Михаил Нестеров - Группа особого назначения Страница 22

В тридцать девять лет Марковцев неожиданно уволился из бригады и, что уж совсем поразило многих его знакомых, ушел от мирской жизни, став настоятелем мужского Свято-Петрова монастыря в Новоградской области.

Но удивлялись недолго, то тут, то там, подобно эпидемии, возрождались монастыри, настоятелями становились и военные – от мичмана до генерала, от выпускника гуманитарного университета до кандидата наук. Один женский монастырь возглавила член-корреспондент АН Российской Федерации. Как-то по делам Сергей оказался в Псковской области, где любопытства ради познакомился с коллегой. Приятная, еще не старая женщина с фигурой, напоминающей знак параграфа.

Свято-Петров монастырь был основан в начале XVII века монахом Петром. Место очень красивое: ниже обители – заливные луга, речка, лес – не какая-то там лесопосадка, а настоящий сосновый бор. После революции разграбленный большевиками монастырь приспособили под колонию для малолетних. Тащить оттуда было уже нечего, малолетки сами стали пропадать.

Сейчас новый настоятель мог похвастаться богатым подворьем, свинарником, парой конюшен. В одной стояли два четырехгодовалых жеребца, в другой – три роскошных иномарки 1997 года рождения. Возглавлял табун полноприводной «Лендровер» с демультипликатором и отличным коэффициентом аэродинамического сопротивления, принадлежащий лично настоятелю монастыря.

На подворье работали так называемые трудники, в основном бомжи. Много их бывало при монастыре на сезонных работах – с весны до осени, а так личный состав трудников насчитывал четыре человека.

Молиться их не заставляли. Не придут на утреннюю службу – хорошо, придут – выгонят.

Да они и не обижались.

Монахи в Свято-Петровом напоминали шаолиньских – мускулистые, с короткими стрижками, все в себе.

Переобувшись в кроссовки и приоткрыв дверь, Марковцев поманил монаха в спортивном костюме:

– Юра, веди сюда пацана. Заодно покличь Качуру и Ещеркина.

Монах кивнул. Поднявшись по стертым ступеням лестницы, он открыл келью, которая в тридцатые годы служила карцером для малолетних преступников. Вошел, осмотрев помещение, и только после этого остановил свой взгляд на маленьком пленнике.

Монаха абсолютно не тронул болезненный вид мальчика, его напуганные глаза. Он коротко приказал:

– На выход!

Эта команда Саньке была знакома. В груди зародилась надежда: может, отпустят? Хотя вряд ли: «он слишком много знает». Он встал, надев шапку, и, не спуская глаз со спортсмена, приблизился к двери. Парень, пропустив его вперед, закрыл за ним дверь.

– Прямо… Направо… Стой!

Как в тюрьме…

Он открыл низкую дверь, кивком головы показывая пленнику, чтобы тот вошел внутрь. Мальчик, вздохнув, выполнил указание.

Наверное, решил он, глядя на длинноволосого человека, – это начальник. Главный бандит. Однако на бандита не похож: с бородой, уже немолодой, лет, наверное, сорок или чуть поменьше. Обычно бандиты бывают молодыми. А вот их начальники… Начальники, решил Санька, должны быть в возрасте. Правда, их никто не видит, а кто увидит хоть раз… И опять, как в сказке про Морозко: «Кто хоть раз моего посоха коснется – никогда не проснется!»

– Садись. – Марковцев указал рукой на стул. Взгляд тяжелый, недобрый.

Мальчик сел.

В это время в комнату вошли два человека. У Саньки волосы встали дыбом: он узнал в них людей, которые убили Витьку. Он и так был бледен, а тут просто посерел. Рот приоткрылся. Теперь он мог ожидать всего, что угодно, вплоть до того, что его сейчас же начнут убивать.

Они встали в центре комнаты, как показалось Саньке, в ожидании приказа.

Главный закончил изучать лицо мальчика, теперь он бесцеремонным взглядом пробежал глазами по его одежде. И – вперился глазами в грудь Саньки.

– Что это у тебя там? – он показал пальцем на символику спецотряда.

Санька невольно опустил голову, дотрагиваясь до беркута.

– Значок, – ответил он, вновь встретившись взглядом с главным.

– Значок, – тот покивал головой. – А кто тебе его дал?

– Купил в магазине, – нашелся мальчик.

– А где берет? – задал вопрос Марковцев.

– Какой берет? – не понял Санька.

– Черный. Вот от этого значка. Такие знаки выдаются только к беретам. А ну-ка дай мне его, – потребовал он, протянув руку.

Санька медленно покачал головой и скрыл эмблему ладонью.

– Какой плохой мальчик, – деланно сокрушаясь, произнес настоятель. И кивнул Ещеркину: – Сними с него знак.

