Андрей Воронин - Могила тамплиера Страница 22

– А может, мы зря это затеяли? – опять заволновался Гена. – Как-то я все это немного не так себе представлял. Задерживать преступников – дело правоохранительных органов...

– А я кто? – спросил Глеб.

– Ты – это ты. Да и то у меня впечатление, что действуешь ты на свой страх и риск. А я-то в этих ваших делах вообще никто, и звать меня никак. Как-то все это, знаешь... Ну, в общем, незаконно.

Сиверов оторвал взгляд от дороги и некоторое время с интересом разглядывал своего попутчика в неверном полусвете приборной доски.

– Ты кого боишься – ментов или этого Мигули? – спросил он наконец.

Вопрос достиг цели: Быков моментально разозлился и перестал трястись.

– Таких, как этот Мигуля, человек двадцать надо, чтоб меня напугать, – заявил он. – А вот за самоуправство нас с тобой повинтить могут. Тебе-то как с гуся вода, тебя они отпустят и еще под козырек возьмут, зато на мне потом за все отыграются.

Глеб вздохнул. Все-таки, наверное, у каждого человека есть свой собственный потолок – предел, переступить который ему очень трудно, если вообще возможно. Добравшись до этого предела, уткнувшись в него, человек неизбежно начинает юлить, искать оправдания, сворачивать из стороны в сторону, ища пути в обход препятствия, – в точности так, как комнатное растение, фикус какой-нибудь или пальма, упершись макушкой в потолок, изгибается и продолжает расти по горизонтали. Вот и сейчас ему было неловко наблюдать, как Быков, этот громобой с внешностью былинного богатыря и в целом довольно симпатичный, порядочный человек, мучается на соседнем сиденье, раздираемый противоречивыми эмоциями: с одной стороны, горячим желанием поскорее вернуть энклапион и загладить свою вину перед любимым учителем и всей археологической наукой, а с другой – не менее горячим стремлением не соваться во всю эту уголовщину и, главное, избежать возможных неприятностей с милицией.

– А я тебе еще раз повторяю, – сказал он, зная, что толку от его слов почти наверняка не будет никакого, – что я, во-первых, действую с ведома начальника уголовного розыска, а во-вторых, в гробу их всех видал и, уж во всяком случае, в обиду тебя не дам. А в-третьих, от тебя всего-то и требуется, что зайти в квартиру, посмотреть на этого типа и показать на него пальцем: да, это вот он самый и есть. Или, наоборот, сказать, что ты ошибся, и это вовсе не он. После этого можешь катиться на все четыре стороны, дальше я без тебя разберусь.

– Да я и сам могу разобраться, – неожиданно впадая в противоположную крайность, заявил Быков.

– А вот этого не надо, – возразил Глеб. – Предоставь это специалисту, то есть мне.

– А щипчики для вырывания ногтей ты захватил?

Сиверов промолчал, оставив без внимания эту неуклюжую попытку пошутить. Быков был не в своей тарелке, а в таком состоянии люди часто говорят совсем не то, что думают, и горько потом об этом сожалеют. Правда, если бы Гена Быков поменьше болтал, всей этой истории просто не случилось бы и в данный момент Глеб досиживал бы последние денечки отпуска на солнечном морском берегу, а не гнал в кромешной темноте машину по кочкам.

– Знаешь, – сказал Слепой, чтобы отвлечь Гену от мрачных мыслей, – я недавно Фолкнера перечитывал. Так вот, у него там описан шериф, которому чуть ли не каждый год приходилось покупать новую машину. Они у него не ломались, а просто снашивались, как башмаки, – как там сказано, от трения...

– Ты это о чем? – удивился Быков.

Машину немилосердно тряхнуло, амортизаторы крякнули, под днищем раздался глухой удар. Гена лязгнул зубами, едва не прикусив язык.

– Вот об этом самом, – ответил Глеб. – У меня тоже машины долго не держатся.

– А я четвертый год на "Жигули" коплю, – с затаенной завистью к человеку, который может позволить себе менять машины, как носки, по мере их изнашивания, сообщил Быков. – На подержанные...

– Ну и как, получается?

– Да пока не очень.

– Ну, так и шел бы в бандиты – вон какой здоровый лось вымахал. Или, наоборот, в ментовку. Высшее образование у тебя есть, так что офицерское звание обеспечено. Чем плохо? А ты нашел себе занятие – археология...

– Да пошел ты со своей ментовкой знаешь куда? – огрызнулся Быков.

– Ну, так и не жалуйся. Просто занимайся своим делом и жди, когда, наконец, у нас в стране ученый начнет получать больше взяточника в погонах. Когда-нибудь это время обязательно наступит, надо только до него дожить.

