Георгий Олежанский - Шах и мат Страница 23

Черная машина медленно удалялась от здания Службы.

Глава 1

г. Тамбов, июль 2008 года

Туман…

Какой-то странный туман непонимания и отчужденности окутал его сознание, словно старался уберечь от чего-то. Существует в человеческом сознании такая функция — «туман», которая, с одной стороны, создает иллюзию забывчивости, а с другой — наоборот, обостряет память. И Разумовский сейчас пребывал именно в таком тумане.

После совещания у руководства Управления в голове Сергея Разумовского все еще лихорадочно кружились рваные мысли, въевшиеся в сознание, словно кофейное пятно в светлую ткань пиджака: не выведешь ничем. Как и все самые лучшие стиральные порошки и отбеливатели были бессильны против кофейного пятна, так и алкоголь не помогал забыть совещание.

Даже любимая самбука не стерла из памяти события, которые попадали в категорию «дерьмовые».

Порой Разумовский задавался вопросом: почему нельзя, как на системном блоке, нажать кнопку «reset» и экстренно перезагрузиться? Или того лучше — вообще выключиться, когда начинаешь «подвисать» от огромного количества бредовой, никому не нужной информации вроде американского сериала «Отчаянные домохозяйки», загруженной в головной мозг, — в эдакий «жесткий диск» человеческой сущности. И почему никто не придумал универсальной команды мгновенной зачистки человеческой памяти?

На глаза навернулись слезы, Сергей отодвинул в сторону перевернутый стакан, который мгновение назад вдохнул через коктейльную трубочку, словно голодный до свежего воздуха. Взял со стола салфетку и смахнул бежавшую по щеке слезу, оставляющую солоноватый след.

— Все еще наивно полагаешь, что сможешь избежать уготованной тебе участи? — спросил Серегу сидевший напротив человек.

Разумовский наморщил лоб. Его карьера началась, как и у сотен других выпускников Академии, с усвоения урока: отрезвления. Подающий надежды молодой лейтенант через пять лет после выпуска превратился в своенравного капитана, переубедить которого мог лишь один человек — дядя Леша.

Дядя Леша — мужчина лет сорока с легкой проседью в волосах, человек уважаемый как среди коллег, так и среди ветеранов. Он, по привычке со времен командировок в Чечню, всегда носил короткую стрижку, которая открывала волевой лоб, испещренный морщинами. Всегда спокойные глаза открыто смотрели на собеседника, отчего последний всегда волновался.

Дядя Леша обладал поразительной чертой — его мягкий и журчащий голос, который, казалось бы, должен был успокаивать, наоборот, нервировал. Разумовский тоже попал под влияние этого голоса в далеком 1997 году на простом собеседовании…

— …Вас зовут, — оперативный сотрудник выдержал небольшую паузу, — Сергей?

Восемнадцатилетний паренек кивнул.

— Разумовский, — добавил он.

Его руки вспотели. Хотелось унять волнение, но почему-то не получалось.

— Зачем вы стремитесь в ФСБ? — спросили Сергея.

И вроде готовился он к этому вопросу, и сам вопрос был закономерен, но вот все равно выбил из колеи. И не ожидал Разумовский, что прозвучит он так сразу, в самом начале. Сергей слегка напрягся, по спине пробежал холодок от страха. Молодой человек, застигнутый врасплох, никак не мог ответить. Наконец Разумовский взял себя в руки, что не ускользнуло от опытного взгляда бывалого опера.

— Ну, — протянул Сергей, дабы выиграть еще немного времени.

— Я могу повторить вопрос, — спокойно сказал оперативник.

— Не надо, — моментально отреагировал Разумовский.

Оперативник что-то пометил у себя в ежедневнике.

— Я слышал вопрос.

Повисла неприятная пауза. И, как показалось Разумовскому, неприятная, однако оперативный сотрудник, совершенно не переменился в лице. Такой же изучающий взгляд, слегка прищуренный и как будто даже гипнотизирующий, от которого становилось немного неуютно, и слабая улыбка.

«Блин!» — выругался про себя Разумовский.

— Можно начистоту? — спросил он.

Оперативник сделал очередную пометку в ежедневнике.

— Вы, наверное, всем задаете такой вопрос, — произнес Сергей, — это вроде проверки на вшивость.

