дневном трафике со скоростью сонной улитки. Громов неотрывно смотрел в окно – он уже отвык от городской жизни. Москва жила беспечной жизнью уходящего лета. Из динамиков уличных кафе лилась музыка, молодежь у метро пила пиво, с рекламных билбордов на остановках белозубо улыбались красавицы.