Нет, просто так он не отдаст память о Колином погибшем товарище. Завязалась короткая, но, самое главное, настоящая схватка, в которой Санька хоть и остался побежденным, но сумел укусить парня за руку. Тут же получил хлесткий удар открытой ладонью по лицу.

Щеку ожгло огнем.

Ещеркин передал знак начальнику. И, не сдержавшись, спросил:

– Что это?

– Это? – переспросил Марк, держа на ладони эмблему. – Это знак элитного спецподразделения «Черные беркуты», его выдают вместе с беретом при зачислении в бригаду. Значит, – сказал он, снова обращаясь к Саньке, – ты не знаешь, кто тебе его дал? Или забыл. Сейчас я тебе напомню. Сюрприз, – дурашливо и нараспев произнес он, переворачивая значок. На обратной стороне были выгравированы всего два слова и четыре цифры: «Алексей Ремез. 1995».

– Вот теперь мы знаем хозяина. Да, – протянул он, – не знал, что дело окажется столь серьезным. А теперь, мальчик, скажи мне, где мне можно повидаться с Алексеем?

У Саньки полыхнула вторая щека, но не от удара. Он смело посмотрел на главаря и отчеканил:

– Он погиб на войне.

– Вот в это я верю, – отозвался бывший подполковник ГРУ. – Просто так такими значками не разбрасываются. Так кто же тебе дал этот знак? Назови мне имя этого человека. А может, ты его украл?

– Я не вор!

– Не верю. – Марковцев, продолжая играть с мальчиком, всплеснул руками. Но глаза остались настороженными. Дело с Виктором Толкушкиным действительно оказалось очень серьезным. Бригада «Беркутов» входила в ведомство Департамента «А» – управление по борьбе с терроризмом. Каким образом кто-то из членов отряда мог быть связан с Толкушкиным? На первый взгляд связи никакой нет, но связующим звеном послужила записка, написанная Толкушкиным, и сам мальчик, который носит на груди знак элитного подразделения.

Марковцев взял со стола записку и снова перечитал ее: «…Скоро у меня будут деньги, о которых я говорил тебе». Настоятель пока решил оставить в покое спецназ и заговорил о Толкушкине:

– Что тебе известно о деньгах?

– Что они не пахнут, – дерзко ответил Санька.

– Зеленые – и не пахнут? – подыграл ему Сергей Марковцев. – Ты же не хочешь, чтобы тебя привязали за ноги к лошади и провезли по двору? Не хочешь, по глазам вижу. Тогда давай поговорим начистоту. Ты мне все расскажешь о деньгах, и я тебя отпущу. Значок отдам, носи, пожалуйста.

– Я ничего не знаю ни о каких деньгах, – начал сдаваться Санька. Он понял, что его действительно могут прокатить по двору и санок не дадут. Но он и в самом деле ничего не знает, однако кто ему поверит? Витька несколько раз заводил разговор о деньгах, но мальчик не вникал в суть разговора, который и носил-то чисто поверхностный характер. А главарь словно подглядывал в шпаргалку: прочитает что-то, спросит. Потом снова. Интересно, что там написано? Санька даже вытянул шею, силясь прочесть хоть слово.

Марк помог ему, протянул записку.

Мальчика вновь резанула жалость к своему другу, когда он читал предсмертные строки Витьки, адресованные ему. И последнее, что сказал в своей жизни Витька, были слова о нем: «Беги, Санька!»

Он нехотя вернул записку, хотя ему хотелось оставить ее себе как память о друге. Ведь она написана ему.

Из горьких дум его вывел надоедливый голос главаря:

– Ты вспомнил что-нибудь?

Санька покачал головой.

– Витя просто говорил о деньгах, что у него их много.

– Допустим, – согласился Марковцев. – А кто ты ему? Родственник? Или друг того человека, который дал тебе этот знак?

– Я не родственник, у меня нет родных и нет дома.

– Глядя на тебя, об этом нетрудно догадаться, – иронично произнес Сергей.

Ну почему Санька сейчас не в своей кепке, драных ботинках, грязной, не по размеру куртке! Они бы поверили ему сразу, может быть, действительно отпустили бы… А сейчас никак не отпустят. Все одно к одному. И почему он так заинтересовался значком?

Марк теребил бороду. «…Поживи пока в нашем подвале… я надеюсь на тебя, друг Санька…» Что бы это значило? Мальчик не похож на бездомного, прилично одет, чистенький, по словам Ещеркина и Качуры, принес в подвал домашние пельмени, колбасу, еще что-то… Но самое главное – это деньги, о которых знает мальчик. Очень большие деньги, его, Сергея Марковцева, бывшего командира бригады спецназа. Несомненно одно: мальчик является связующим звеном между Толкушкиным и человеком, знак которого он носит на груди. Никак нельзя поверить, что это случайность. А Толкушкин, оставляя записку, постарался не раскрыть главного.