Александр Тамоников - Волки войны Страница 23

Старший лейтенант вытащил ракетницу и выстрелил по дуге к водопаду красную ракету.

Пилоты приняли сигнал безопасности и пошли за южный хребет. Вместо них один за другим сели на дно ущелья три «Ми-8». А чуть позже за южным хребтом раздались глухие разрывы. Стреляли «полосатики», но по чему? По кому?

Дебижа приказал вызвать командира первого звена.

Вскоре майор Щукин ответил:

– Борт-1 на связи!

– Я – Гроза!

– Слушаю тебя, Гроза!

– Что за бой вы ведете над «зеленкой»?

– И до вас звуки обстрела долетели? Объясняю: в десяти километрах на юго-запад обнаружили банду человек в двадцать. Духи решили поиграть с нами, открыв по машинам огонь из автоматов. Пришлось проучить их! Неизвестно, что это за банда, как в рапорте ее обозначить?

– Обозначь ее как остатки группировки уничтоженного нами известного полевого командира моджахедов Нуруллы.

Майор протянул:

– Вот оно что? Так это те ошметки, что ушли после недавней операции десантников?

– Они самые!

– Ясно! «Ми-8» к вам прибыли?

– Прибыли!

– Тогда удачного возвращения, Гроза!

– Спасибо! Вам того же! Отбой!

Капитан Запрелов очнулся, когда за окном палаты, в которой он лежал один, окруженный штативами, было темно. От закрепленных на штативах банок к его рукам тянулись тонкие прозрачные шланги, заканчивающиеся иглами, введенными офицеру в вены и зафиксированными кусками пластыря. Голова кружилась, слегка тошнило, и двоилось в глазах. Недалеко, оперевшись о выкрашенную в ядовито-желтый цвет стену, сидел солдат в белом халате. Он очень внимательно рассматривал какой-то медицинский инструмент. Очнувшись от наркотического сна, Илья вспомнил все. И штурм банд Исламуддина с Азизуллой, и гибель разведчиков, и трусость своего заместителя, и резко изменившуюся обстановку в Паршене, вынудившую его, командира роты спецназа, вызвать комбата. А вот уже разговор с Полукаровым помнил плохо. Затем автоматная очередь из кустов, удар пуль в грудь и… темнота. Что же произошло дальше?

Запрелов хотел пить. Позвал:

– Солдат!

Тот не услышал, видимо, голос был слишком слаб, и продолжал рассматривать инструмент. Интересно, что такого он в нем нашел? Какие-то клещи. А клещи, они и есть клещи. Напрягшись, вновь позвал:

– Солдат!

На этот раз санитар встрепенулся, подняв глаза на капитана. И тут же бросился из палаты.

– Куда? – хотел спросить Илья, но не успел, тот уже исчез за дверью.

Вздохнув, Запрелов попытался осмотреться, но ничего, кроме штативов с тянущимися сверху шлангами и тумбочки справа, уставленной банками, точно такими же, из которых по шлангам-трубочкам ему в вены вливалась какая-то бесцветная жидкость, не увидел. Приглушенный свет над стулом и темнота за окном, задернутым белыми шторами, говорили о том, что на дворе ночь. Но сколько времени точно, он не знал. Часов при нем не было, как не было вообще ничего под простынею. Только перебинтованное от горла до пояса тело, да плавки. Но не те, что он надел перед вылетом в Паршен, а те, что оставались в модуле. Интересно, кто принес их сюда? Хотя это мог быть кто угодно. Из его подчиненных.

Дверь распахнулась, на пороге появился врач-майор. Формы на нем не было, только голубой хирургический костюм с таким же голубым колпаком на голове. Но Запрелов знал этого офицера, не раз видел на построении личного состава медсанбата. Хирург. Начальник хирургического отделения. Как же его фамилия? То ли Попов, то ли Попцов…

– Очнулся, герой? – спросил хирург.

И добавил:

– Можешь не отвечать. Вижу, что очнулся. Это хорошо. Наверное, пить хочешь?

