Петр Катериничев - Беглый огонь Страница 24

– Лучше не стоит. Вы – мой патрон.

– Патрон?

– Ну да. Крутов приказал вас охранять.

– Что?! – Вот такой подлянки от Крутова я не ожидал: она даже не генеральская – маршальская!

– Охранять. Или вы считаете, что я не способна?

– До сих пор полагал, что охранять – прерогатива мужчины.

– Это ошибочно. К тому же в этом вы – непрофессионал.

– Да? И почему, лейтенант Настя, ты сделала такой вывод?

– У вас руки разбиты. Значит, вы дрались. Так?

– Не без этого.

– Профи не дерутся. Профи противника отключают или устраняют.

Смотрю в глубокие зеленые глаза очаровательной девушки, и мне становится не по себе. Нет, я понимаю, что специальная подготовка может сделать из любого человека со способностями боевую машину пехоты с вертикальным взлетом… Я понимаю, что в войне нет места сантиментам, а в тайной войне женщины порой успешнее многих мужчин. Но эмоционально принять этого не могу. Эмансипация кажется мне для мира не менее губительной, чем алкоголь: женщина должна быть нежной, мужчина должен хотеть ее защитить, а не наоборот; иначе мужики перестают быть мужиками, быстро деградируют: кто – в нюнь, кто – в самцов, а мир превращается в ухоженный бардак.

– И тебе приходилось «отключать» и «устранять», лейтенант Настя?

– Я не стану отвечать. Олег Владимирович… Знаете, как называются ваши вопросы? «Скрытая половая дискриминация».

– Половая – чего?

– Дискриминация.

– Поня-а-ал, – глубокомысленно произнес я, сделав ударение на последний слог.

В Штатах эта самая «дискриминация по половому признаку» именуется даже специальным термином «sexism». Усомниться в возможностях милой девушки отслужить в морском спецназе и завалить в рукопашке десяток супостатов – сексизм. Поднести даме тяжеленную сумку – сексизм; заплатить за нее в кафе – тоже. Вот и бродят неприкаянные мужики сами по себе, боясь оскорбить «слабый» пол вниманием, и, поразмыслив, покупают гуттаперчево-силиконовых кукол с сертификатом соответствия на все завлекательные места: все «как в жизни», токмо без излишних бабских затей и мужеских обязательств.

Тамошние тетки тоже получили все, за что боролись: прокладки, исключающие протекание даже в тропический ливень, вибраторы, настроенные на суперменскую частоту фрикций, подгузники, оберегающие кожу малышей, и – заботу государства, выплачивающего пособия на деток при разводе, дабы свободная личность женщины могла свободно их не воспитывать, а развивать свои таланты, умения и навыки в согласии с природой. Кучеряво задумано!

Закуриваю сигарету и вздыхаю: ну и гундосый я стал! Может, Крутов решил позаботиться обо мне в такой вот изысканной форме? Зная склонность индивида к немотивированным поступкам? А у девушки, помимо классной фигурки, замечательных глаз, веснушек, умения рукопашного боя и простейших навыков конспирации, еще и легальный ствол и крутая ментовская ксива: последние две вещицы могут особенно надежно охранить в московских джунглях от многих неприятностей! Если, конечно, мое противостояние неизвестно с кем не перейдет из латентной фазы в скоротечную. Чего, собст-венно, и добиваюсь.

– Выходит, Анастасия, ты мой ангел-хранитель?

– Выходит, так. И не надо иронизировать и комплексовать, Олег Владимирович, я действительно классный специалист.

Это кто из нас комплексует? Хм… Наверное, оба.

– Верю. Тогда тем более необходимо выпить на бру-дершафт! Анастасия, ты просто обязана перейти со мною на «ты» – в целях полной скрытности и особой секретности патронажных отношений объекта и субъекта! Убедил?

Девушка пожала плечами.

Я тем временем плеснул в стаканчики коньяк.

– Только символически, – предостерегла меня Настя.

– Да я иначе и не пил никогда!

Долил коньяк модной патриаршей минерально-ключевой с пузырями:

– Голь на выдумки хитра. Не «Клико», но свой аромат имеет! За знакомство?

– За него. – Настя слегка смочила губы.

– А целоваться?!

– Что, прямо сейчас?

– А когда? Традиция!

Осторожно дотрагиваюсь губами до мягких, влажных губ девушки, помня золотое наставление эмансипэ Америки: поцелуй в губы – дело куда более интимное, чем половой акт! И любой средний американец, неосторожно покусившийся на самостийную тетку таким вот образом, рискует получить – нет, не по зубам! – повестку в суд с иском, в зависимости от благосостояния клиента! Это не страна, это сборище сутяг и стряпчих в юбках и без оных!

Уф, пронесло. Зубы на месте, и девушка довольна.

Щеки ее слегка порозовели.

– Это и есть «традиционный дружеский поцелуй»?

