Алексей Котрунцев - Последний грех Страница 23

Марк впал в ступор. То, что он попал в полное дерьмо — было свершимся фактом. И сделать что-либо, равно, как и отказаться, было уже невозможно. Он лихорадочно соображал: «Что я имею сейчас и что могу получить потом? Во-первых — деньги. Я зарабатываю здесь хорошие деньги. Эти хрустящие бумажки, без них невозможно жить. Из-за них меня, как блудливого пса, усадили на цепь и заставили служить. Во-вторых, и это главное: Хозяин вполне может осуществить то, о чем говорит. Его речь, манеры, внешность, наконец. Нет, определенно, он — страшный человек. Бандит, чиновник или даже офицер милиции — кто бы он ни был, от него исходит опасность. Лучше не идти поперек. Может, просто притвориться дураком или… импотентом».

— Подождите. — Марк тщедушно улыбнулся. — Вы, наверное, меня не так поняли.

— Ну, что я не понял?

— Понимаете, мне просто неловко об этом говорить. Но… но я не могу на это пойти, не потому, что не хочу, а просто потому что — не могу. Вы понимаете?! — Марк опустил глаза. — Пол-шестого. И никакими средствами не излечить — неоднократно пробовал.

— Опять дуркуешь! Раз пол-шестого, значит трахать будут тебя. — Хозяин повысил голос и опять перешел на «ты». — Объяснишь пацану, как тебя лучше обработать и, он все сделает. Не переживай, моральную травму ты ему не нанесешь. Каждый из них, когда еще под стол ходил, видел это. Их родители не утруждали себя сокрытием естественных потребностей. Да и любовь подвальных бродяг никто не отменял. Так что, в них я не сомневаюсь.

Марк настороженно молчал, его обложили со всех сторон.

— Может, все-таки передумаете? — Хозяин улыбнулся. — Пока не поздно.

— Я… я… хорошо. — Губы не слушались. — Я попробую. Но не знаю, получится ли у меня.

— Марк Сигизмундович, — Понимая, что лед тронулся, Хозяин сменил интонацию, — вы же понимаете, что, как деловой человек, я не привык терять деньги. Я должен их зарабатывать. А в этом мне должны помочь вы. Вот и все. Вы должны научить этих оборвышей всему, понимаете — всему, что умеете сами. Если, чего не знаете, видео из моей коллекции станет вам неплохим подспорьем. Сегодня можете взять любого, но, как я уже сказал, через вашу постель пройдут все. И это не обсуждается! А чтобы вы опять не задурковали, я приказал установить в вашей комнате камеру. Так что не стоит пытаться обмануть меня.

— Вы думаете, кто-то из них согласится?!

— А вот это — уже ваша проблема. Спросите, Карпыча, как он их убеждает. Он знает немало волшебных слов.

— А… может?

— Никаких — может! — Рявкнув, Хозяин оборвал мысль. — Карпыч здесь для другого! Каждый должен заниматься своим делом!

Состояние Марка не поддавалось описанию. Он не мог ни мыслить, ни говорить, а только внимать и безропотно соглашаться. Заметив его пластилиновое повиновение, Хозяин многозначительно замолчал, встал и вышел. Марк прислонился к стене, сполз по ней на пол и, закрыв лицо, заплакал.

«Что же делать?! Как быть? Или я, или меня! — Страх сидел в каждой клеточке. — Это — омерзительно. Ужасно. Невыносимо. Боже! Как быть?! Но какой у меня выход?! Выхода — нет! Нет!»

Марк зарыдал.

Успокаиваясь, начал перебирать в голове варианты.

«Отказаться я не могу. Уже не могу. Тогда нужно кого-то выбрать. Только кого?! Кто будет первым? Виталик?! Боже мой — умный послушный мальчик, и я должен.… Нет-нет.… Но кто тогда?! Кто-то же должен стать первым».

Вечером Карпыч привел Виталика в его комнату.

С трудом, но Марк сделал то, что ему приказали. Почти не сомкнув глаз, утром он встал с постели и с опаской взглянул на ребенка. Виталик спал. «Это — хорошо. Сил смотреть ему в глаза у меня нет. И оставаться здесь больше тоже не могу. Будь что будет. Эх, жизнь — паскуда!»

Произошедшее будто сломало его. Разделило жизнь на «до» и «после». О переломе в психике ребенка Шапиро старался не думать, он и в собственных мыслях не мог разобраться. В нем что-то хрустнуло, надломилось. Рассудок мучительно искал оправдание: «Я — такая же жертва, как и он. Я ничего не могу изменить. Меня заставили. Вот и все! Я даже не мог сфальшивить. Они, эти два упыря сидели и смотрели на меня. Боже, почему это происходит со мной?! Со мной постоянно случаются какие-то неприятности! Я больше так не могу. Да пошло оно все к черту — работа, деньги, Хозяин. Уж лучше пусть убьют, чем так».

Одевшись, Марк поднялся по лестнице наверх, отпер дверь дома и вышел. Возвращаться сюда он был не намерен.

И действительно, время шло — а тощий учитель хореографии не появлялся. Прождав его почти два дня, Карпыч позвонил Хозяину — доложить о дезертирстве. Выслушав, тот кратко уточнил.

