Волевой порог - Александр Александрович Тамоников Страница 22

Шелестов засыпал в спальном мешке, окончательно согревшийся и расслабившийся. Но это были только внешние ощущения, телесные. А внутри его точил червячок вины. Погибли и Людмила, и Валера Рубин. Можно было как-то иначе поступить, спланировать все, чтобы избежать гибели своих помощников? Диверсанты, напавшие на них, появились снизу. Есть основания полагать, что они шли за взрывчаткой, которая осталась наверху. Откуда немцы узнали, что взрывчатка осталась там, где погибла группа? Кто-то рассказал, кто-то из пособников, или случайно просочилась информация? Неосторожно кто-то упомянул, а пособник услышал? Почему немцы в 42-м году прошли мимо удобного места для взрыва и дошли прямо до южной скалы? У них была неверная информация? Или какая-то другая причина?

Глава 5

Доктор Миронов постучал в дверь палаты и, выждав несколько секунд, толкнул ее. Сосновский держал перед собой ученическую тетрадь, смотрел на какие-то рисунки и записи и сосредоточенно грыз карандаш.

— А, Александр Борисович! Заходите! — улыбнулся больной, но по всему было видно, что его мысли сейчас были далеко от этой палаты.

— Как вы себя чувствуете, Михаил Юрьевич? — спросил Миронов, останавливаясь в изножье кровати Сосновского и осматривая его гипс и систему вытяжки.

— Нормально, доктор, — развел руками Сосновский. — Скажу вам честно, что со времени утреннего обхода ничего не изменилось. Хотя хотелось бы, конечно. А у вас вечерний обход?

— Не совсем. — Миронов придвинул стул к кровати и уселся на него. — Я сегодня дежурю, вот и… Хоть я и главный врач, но все же врач и должен тоже лечить раненых, а не только заниматься административными делами. Чтобы не терять квалификацию, нужно постоянно заниматься лечебным делом. Хотя я, собственно, по другому поводу к вам зашел, товарищ майор.

— Я вас слушаю, Александр Борисович, — насторожился Сосновский, понимая, что по званию к нему главный врач обратился не случайно. Ведь доктор Миронов был полковником медицинской службы.

— Вы попросили выделить комнату медицинской сестре Аминат Хамизовой для проживания вместе с ее сыном на территории госпиталя. Я, конечно, обязан выполнить ваше требование, но все же я решил с вами поговорить.

— Я вас понимаю, Александр Борисович, — поспешно перебил главного врача Сосновский. — Согласен, просьба выглядит двусмысленно. Да еще, наверное, закралась мысль, что вот, офицер СМЕРШа пользуется тем, что ему никто не посмеет отказать, прикрывается служебным положением и устраивает быт своей… Не буду повторять ваших мыслей на этот счет и насчет Аминат. Исключительно из уважения к личности горской девушки. Все понимаю и, зная вас как исключительно честного, порядочного человека, пойду на некоторое нарушение своего служебного долга. Не имею права этого говорить, но, видимо, придется. Репутация, так сказать, требует. Это не мой каприз, поверьте. Девушке угрожает опасность. Обеспечить ей охрану открыто мы не можем. Это привлечет внимание. Доверяюсь вам полностью, Александр Борисович. Знаю, что с помещениями у вас туго. И что вам придется отвечать на неудобные вопросы ваших подчиненных. Тут ведь просто приказом без объяснений не обойтись. И все же я очень прошу вас. Так надо для дела.

— Ну что же, — Миронов опустил голову, барабаня в задумчивости пальцами по коленке, — вы меня убедили. Спасибо, конечно, за вашу откровенность. Скажу честно, что не всегда с должным пиететом относился к вашей структуре, но понимаю, что контрразведка необходима в армии. Не обессудьте, что пришел к вам с этим разговором. Просто еще раз хотел убедиться в серьезности ситуации. Разумеется, я приму все меры к тому, чтобы мне не задавали вопросов и в особом отношении к Аминат меня, как и вас тоже, не заподозрили. Я так понимаю, что и Аминат не должна понять, что ей угрожает опасность? От нее это тоже должно быть в тайне?

— Безусловно!

Миронов ушел, а Сосновский еще долго смотрел на дверь и думал о главном враче. Удивительной порядочности человек, удивительного чувства долга. И ведь не боится ничего и никого. Ему главное — понять, что «так надо», что этого требует военная необходимость, и он сделает все от него зависящее и не зависящее. Как он делает это во время операций. Ведь чудеса творит хирург Миронов! Так о нем говорят врачи. И Аминат о нем превосходно отзывается. Строгий и справедливый руководитель. Сосновскому было немного стыдно, что он все же покривил душой и не сказал Миронову всей правды. На самом деле не опасность угрожает одной из его медсестер. Ограничен Сосновский возможностями, и никак ему нельзя проворонить важный контакт, который возможен у Аминат. А в стенах госпиталя это заметить проще, чем за его пределами. И вторая сторона медали: уверен был Сосновский, что в госпитале есть человек или появится человек, который станет помогать врагу. Вольно или невольно. А скажи правду Миронову! Так главный врач работать спокойно не сможет, если все время будет думать о том, что среди его медицинского персонала есть враг. Или пособник врага.

— Иди, иди! Чего встал? — Дверь распахнулась, и на пороге появился Матвеев.

Хмуря седые брови, старый альпинист подтолкнул в спину Мирзаканова, заставляя войти в комнату. Гулез вошел и остановился, без всяких эмоций глядя в сторону. Сначала на стену, потом в окно на горы. Шелестов уставился на гостей, понимая, что обстоятельства, которые привели к нему этих людей, довольно серьезные. Он знал от Буторина, что у Матвеева не было оснований любить СМЕРШ, но он тем не менее отправился спасать Шелестова и его товарищей в горы. И нашел Мирзаканова, и уговорил его каким-то образом идти тоже. И вот спустя два дня они опять заявились к Шелестову без всякого предупреждения. Как будто поступок этот был спонтанным, неожиданным для всех. Максим медленно опустился на стул, глядя на гостей, потом кивнул на стулья у стены.

— Ну, садитесь, коль пришли. Что стряслось? Что за поздний визит?

Горец постоял, потом уселся у стены, сложив руки на коленях. И опустил голову. Матвеев, не сводя строгого взгляда с молодого человека, взял стул за спинку, с шумом подвинул к столу и сел боком к Шелестову и лицом к Мирзаканову.

— Ну вот, привел я вам этого героя, — сказал Федор Иванович недовольным тоном. — Привел, потому что сам он идти не хотел. Гордость, видите ли, не позволяет, честь не велит. Ему, видите ли, умереть легче, чем вину признать. И мне на старости лет пришлось объяснять, доказывать альпинисту, что такое рука друга в горах,