– Угу.

Телефонный звонок прервал идиллию. Девушка сняла трубку, выслушала кивая, как примерная ученица, передала мне, шепнув:

– Крутов сердит.

– У аппарата, – рявкнул я как можно более начальственно.

– Трупы в проходном дворе – твоя работа?

– Какие трупы? – спросил я, а сам вспомнил тихих и незлобивых мужичков-собутыльников. Неужели их достали-таки калединские отморозки? Или это двое битюгов-террористов, карауливших меня на верхотуре собственного дома? Но каким образом их сумели упаковать и доставить в распивочный дворик?

Да и не оставлял я покойников, по голове настучал, да и только.

– Какие? – взъярился Крутов. – Калединские стриженые в «голдах», вот какие! Мужичок-моховичок объ-яснения в районке уже дал: дескать, так и так, был такой-то и такой-то, помесил братанков играючи, потом представился: валите, дескать, все на серого! На Дрона, дескать, птицу редкую! Навроде Феникса. И физию твою описал один в один, и ухмылялся притом старлею-следаку нагло и с ухмылочкой. Знаешь почему?

– Не-а.

– Решил, что ты – наш. Из славного отряда теневых борцов с оргпреступностью, не связанных буквой закона. «Белый орел», мля!

– Да этот слух по Москве уже года три как отгулял, – озадаченно протянул я.

– Да? А свежие трупы из морга подвезли, для убедительности? Старлей позвонил нашим ребятам в управу, прояснить. Назвал Дрона. Спросил прямым текстом: бумагу составлять или как?

– Ну и что ребята посоветовали?

– То. Знаешь поговорку? «Больше бумаги – чище жопа».

– Погоди, Игорь, я…

– Что – я? Что ты у меня целкой-институткой прикидываешься?! Я просил рассказать обо всем существенном, ты же…

– Игорь, стопорнись. Свара у меня с бритыми бы-ла, но…

– Почему ты там вообще завис?

– Обстановку прояснял.

– Без тебя некому?

– Тогда – нет.

– И чем тебе бритые помешали?

– Скорее я им.

– Слушай, гордый, ты мог, как все люди, ноги сделать, а не шеи им сворачивать?

– Да не сворачивал я никакие шеи! А потом, эти ребята в особые разговоры не входили, сразу стали ручонками да ножонками махаться, причем вполне квалифицированно. А я от спорта уже столько лет далек, что едва сладил.

– Как ты их оставил?

– Сиротами. В отключке.

– Дальше.

– Ну и авто, понятно, воспользовался.

– Мудак. Где бросил?

– В центре.

– Так.

Крутов замолк, что-то обдумывая.

– Игорь…

– Ну?

– Ты не уточнил насчет трупов.

– Что именно?

– Способ убийства.

– Шеи им свернули. Одному и другому. Играючи.

– Значит, кто-то «зачистил» за мной.

– Да? Не много ли чести?!

– Вот и я думаю…

– Только все без толку. Феникс хренов. Алконост. Гамаюн певчий. Клест кривоклювый, блин!

– Генерал, ты чего разошелся?

– Того. Знаешь, где тебе место, Додо?

– Ну?

– В клетке. Причем в самой что ни на есть лефортовской одиночке, чтобы без дураков.

– Без дураков, Игорь свет Петрович, никогда не обходится. Любимая игра на Руси – в подкидного или в переводного.

– Да? И кто же дурак?

– Пока я. А там – на кого карта ляжет. Под кого зайдут.

– Олежек, ты хоть сориентировался, кто тебя подставляет и зачем?

– Не-а.

– Но забот тебе прибавилось.

– Я думаю…

– Думай не думай… Калединская братва на тебя уже ножики навострила.

– У них что, авторитета умного нет, чтобы подставу учуять?

– Есть. Только… Знаешь, в родной стране так уж повелось: есть человек, есть проблема, ну а нет, так и нет. Так что поостерегись: оказия представится, чикнут тебя, без злобы, на всякий случай. Не любят уважаемые непоняток.

– Ну да… Прямо не жизнь, а кино. Про Жеглова с Шараповым.

– Вот-вот. Они тебя не больно зарежут. – Крутов помолчал, добавил: – Шутка.

– Что зарежут?

– Нет. Что не больно.

– Генерал, ты мою просьбу оформил?

– Насчет вдовы?

– Жены.

– Обязательно. Только… Я вот что подумал…

– Погоди, Крутов. Думать – моя епархия. Сначала встреча, потом – Чапай думать будет. В потемках по черным кошкам палить – себе дороже. Лады?

– Лады. У вас сорок минут. А сейчас дай-ка мне лейтенанта.

Я передал трубку Насте. Лицо у нее посерьезнело, слушала она молча, только кивала. Нажала отбой, подняла на меня свои колдовские глаза, потемневшие, словно море перед штормом.