— Ты домой ему звонил?

— Так это… Номер его не знаю. Куда звонить-то?

Хозяин продиктовал семь цифр.

— Если возьмет трубку, надави! Скажи, что на него уже уголовное дело заведено, вот-вот в розыск подадут. Но все ще можно исправить — если вернется, делу хода не дадут. Понимаешь? Попрессуй немного.

— Понял.

— Давай. Отзвонишься потом.

Трубку Марк снял после третьей попытки.

— Але. — Голос у абонента был вялый и немного заторможенный. Но характерная манерность никуда не исчезла.

— Ты где пропадаешь, сукин ты хрен?!

— А, Карпыч. Это ты?! — Нарочито равнодушно промямлил Марк. — Доброе утро. Что ты хотел?

Кроме манерности в сонном голосе Карпыч отчетливо услышал нотки пьяного безразличия. Но церемониться он был не намерен.

— Выебать тебя хотел!

— Ну, Карпыч! — Марк скривился. — У нас так не выражаются. Да и ты, вроде, в наш круг не вхож.

— А мне по хрену: выебу и высушу, как зяблика!

— Интересно, хе-хе. — Марк вяло хохотнул. — Даже не думал.

— Ты чего на работу не выходишь? Пацаны без дела сидят.

— Видишь ли, — Марк взял паузу, тяжело выдохнул. — Я больше не буду работать у вас. Ищите замену.

— Не понял. Какого черта?!

— А… Противно. Не могу я так. Да и вообще…

В трубке раздались короткие гудки и, Карпыч, будто дело в телефоне, недоуменно посмотрел на него. Чертыхнувшись, набрал номер еще раз. Но трубку больше никто не снимал. Осознав бесплодность попыток, Карпыч перезвонил Хозяину.

— Садись в машину и дуй к нему.

— А дальше чего?

— За яйца его и в подвал. В карцере закроешь, пусть оклемается.

— Долго держать-то?

— Нет. Утром дашь аспирин, кефир и пожрать что-нибудь. Как соображать начнет, проведешь воспитательную работу и выпустишь. Пусть работает. Он мне еще нужен.

— Угу. Понял.

— Только без рукоприкладства.

— Что — совсем?!

— Да!

— Ладно. Попробую.

Чертыхаясь, Карпыч уселся в Мерседес и уже через два часа был у дома Шапиро. Сжимая кулак, долго барабанил в дверь, прежде чем пьяный в стельку Марк откроет ее. Дальнейшее было делом техники. Совсем без рукоприкладства, правда, не обошлось. Пьяный хорохорился и пытался оказать сопротивление. Карпычу пришлось погладить его мозолистой ладонью. Танцор обмяк и сразу сдался. По пути он и вовсе заснул, и в таком полупьяном-полусонном состоянии усач перетащил его в карцер. Туда, где было темно и холодно.

Голова хоть и гудела, но, трезвея, Марк начал вспоминать. Увидев стены карцера, окончательно понял — от подземелья ему никуда не деться. Теперь ему нужно жить с этим, как-то приспособиться и адаптироваться в новой ипостаси. Шока уже не было. Ничего, кроме похмелья, не было. Он терзал мозг.

«Я просто стал другим. Не хорошим или плохим, а другим. Злой рок, а я, как и эти мальчишки, пылинка в его происках. Инструмент, лишенный воли. Вернуть, равно, как и изменить ничего уже нельзя. Значит, нужно принимать все, как есть». Стуча зубами на холодной фанере, Марк укреплялся в мыслях: «Я вынужден делать это. Если откажусь — меня уничтожат, сотрут в порошок. Да и мальчиков это не спасет. Найдется кто-то другой, кто поступит еще хуже. Так к чему это самопожертвование?! Я ведь не камикадзе. Нет-нет, если откажусь и себя погублю, и пацанов не уберегу. Просто нужно с ними… мм… помягче что-ли. Первый раз все-таки».

Чудовищная по фальши мысль гранитной глыбой давила душевные терзания. Напрочь убивала их слабый протест.

«Прежде всего, — убеждал Марк себя, — я преподаю этим детям хореографию. А все остальное — издержки. Неизбежные издержки той жизни, которой я живу. Дерьмовой, но все же моей».

Через неделю Карпыч привел к нему другого мальчика. Севу. Слабое сопротивление невольника Марк подавил быстро и без всплесков ненужного гуманизма. Потом был третий… Пацаны ломались, как спички — кто с треском, кто вспыхивая, а кто и сам. План Хозяина претворялся в жизнь. Прежде чем отпустить жертву, Марк ласково гладил ее по голове и обнадеживал: «Не бойся! Ничего дурного в этом нет. Многие делают это, и ты — теперь тоже. Вот увидишь, все будет хорошо».

Мальчишки, как ни странно, верили и вместо ненависти начинали испытывать к Марку смесь влюбленности, обиды и обожания. И, в самом деле, кого еще было обожать этим несчастным детям?! Не грубияна же Карпыча?! Они и обожали Марка. Он стал не просто учителем, он заменил им друга, отца и, как ни чудовищно — первую любовь. Ориентиры, привитые насильником, перекраивали детское сознание.