Сергей Самаров - Антишулер Страница 24

— Бредит… — раздался голос сбоку.

— И в карты я сегодня не играю, — добавил я.

— Ты о чем, браток? — солдат с перевязанной рукой наклонился надо мной.

Я улыбнулся. И попытался пошевелиться. Снова пришла боль. Огненная, жгучая…

— Лежи уж… Тебе нельзя вставать.

— Где я?

— В послеоперационной…

— А ты кто?

— Посадили около тебя дежурить. Я выздоравливающий. Приказали смотреть, как ты в сознание придешь… Сейчас медсестру позовут. Они тут все вокруг тебя носятся. Говорят, ты какой-то мировой рекордсмен…

Бинты сковывали меня прочно. Тяжесть в груди казалась такой, словно это и не бинты вовсе, а пара бронежилетов с полной укомплектованной «разгрузкой». Ну, и, слава богу, что не под гусеницами танка лежу. Бронежилеты я как-нибудь выдержу. Поднатужусь, и выдержу.

Снова заскрипела дверь. Мне не было видно ее, но такой противный звук может издавать только старая и раздолбанная дверь. Впрочем, в этом здании только такая дверь и должна быть. Я вижу потолок в трещинах на желтой от времени побелке, обвалившуюся штукатурку в углу. Старое здание. Госпиталь.

— Где я?

— Я же говорю, в послеоперационной палате.

— Это я понял. Город какой?

— Моздок.

— Добрались, значит…

Глаза закрывались снова, но сухость во рту уже стала невыносимой. Еще минута, и трещины превратятся в пропасти. И голова расколется изнутри, словно она вылеплена из необожженной глины.

— Пить дай…

— Сейчас, сынок, сейчас… — пожилая медсестра склонилась надо мной. В глаза заглядывает. Внимательно, словно пытается узнать. Не надо меня узнавать. Не надо смотреть так внимательно и так долго. Пить дайте!

— Пить…

Она приподняла мне голову — больно! — и попыталась влить в рот воду из стакана. Трудно глотать. Один глоток. Два. Три. И не могу больше. Закрываются глаза. Убираю вбок голову от стакана. Трудно голову убрать. Через боль это делаю.

— Сейчас врач придет, осмотрит тебя.

Я пытался продышаться. Очень тяжело дышится. Такое впечатление, что воздух в комнате полностью разрежен. Я его глотаю, но не могу найти в нем кислорода. Не могу наполнить свои легкие самым необходимым для жизни.

— Передохни чуток, передохни, сынок…

Снова открываю глаза.

— Врач кто?

— Магомет Алиевич.

— Чечен? — Я вспомнил голос с акцентом, который слышал недавно.

— Нет, не чечен, — насмешливо ответил этот голос. Уже пришел, словно стоял за дверью и ждал моего пробуждения. — Я балкарец. Хирург Магомет Алиевич Муртазаев.

— Алимхан Муртазаев… — вспомнил вдруг я.

— Нет, я не Алимхан. Алимхан чеченец. А я балкарец, — хирург рассмеялся.

Бородатое, как у типичного боевика, лицо склонилось надо мной. Муртазаев тоже смотрел глаза в глаза. Смотрел внимательно, словно пытался узнать или прочитать в них что-то. Он был такой же высокий, как Алимхан. И борода похожая. И голос похож. Но я не мог напрячь зрение, чтобы сфокусировать взгляд, и видел его лицо слегка расплывчато. Только глаза, которые смотрели в мои глаза. Глаза мне было видно почему-то почти хорошо.

— А ты знаком с Алимханом Муртазаевым? Он, кстати, тоже хирург. Был когда-то…

— Я был в плену.

— Бежал?

— Выиграл.

— Что-что?

— В карты свободу выиграл…

— Бредит… — опять голос сбоку.

— И четверых солдат выиграл. А майора проиграл.

Голос мой слаб, и слова невнятны. Но меня слышат и понимают. Врач прощупал пульс. Я этого не почувствовал, только увидел, как он взял мою руку в свою. А рука словно онемела. Не было сил ею шевельнуть.

— Отдыхай, герой… Мы тебя подправим, и в музей выставим, как удивительный экспонат… Ты теперь на всю страну прославишься. А то и на весь мир…

Он протянул руку куда-то в сторону, взял с тумбочки металлическую тарелку и чем-то погромыхал в ней. Это был как раз тот звук, от которого я в первый раз проснулся.

— Я из тебя девять пуль вытащил. Понимаешь? Девять пуль. Человеку одной хватает, а тебе девять досталось. И ни один жизненно важный орган не задет. Повезло тебе. Вообще-то такого не бывает. Обычно после девяти пуль сразу умирают. Кто-то с любовью в тебя очередь выпустил.

— Женщина… — сказал я.

— Женщина? — переспросил хирург.

