Сергей Гайдуков - Великолепная пятерка Страница 23

— Мне дали указание, — сказала Морозова, постукивая жестянкой о поверхность стола. — Я должна исправить моральный климат внутри нашего трудового коллектива.

— Ну тогда извинись, — криво усмехнулся Дровосек. Встречаться с Морозовой взглядами он все же не решался.

— В ответ на твое извинение, — холодно ответила Морозова.

— Это же тебе нужно, а не мне... — продолжал кривиться Дровосек. — Тебя снимут, если ты не уладишь ситуацию. Я знаю, я слышал. Да и задание последнее ты завалила. Программу-то в «Рославе» не запустили, напугались того, что вы там наделали в поезде.

— А ты уже на «Рослав» работаешь? — опередил взрывную реакцию Морозовой спокойный Монгол. — Ты говоришь про нас «вы». Тебя там не было, в поезде? Ты не участвовал?

Морозова кивнула Монголу, что означало признательность. Пока он давал отповедь Дровосеку, Морозова собралась, выкинула лишний гнев из головы и сказала с ледяной самоуверенностью:

— Дровосек, это надо тебе так же, как и мне. Если мы не уладим дело, меня просто переведут в другую команду. А тебя выкинут на улицу, потому что никакая другая команда тебя не возьмет. Таких разговоров разве до тебя не доходило?

Судя по лицу Дровосека — не доходило. Морозова внутренне поизумлялась, что в такой структуре, как Служба безопасности, бродит совершенно невообразимое количество слухов, сплетен и домыслов, приличное разве что для восседающих на лавочке возле дома пенсионерок. Она изумлялась и следила за выражением лица Дровосека, а на лице этом отражались умственные процессы, и их результатом стало неуклюжее негромкое:

— Ну ладно...

— Нет претензий? — быстро уточнила Морозова.

— Нет...

— У меня к тебе тоже.

— Ну, слава богу, — облегченно вздохнул Карабас, которого явно тяготили все эти выяснения отношений. Монгол ничего не сказал, он просто одобрительно кивнул Дровосеку, зная, как тяжело давалось ему это «ну ладно».

— Движемся дальше... — деловито произнесла Морозова. — Кстати, что это за треп про незапущенные программы? Откуда ты узнал? — Она вопросительно посмотрела на Дровосека. — Шеф сказал?

— Шеф сказал...

— Это еще ничего не значит. Они не обязаны ставить программу всего через неделю после ее получения. К тому же ее могут поставить на какие-нибудь региональные системы, а не на московские. Главное, что мы ее добыли, эту программу.

— А программиста грохнули, — проворчал Дровосек.

— Его должны были грохнуть. Поэтому для «Рослава» ничего неожиданного не произошло. И разозлиться по поводу тех парней, что положил Монгол, они тоже не должны — это не их люди.

— Я тоже одного упокоил, — напомнил о своих боевых заслугах Дровосек.

— Твой тоже не их человек. «Рослав» нанял людей со стороны, вроде бы из подольских бандитов. Наши закамуфлировали все так, будто при налете на программиста погибли двое, а третий ушел вместе с деньгами.

— Двадцать тысяч баксов, — мечтательно вздохнул Дровосек. — Чтоб я так жил... Нам никакой премии за тот чемодан не будет?

— Не будет, — сказала Морозова.

— Вопрос, — вдруг нарушил молчание Монгол. — Двое погибли в поезде. А кто их убил? Я имею в виду — согласно камуфляжу? Что, тот программист? Но это как-то не очень...

— Неизвестно. Может, программист, а может, эти трое денег не поделили.

— Лучше бы камуфляж был почетче, — высказал пожелание Монгол. — Нам было бы лучше. Не было бы лишних проблем.

— Все, хватит про поезда болтать, — Морозова вдруг поняла, что так и не открыла свою банку с пивом. Подумав, она перебросила ее Дровосеку. Дровосек подарок принял, сразу же дернул пальцем за кольцо. Морозова смотрела, как льется пиво, и думала, что укрепление морального климата в команде обошлось ей в сущие копейки — цену четырех банок пива. Если только все это не было обманом и если за Дровосековым «ну ладно» не стояли какие-то хитрые и злые мысли.

— Хватит про поезда... Если это и проблема для кого-то, то разве что для «Рослава» и подольских бандитов. У нас другое дело. Слушайте...

И они стали слушать. В каком-то смысле это был момент истины, поскольку именно сейчас чувствовалось — сидящие вокруг мужчины знают свое дело, они серьезно к нему относятся, они тащат это дело на своих плечах... Пожалуй, на них можно положиться.

Дровосек забыл про свои обиды, по крайней мере так казалось Морозовой, когда она смотрела в его лицо, сосредоточенное, насколько Дровосек вообще мог сосредотачиваться. Лишь чуть приоткрытый рот создавал слегка недоверчивую гримасу: «Да неужели? А это точно? Это не болтовня?» Впрочем, это была лишь гримаса.

Монгол не строил никаких гримас, он был сосредоточен абсолютно, будто медитировал, а не выслушивал очередную схему грядущих действий, очередной план секретной операции, на которую посылала их родина... В смысле, корпорация «Интерспектр». Через посредничество Морозовой.