– Ты сам-то в это веришь? – почти насмешливо поинтересовался Гена.

– Не знаю, – признался Глеб и затормозил. – Ну вот, кажется, приехали, – добавил он, подавшись вперед и из-под ветрового стекла вглядываясь в номер дома, на углу которого остановилась машина.

Они вышли в бархатистое тепло новорожденной летней ночи, и Быков сразу же закурил, хотя до подъезда, в котором жил Мигуля, было от силы метров пятьдесят, и выкурить сигарету за промежуток времени, необходимый, чтобы пройти это расстояние, не представлялось возможным.

– У одного моего приятеля, – сказал Быков, не столько заметив, сколько угадав в темноте удивленный взгляд Сиверова, – была привычка закуривать всякий раз, как он откуда-нибудь выходил. Неважно откуда – из дома, магазина, автобуса, электрички... Однажды он задумался о чем-то и закурил, выйдя из вагона метро. Его забрали в милицию и хорошенько там отметелили.

– И что? – спросил Глеб.

Быков пожал могучими плечами.

– Ничего. Курить он, во всяком случае, не бросил. Но, конечно, в метро больше не закуривает. И даже в подземных переходах.

Глеб подумал, уж не сам ли Гена был этим рассеянным знакомым; еще ему показалось, что он слышит эту историю уже не впервые, но он не стал ничего говорить. Быков был прирожденный мифотворец – баян, сказитель, акын. Чего, к примеру, стоила одна его выдумка с чашей Святого Грааля! Ведь дело тут было не в самой выдумке, а в том, когда, как, под каким соусом и, главное, кому она была преподнесена. Расскажи такое завсегдатаям пивной, они даже не удивятся – поцокают языками, покрутят нечесаными головами и сейчас же забудут: на свете чего только не случается! Поведай эту историю коллегам или хотя бы студентам-историкам – поднимут на смех; жена или любовница лишь рассеянно кивнет, думая в это время о чем-нибудь своем, женском. Но Гена Быков рассказал забавную байку, которую нашептал ему разбуженный алкоголем бес, не кому попало, а именно тому человеку, который не только принял ее за чистую монету (или хотя бы сделал вид, что принял), но и ухитрился в мгновение ока разнести ее по всему свету, превратив почти что в факт. Несмотря ни на что, на свете до сих пор полным-полно людей, которые верят каждому слову, если оно типографским способом нанесено на газетную бумагу, так что теперь, благодаря Гене и его собутыльнику Лехе Дубову, все эти люди уверены, что чаша Святого Грааля со дня на день будет извлечена из тайника, где пролежала долгие столетия. Смешно, конечно, особенно если не принимать во внимание, что благодаря двум поименованным выше умникам был украден драгоценный энклапион, доктор исторических наук Осмоловский приземлился на больничной койке, а некий Аристарх Мигуля проведет ближайшие шесть-восемь лет в колонии строгого режима...

– Здесь, – сказал Глеб, разглядев на приколоченной над дверью подъезда жестяной табличке полустертую надпись.

Быков молча кивнул. В свете горевшего над подъездом фонаря было видно, что зубы у него стиснуты, а волосатая нижняя челюсть упрямо выпячена, как будто аспирант готовился совершить первый в своей жизни прыжок с парашютом или какой-то другой не менее рискованный поступок – к примеру, пойти в ЗАГС. Голубовато-зеленый свет ртутного фонаря придавал его загорелой коже свинцовый трупный оттенок, и даже сквозь грубую ткань джинсовой куртки было видно, как вздуваются и опадают его могучие бицепсы – Гена как мог боролся с нервным возбуждением.

– Завтра надо будет наведаться к твоему приятелю Дубову, – сказал Глеб, берясь за перепачканную засохшей краской дверную ручку.

– Зачем это? – спросил Быков.

– Просто на всякий случай. Нельзя оставлять в тылу непроясненные вопросы, – назидательно сообщил Глеб, радуясь тому, что сумел-таки отвлечь своего спутника от мрачных переживаний. – А вдруг его роль в этой истории куда более значительная и менее невинная, чем нам с тобой кажется?

– Ты хочешь сказать, что он наводчик? – уточнил археолог.

– Наводчик, идейный вдохновитель, заказчик – все что угодно. Возможен любой вариант. Человек – куда более сложная система, чем принято считать. Я, например, не исключаю, что все это – твоих рук дело. Может, у тебя есть основания считать – неважно, какие и насколько веские, – что этот энклапион действительно имеет отношение к разгадке тайны Святого Грааля. Может, ты маньяк, откуда я знаю? А может, обыкновенный клептоман. В любом из этих двух случаев вся история с газетной шумихой и спившимся гуманоидом-домушником – отлично продуманный отвлекающий маневр...