Капитан произнес:

– Да!

Майор кивнул:

– Так и должно быть! Вот только пить тебе, спецназ, сейчас нельзя!

– Почему?

– Долго объяснять, но от жажды умереть не дадим, не для этого с того света вытаскивали.

Он обернулся к солдату-санитару:

– Позови сюда Хордакову!

Лизу! Кого Запрелов не хотел бы сейчас видеть, так это ее! Но майору не прикажешь, а Лиза, наверное, специально осталась на дежурство, чтобы ее приставили к нему.

Запрелов, как солдат ушел, спросил хирурга:

– Не слабо меня разделали?

– Да уж, постарался кто-то! Скажу одно, в рубашке ты родился, капитан. Два ранения так себе, правое легкое навылет с двумя раздробленными ребрами, это зарастет, затянется, а вот третья или первая, черт его знает, прошла в сантиметре от сердца. Правее. Чуть бы левее – и все! Так и остыл бы на камнях. Но пронесло, правда, пришлось поработать. Семь потов сошло, пока извлекли этот кусок свинца. Кстати, я ее, эту пулю, не выбросил. Потом заберешь на память.

Командир роты спросил:

– А сколько сейчас времени?

Майор-медик, взглянув на часы, ответил:

– Почти четыре утра. Два час до подъема в гарнизоне!

– А когда доставили меня сюда?

– Когда доставили, не знаю, а вот на операционный стол положили около восьми вечера. К часу закончили операцию.

– Долго копались.

Хирург согласился:

– Долго. Но это стоило того. Все же, знаешь, спасти человека – это… это…

Запрелов прошептал пересохшим ртом:

– Спасибо тебе, майор!

На что хирург улыбнулся:

– Спасибо на хлеб, капитан, не намажешь! Как выпишем – выставишься!

– Какой разговор? А долго мне, кстати, лежать?

– Недели три, не меньше! Но лежать в медсанбате – не по ущельям духов гонять.

– Это точно. Слушай, майор, ты не знаешь, что с ротой моей стало? Потери серьезные?

Взгляд хирурга помрачнел.

– Не знаю. У своего начальства узнаешь, я только тебя оперировал.

Запрелов понял, что хирург говорит неправду. Все он знает, но прикидывается. А это значит что? Это значит то, что рота понесла серьезные потери. В это время в палату вошла Лиза.

Майор указал ей на капитана:

– Принимай, Хордакова, спецназовец пить хочет. Что делать, ты знаешь. Работай, а я пойду часок еще покемарю.

Лиза спросила у него:

– Как с капельницами?

Майор взглянул на штативы, ответил:

– Эти прокапаешь, снимай. Пока достаточно. Дальше посмотрим. Боль, если возникнет, снимай литической смесью, ну ты сама все знаешь.

– Не волнуйтесь, Иван Григорьевич, отдыхайте!

Хирург вышел вместе с солдатом, Лиза пододвинула табурет вплотную к кровати, взяв руку Запрелова в свои ладони. На ее глазах блеснули слезы:

– Как же это так получилось, Илюша?

– Я хочу пить.

– Подожди, сейчас.

Медсестра взяла ватный тампон, окунула его в кружку с водой, провела влажным тампоном по губам, впустив несколько капель. Илья с жадностью облизал губы, спросил:

– И это все?

– Нет, еще несколько капель можно.

– Ты называешь подобную херню питьем? И почему мне нельзя воды, я же не в живот ранен?

– Нельзя, Илюша, но недолго. Отойдешь от наркоза, потом пей вволю! Часа два потерпи.

– Ладно, это можно!

– Ты не ответил, как же все-таки попал под пули?

Капитан вздохнул:

– Точно так же, как под них попадают другие. Или ты думаешь, что только мы стреляем в духов, а те стоят мишенями? Это война, а на войне кто кого. Или ты духа, или он тебя. На этот раз дух оказался хитрее, вот и результат. Да, майор мне не сказал, может, ты скажешь, много ли моих ребят доставили к вам? Каковы потери роты?

