Александр Бушков - Танец Бешеной Страница 24

– Видимо, соседи и вызвали… Позвонили в дверь, вошли санитары, такие громадные. Меня осторожненько выпроводили на площадку, я и не видела всего, но в квартире началась катавасия… Он не давался, кричал… Меня позвали, когда его уже замотали, как в кино…

– Сколько было санитаров?

– Двое. И врач, моих лет. Он меня расспрашивал минут десять – не пил ли запоем, не было ли сильных потрясений… Я поехала с ними, там все рассказала еще раз, второму врачу…

– Седоватому? С черными бровями?

– Да. Павел Васильевич. Он говорил про острый галлюциноз, что это возрастное…

– И это все, вы мне точно рассказываете?

– Все, насколько могу вспомнить.

Даша помолчала и тихо спросила:

– Когда он бредил, не промелькивало ничего, хотя бы отдаленно связанного с сексом?

– С сексом? – удивленно глянула Анна. – И близко не было… Честное слово. Только эти шпионы, с машинами, пулеметами, ракетными установками…

Даша склонна была ей верить. Происходи все так, как наплел Пал Василич, козел разноцветный, ни одна женщина не смогла бы держаться столь спокойно. Услышать от любовника, что он давненько спит с собственной дочерью, – тут, знаете ли, потеряешь всякое душевное равновесие, а когда появится вышеупомянутая доченька, не сможешь держаться с ней абсолютно естественно… Однако все тревоги Анны на Дашу ничуть не проецируются, слепому ясно. Отрава? Наркотик? Усачев тоже вроде бы запоями не пил…

– Что вы ели?

– Когда шли ко мне вечером, купили курицу, и я ее стушила… Ну хлеб, печенье… Тот ликер купили в комке у самого дома. Может, ликер был какой-нибудь… фальсифицированный?

– Тогда и у вас крыша обязательно бы поехала, – вздохнула Даша. – От еды и от ликера осталось что-нибудь?

– Печенья еще полпачки, хлеба немного. Кости от курицы я выкинула в ведро, еще не выносила… И бутылка стоит на кухне. Думаете, что-то попалось недоброкачественное? Но я бы тогда тоже отравилась…

– Сделаем так… – сказала Даша. – Давайте-ка прямо сейчас поедем к вам, я заберу все объедки-остатки и вообще осмотрюсь там.

– У меня еще две пары…

– Ерунда, – сказала Даша уверенно, вынула из внутреннего кармана чистый бланк повестки, прижала его к спинке скамейки и наспех заполнила. – Покажете потом, а я все улажу, если что. Скажете, были свидетельницей, в автобусе сцапали карманника… Потом я вас научу, как врать подробно. Аня, я вас очень прошу.

– С ним что, могли умышленно…

– Идите, скажите, что убегаете в милицию, – распорядилась Даша. – Ваши лоботрясы только обрадуются…

Она не рассчитывала на эпохальные открытия в квартире, но проверить следовало все. Потому что эскулап врал, как сивый мерин…

Минут через пять она решила, что у Анны не хватило смелости. Пора идти на подмогу, пужать удостоверением… Решительно встала, быстро направилась к крыльцу.

На втором этаже царила легкая суматоха, слышались возбужденные голоса. Даша взлетела по лестнице. Издали заметила на полу светлый плащик. Вокруг Анны толпились человек пять, кто-то пытался нащупать пульс, кто-то хлопал по щекам. Расслышала:

– Видимо, с лестницы упала…

Оттолкнула какого-то мужика, опустилась на колени, попыталась поднять голову Анны и по тому, как голова мотнулась, определила – перелом шейных позвонков…

«В предъявленных для исследования пищевых продуктах (хлеб, печенье, кости курицы с остатками мяса, кожи и жира) не обнаружено каких бы то ни было веществ, способных повлечь даже кратковременное расстройство психики, равно как и любых ядов органического или искусственного происхождения. Ничтожное количество остатков спиртного в предъявленной бутылке не позволяет провести систематизированного анализа, однако версия о присутствии наркотиков категорически отметается. Табак в предъявленных окурках – без посторонних примесей».

Свидетелей падения Анны с лестницы не отыскалось.

Глава восьмая

Межвременье по-ментовски

Положение, в котором оказалась Даша, она после долгих раздумий определила как пикантное – с чем ее группа тут же согласилась. Правда, никто, как ни ломали голову, так и не смог подобрать термин, каким следовало припечатать историю со столь внезапно выпорхнувшим из рук убийством в Солнечном. Бывают «висяки», бывают дела, отобранные у тебя и переданные другим по самым разным причинам, бывают закрытые еще до финала по не зависящим от опера обстоятельствам. Но трудно с ходу изобрести название для этакого следственного уникума – когда на тебя вешают дело, но кто-то другой его раскрывает до того, как ты успел пробежать все бумаги от корки до корки.

Официально на них висело дело «об убийстве гражданина Василькова неустановленными лицами». Безоговорочно и вслух никто по этому поводу не высказывался, но ясно было, что злонамеренным лицам, влепившим Паленому пулю в лоб, так и суждено остаться неустановленными. Чего не могло не понимать и начальство – однако вопреки стойкой традиции нагружать российского сыщика, как верблюда, ничего нового Даше не подкинули. О ее группе словно забыли, не устраивая разносов за нулевой результат по «делу о казацкой фуражке». Воловиков держался так, словно происходит самая естественная на свете вещь. Без санкции Дронова невозможно было ждать от него такой филантропии – это Даша просекала четко.