— А я в нее… — вдруг все вспомнил я. — Со мной вместе не привозили? Женщину в форме старшего лейтенанта. И с ней бандит в лейтенантской форме. И наш полковник…

— Ваш полковник через стену лежит. А женщина — эстонка в форме старшего лейтенанта, наверное, в морге. Она тебе так не понравилась, как ты ей… Уложил ты ее, браток…

Я хотел спросить, что с полковником, но глаза сами собой закрылись. Я еще слышал, как разговаривал Магомет Алиевич с пожилой медсестрой, называя ее Валей, давал ей указания, но смысл слов не доходил до меня…

В следующий раз я проснулся уже ночью. Вернее, не сам проснулся — меня разбудили. Кровать была на колесах, и ее просто вывозили из палаты. Скрип старой двери в состоянии поднять на ноги даже препарированное население целого морга. Я открыл глаза, не понимая, что происходит.

— Куда? — спросил я небритого парня с перевязанной рукой. Кажется, это уже был другой парень. Он тянул заднюю стенку кровати на себя, и глаза мои видели только его.

— Выздоравливаешь… — вяло ответил «такелажник». — Может быть, и жить будешь.

Я в самом деле чувствовал себя гораздо лучше, нежели накануне. Отоспался, отлежался, вроде даже силы появились. Дышалось еще не в полную грудь, но значительно легче. Танки, кажется, на моих ребрах больше маневры не устраивали. И воздух уже не казался таким разреженным. Я даже взялся обеими руками за раму кровати, чтобы при движении не сильно качало. А ведь совсем недавно я не чувствовал руку, когда врач пытался проверить мне пульс.

— Раненых много привезли. Сейчас оперируют, — добавил голос у меня из-за головы.

— Тебя куда-то в другую палату переводят.

— Откуда раненые? — поинтересовался я.

— С гор. Боевики из окружения прорваться пытались. Их десантура не пустила.

— А мотопехота? — из плена мы вышли в расположение как раз мотопехоты.

— И эти тоже есть.

— А спецназ ГРУ?

— Не знаю. Может, и есть…

Так, может, со своими опять встречусь. С прапором Василенко. Обыграть бы его на полный запас его личных штанов, да это бесполезно — он с голой задницей не останется, новые себе наворует. К тому же кладовщик держится подальше от мест, где пули летают по девять штук на человека. Но может, и еще кто-то из знакомых парней сюда попал. Наш отряд тоже в горах стоит. Держит под контролем основные высоты и не дает боевикам выйти к грузинской границе. Не дай им бог сюда попасть, но если уж угораздило, то вместе веселее.

— В какую его? — спросил «грузчик» у медсестры, которую мне не было видно.

— Ой, и не знаю… Некуда ставить. Давайте в офицерскую… Все-таки контрактник…

Медсестра уже другая.

Снова заскрипела дверь. Похоже, голоса всех дверей в этом госпитале одинаковые. И меня, не успев досыта накатать по коридору, перекатили вместе с кроватью через порог. Кровать дребезжала, и это дребезжание передалось мне — проснулась боль в теле. Когда вывозили из послеоперационной палаты, удара не было. Очевидно, там порога или совсем нет, или он очень низкий. Здесь такие мелочи мало кого заботили.

— Вот сюда, между этих кроватей.

Меня устроили чуть не посредине палаты. Тут же принесли тумбочку.

— Солдатика к вам присоседю, — тихо сказала медсестра извиняющимся тоном.

Очевидно, проснулся кто-то из офицеров. — Послеоперационный. В солдатских палатах мест нет. С гор все везут и везут новых. Когда только поезд будет?..

Поездами отправляют раненых в глубь страны. Это даже я, спустившийся с перевала, знаю по слухам. А некоторых и самолетом. На самолет мне рассчитывать не приходится, рылом не вышел. Если повезут, то только поездом. Хоть бы дольше его не было, чтобы не таскали и не трясли. Отлежаться хочется и в себя прийти.

Утром я спал долго. Честно говоря, проспал бы еще дольше — если есть возможность, я никогда себе в таком удовольствии не отказываю, — но слишком засосало внутри. Мне приснилось, что я сижу в ресторане за еще не накрытым столом. Вокруг снуют сутулые от услужливости официанты, носят на подносах все, что душа пожелает. А меня стороной обходят. Я смотрю на официантов, и скатерть на моем столе промокает — слюни лужами пускаю.

Открыл глаза и почувствовал, что сейчас умру с голода, если не съем сразу как минимум паек целой линейной роты. Чтобы привлечь к себе внимание, я слегка пошевелился.

— Проснулся, спаситель-грабитель… — раздался сбоку голос.

И надо мной наклонилось знакомое лицо. Полковник Сапрыкин.

— Вы — тоже здесь? — спросил я.

— И я тоже здесь… — он улыбнулся и выпрямился, показывая.