Но и Лиза не ответила на этот вопрос, пожав плечами:

– Точно не скажу. Как выносили носилки с «вертушек», видела, но много ли, не считала, меня вызвали на операцию. Из всех ты самый тяжелый был. Я, как увидела тебя всего окровавленного, бледного, почти не дышавшего, так чуть сознание не потеряла. Подумала, все! Но, слава богу, обошлось!

– Ты находилась в операционной, когда меня потрошили?

– Да!

– И плавки из модуля ты принесла?

– Да! Не лежать же тебе голым. Но ты больше не разговаривай, Илюша, не надо. Тебе сон требуется, поспи.

– Да выспался уже!

– Все равно, закрывай глаза и постарайся уснуть. А я рядом буду. Проявится боль, только шепни, сниму. И не пытайся ворочаться, сломанные ребра вызывают очень сильную боль!

– Ладно!

Лиза отошла от кровати, устроилась возле окна, выключив свет. Капитан лежал молча, тяжело дыша. Медсестра прикусила губу, не в силах сдержать слезы. Ей, конечно, было жаль Запрелова, все же она живой человек, однако женщина плакала от жалости к себе. Теперь Запрелов был для нее потерян. Лечение, отпуск, а возможно, сразу и замена лишали Лизу возможности дальнейших попыток привязать офицера к себе. Все ее усилия выйти замуж за Илью рухнули. А с ними и надежды захомутать кого-либо другого. На это у нее не оставалось времени. Да и связь с Ильей, а также репутация не совсем соблюдавшей себя женщины играли против нее. Вот и получается, два года в Афгане закончатся ничем. Да, денег она поднакопила, но вот, как другим, более удачливым и расчетливым ее подругам, уехать в Союз замужней дамой ей не удастся. И дернул черт Запрелова лезть на передовую, ведь мог же, как командир, руководить ротой, находясь где-нибудь в тылу. Не солдат же. Мог, но не стал. Кому нужна его храбрость? Начальству? Да генералам плевать на какого-то капитана. И погиб бы, ничего не изменилось. Отправили бы в цинке на родину и забыли. Ну, повесят на раненую грудь еще один орден. И что? Да ничего, а она, Лиза, лишилась последней надежды. О ней он не подумал. То, что Илья говорил до выхода в горы, пустяки. Лиза сумела бы вернуть капитана. При условии, если бы тот вернулся невредимым. Но случилось то, что сломало все ее планы. Уж лучше бы Запрелова убили! Тогда б она знала, что он не достанется никому, а теперь? Теперь все полетело к чертям собачьим. Ну почему ей так не повезло? Почему именно ей не повезло, а не той же Галке Журановой, которая позавчера зацепила плешивого подполковника, проверяющего штаба армии? Затащила того в постель, обработала и теперь готовится слинять в Кабул. Подполковник оказался холостяком и любителем разных развратных экспериментов. Теперь Галка своего не упустит, окольцует плешивого, никуда тот не денется. И почему ее, а не Лизу отправили обслуживать комиссию? Что, она не смогла бы обработать лысого? Легко и похлеще Галки. Но он достался подруге-сопернице, и сейчас Лиза сидит возле израненного капитана, а по сути у разбитого корыта, а Галка примеряет кружевное белье, собираясь к подполковнику в штаб. Несправедливо это. Несправедливо. Но изменить уже ничего нельзя. Придется в Союзе на гражданке брать какого-нибудь мужичка и делать из него мужа. Лизе просто необходимо выйти замуж. А там она устроит жизнь, какую захочет. Но мужичка еще надо найти, а Запрелов – перспективный, заслуженный офицер – для нее уже в прошлом. В этот момент жалость к капитану сменилась почти ненавистью к нему. Эх, ну почему все вот так? Лиза плакала у окна, вздрагивая плечами, а за стеклом начало светать.