Лицо Карабаса было ни скучающим, ни скептическим, а могло бы — все же опыта ему не занимать, и подобных вводных он наверняка вдоволь наслушался за годы, проведенные в «Интерспектре». Но он сидел и слушал не перебивая.

— Вот что нам поручили сделать, — начала Морозова. — «Рослав» в прошлую пятницу потерял одного своего человека. Потерял — в том смысле, что не могут его найти.

Она внезапно замолчала. Три пары глаз выжидающе смотрели на нее. Они терпеливо ждали, ничем не выдавая своих эмоций.

— Я начну с другого, — вновь заговорила Морозова. — Шеф просил вам сказать, хотя сама я не уверена — стоит ли об этом...

— Не говори, — предложил Монгол.

— Я скажу, — она машинально махнула рукой с выставленными буквой V пальцами: на счастье, на победу. — Шеф считает, что это очень важное дело. Важное для всей корпорации. Если мы сможем его правильно раскрутить, то тогда все изменится.

— Что — изменится? — осторожно уточнил Карабас.

— Шеф считает, что таким образом мы сможем вытащить в Москву Лавровского. Мы поставим «Рославу» ультиматум, они продавят Генеральную прокуратуру и МВД, все обвинения будут сняты, и Лавровский вернется домой.

— Ух ты, — качнул головой Дровосек, а Карабас даже вздрогнул, будто бы от нарисованной Морозовой перспективы ему стало немного страшновато.

Борис Романов: задолго до часа X (7)

Он им ничего не сказал. Он ничем не выдач истинную причину своего столь жалкого похмельного состояния. Марина с презрением подобрала с пола пустую бутылку и выбросила ее в мусорное ведро. Потом вернулась в комнату и встала у постели мужа, который лежал неподвижно, закрыв глаза и скрестив руки на животе.

— Ты еще долго будешь валяться?

— Ах-хм, — сказал в ответ Борис.

— Мы с Олеськой через полчаса едем в зоопарк. Поторопись, если хочешь успеть.

Он не хотел успеть, и он не успел. Марина не без раздражения хлопнула дверью — Борис тут же открыл глаза, встал и подошел к окну. Это был один из первых по-настоящему теплых дней, и было приятно смотреть на женщин без пальто и мешковатых курток, тем более если эти две женщины — твоя жена и твоя дочь.

Но он им ничего не сказал. Он просто решил все взять на себя, так было проще и одновременно сложнее.

Борис залез под душ и, тихо подвывая от ужаса, включил холодную воду. За считаные секунды его пробрало до костей, до коры головного мозга — по крайней мере ощущение было именно такое.

Зато мысли потом пошли четкие и ясные, и от этой ясности тоже могло пробрать до костей.

Во-первых, было понятно, что сейчас уходить нельзя. Сейчас — это слишком рано. Слишком мало времени прошло после демонстрации того фильма в главном корпусе. Проверка наверняка еще не закончилась, а если кто-то из СБ дознается о разговоре — если это можно назвать разговором — между Романовым и ныне покойным вице-президентом, то колпак продержится еще какое-то время. Это время нужно будет переждать. Нужно будет стиснуть зубы, обхватить голову руками, чтобы не пухла, и переждать.

Во-вторых, уходить во время отпуска из Турции тоже нельзя. Если у СБ есть хоть малейшие подозрения, то именно в Турции они и будут ожидать от Бориса каких-то резких движений. Они будут пасти его очень плотно. Возможно, это задумано, как последняя решающая стадия проверки. Если Борис не наделает глупостей и спокойно вернется в Москву, это будет означать для СБ, что с ним все в порядке. И он не наделает глупостей, он не станет делать резких движений. Он будет тих и смирен как церковная мышь. Он вернется из отпуска в Москву. Чтобы потом из Москвы исчезнуть.

В-третьих, подготовка должна была начаться заранее. К сентябрю все уже должно быть готово: маршрут, документы, деньги... Все, о чем нужно позаботиться заранее.

В-четвертых, Марина ничего не должна знать до самого последнего момента. Она не была в том просмотровом зале, и она не поймет Бориса. Она не уловит запаха надвигающейся катастрофы. Она не почует безумия, разлитого вокруг. И не удивительно — Марина ведь не ездит на работу в «Рослав», она не сидит часами перед монитором, она не посещает кабинеты СБ. И если ей рассказать, как она отреагирует? Скажет: «Ты преувеличиваешь». Скажет: «Не может такого быть...» Скажет: «Тебе все это показалось...» А потом она непременно где-нибудь кому-нибудь ляпнет: «Знаете, Борька такой нервный стал... Такие вещи говорит...» Микрофоны, камеры, уши — они подберут эти слова. И Марина поймет, что ее муж говорил правду, но будет уже слишком поздно. Слишком поздно для них всех. Марине придется доказывать не нервное расстройство мужа, а свою непричастность к преступной деятельности мужа, направленной на подрыв стабильного развития великой корпорации «Рослав». Ей придется очень постараться, чтобы не стать продолговатым свертком в углу кадра...