Он осекся, когда заметил, что теперь оперативник смотрел на него более пристально и явно ожидал продолжения.

— Э-э-э, я так думаю. Вы специально задаете каверзный вопрос, чтобы припереть человека к стенке, — Разумовский сглотнул образовавшийся в горле ком, — и ждете, что он ответит. Причем вас совершенно не интересует, что именно он скажет. Ведь не существует правильных или неправильных ответов. Есть конкретный человек, который начинает что-то говорить, и, как мне кажется, вас интересует его реакция. Это стресс для любого, кто попадает в здание органов безопасности. О них ходит столько жутких историй, и все их существование проникнуто тайной.

Оперативник отложил в сторону ручку, закрыл ежедневник, сложил руки в замок и, откинувшись на спинку стула, стал более внимательно слушать Разумовского.

Разумовский продолжал:

— И многие, наверное, ссылаясь на фильмы о Штирлице или, еще хуже, о Джеймсе Бонде, уверяют вас, что не могут представить себя на другом поприще и с детских лет лелеют голубую мечту стать разведчиком. Наверное, есть и такие, которые говорят, что, только служа в органах безопасности, смогут защитить Родину. И я думаю, что таких вот кандидатов вы сразу отсеиваете. Уж не знаю, чего вы от меня ждете в конечном итоге после собеседования, только я не знаю ответа. Я просто так чувствую.

Разумовский пристально смотрел на оперативника, ожидая какой-нибудь реакции с его стороны, но тот только взял ручку, черканул в ежедневнике последнюю фразу, и ответил:

— У меня к тебе больше нет вопросов. Всего доброго и удачи…

— …только удачи. — Дядя Леша отхлебнул пива из стоявшей рядом кружки. — Если эти упыри взялись за дело, то можно пожелать разве что удачи.

Говорил он размеренно, слегка растягивая гласные, наверное, из-за второй кружки пива. Рассудок твердил, что истина именно такова. Ну, а свидетелем «расправ» подобного рода Разумовский за время службы становился неоднократно, но между тем его охватывало какое-то романтически наивное и обнадеживающее чувство.

Оно и понятно: верить в ожидаемый исход все же не хотелось.

И почему все это происходит с ним?

Разумовский предполагал, что, может, причиной была давнишняя обида Давылдина, заместителя отдела, которого Сергей, как-то сорвавшись, назвал идиотом. Теоретически тот мог действовать исподтишка, из-за спин руководства. Но, с другой стороны, в кулуарах о Давылдине говорили как о недальновидном сотруднике, и в то, что он в одиночку разработал настолько коварный план мести, верилось с трудом.

«Давылдин лишь простой исполнитель, — мысли Сергея, словно калейдоскоп, сменяли одна другую, — причем весьма убогий исполнитель. Было что-то еще, благодаря чему этот механизм удалось запустить».

Благодаря аналитическому складу ума и способностям к математике, помноженным на пять лет академического образования, Разумовский легко смог выстроить причинно-следственные связи между событиями, произошедшими за время его службы.

Начальник? Но он мог это сделать только из-аз личной неприязни к Разумовскому. Весьма непрофессиональный подход, однако начальник и профессионализм — вещи несовместимые.

Между тем Разумовский почему-то был уверен, что инициативу проявил вовсе не начальник.

«Генерал?», — предположил он.

Разумовский закрыл глаза, события, которые, казалось, никак не были связаны между собой, объединились тонкой связующей нитью и сложились в простую и понятную картину.

— Они продвигали Рябушкина, — себе под нос пробубнил Сергей.

Дядя Леша, не расслышав бормотания Разумовского, выпавшего из реальности, произнес:

— Серега, я что-то не уловил…

Разумовский мотнул головой, как бы прогоняя окутавший сознание туман, и пристально посмотрел на дядю Лешу.

— Все просто, — Разумовский понизил тон, — сейчас они продвигают этого молодого сотрудника, Рябушкина, которого недавно подобрали.

— С чего такие мысли? — не понял он.

— А иначе для чего?

В этот момент Серега походил на героя гражданской войны, Чапаева. Не хватало только картошки для более наглядного обозначения маневров.

— Давайте с самого начала — продолжил Разумовский. — Будем оперировать фактами. Заместитель моего отдела Давылдин явно не способен замутить весь этот процесс, слишком сложная для его мозга комбинация.