И помаленьку соображала, что к чему. Раздобытые майором Шевчуком материалы не годились как доказательство и улика, ибо были собраны, откровенно-то говоря, с изрядным нарушением законности, Конституции, а то и Всемирной хартии прав человека, или как там она называется. В дело их подшить решительно невозможно, иначе получишь по шеям от прокуратуры, которая столь сладенький кусочек компромата проглотит, не жевавши. Однако как информация к размышлению они прекрасно подходили. Француза, крутившегося вокруг работников угро и простершего любопытство вплоть до подбрасыванья хитрых микрофонов, проще всего было, конечно, сдать чекистам или Бортко, но это означало бы отдать под чужой выстрел кровную, трудолюбиво выслеженную дичинку. А коронную фразу генерала Дронова: «Терпеть не могу, когда в моем городе творится что-то, чего я не знаю или не понимаю» знали даже сержанты и «лысопогонники». Ибо известно давно: кто владеет информацией, владеет миром. Информация может послужить козырем в самых разных играх: и запутанных интригах в отношениях с областным УВД, и общении с прокуратурой, и сложных многофигурных танцах с разнообразными «смежниками». Даже если ты не в состоянии эту информацию использовать, знать все равно нужно.

И потому Даша довольно быстро поняла, что ей дают шанс, который следует в темпе прорабатывать. Хотя ее орлы все еще сомневались в существовании чего-то, пусть даже отдаленно напоминающего «преступление века», пахать они были вынуждены, как проклятые.

Толя быстренько раскопал, что герр профессор Георг фон Бреве снимает ту квартиру на совершенно законных основаниях, через вполне приличное агентство, и рассчитывает пробыть в Шантарске еще несколько месяцев, пока не закончит книгу о колдовских искусствах и магических традициях Сибири. Во всех трех шантарских музеях и областной научной библиотеке герра фона знали прекрасно и помогали чем могли. В один прекрасный вечер он даже двадцать минут красовался на экране телевизора, пространно и красочно излагая историю предмета и расхваливая плюрализм, достигнутый Сибирью в этой области. С сатанистами, изрядно угнетенными и пришибленными последними событиями, он больше не встречался, а уголовка его больше не вызывала – из областной администрации, с нешуточных верхов, позвонили Дронову и посоветовали не приставать к европейскому ученому, лично ни в чем не замешанному и игравшему важную роль в сближении культур двух великих народов.

Косильщик занялся доктором Хотулевым, начав издалека и двигаясь по сужающейся спирали. Вскоре он покаянно признался, что ничего не нашел: человек в своем заведении уважаемый и авторитетный, кандидат медицинских наук, в порочащих связях и противозаконных выкрутасах не уличен. Все это были результаты наблюдения с дальней дистанции – ближе Косильщик подходить не решился и щупать самое близкое окружение не стал, чтобы не засветиться, если там и в самом деле что-то такое есть. Даша такое поведение не без грусти одобрила (у них уже не было прежних возможностей) и потолковала по душам с доктором Ларичевым, частенько выполнявшим для уголовки психиатрические экспертизы. Тот, жалостливо отводя взгляд и без нужды покашливая, мягко объяснил ей: сам он, конечно же, не верит, что она замешана в предосудительных связях с родным отцом, – но это еще не означает, что майор, пребывая в грустном состоянии помутнения сознания, ничего подобного не говорил. Мог и сказать. Здесь возможны самые фантастические заявления, и самые бредовые гипотезы. Вот только (тут Ларичев стал особенно дипломатичен и велеречив, из клановой солидарности, определенно) доктор Хотулев поступил несколько необдуманно, столь скоропалительно поверив излияниям больного. Поскольку разговор у них совершенно неофициальный, он, Ларичев, может признаться, что не видит в такой поспешности чего-то из ряда вон выходящего, а уж тем более злоумышленного – Даша должна понять, что психиатры, как и милиционеры, за долгие годы привыкли видеть жизнь, как в песне Высоцкого, чуточку наоборот. Вырабатываются профессиональные стереотипы, и грязная сторона жизни порой чуточку заслоняет светлую – а потому в дурное верится быстрее, чем в хорошее. Даша обязана это понять и не подозревать с ходу какие-то интриги и козни (ибо это, с извиняющейся улыбкой разведя руками, пояснил он, чревато). Для всякого спеца есть нормы «должного поведения» – вот, скажем, человек неработающий, но живущий в достатке, у милиции вызывает в первую очередь подозрения в том, что доходы его не вполне честны, а уж потом начинают допускать, что помершая в Гааге или Жмеринке тетка могла оставить бездельнику неплохое наследство. Так и здесь: молодая и симпатичная женщина, в свои тридцать ни разу не сочетавшаяся браком, у психиатра вызывает некие автоматические охотничьи инстинкты, особенно если он вдруг получает столь компрометирующие признания. В конце-то концов, конец двадцатого века богат на кровосмешения (тут он оглоушил Дашу нашей и зарубежной статистикой, в том числе и жуткой историей некоей австриячки, родившей от родного папаши четырех детей). Он, конечно, попробует деликатненько выяснить, как там ведет себя майор, но лучше всего и в самом деле подождать с недельку, когда дадут свиданку… И в заключение навязал Даше пару флакончиков импортных таблеток, сказав, что после всех ее нервотрепок последних двух недель не мешало бы и поглотать на ночь, – безнаказанно такие встряски не проходят, и следует беречься…