Белая кровь Тавриды - Александр Александрович Тамоников Страница 24

– Да, – ответил Иван Федотович.

– Значит, никто на тебя и не подумает, – сказал Гадюкин. – Видишь, как все просто… Да, еще… Нам сказали, что ты отказался от всякой оплаты. Это так?

– Да, – ответил Иван Федотович. – Я согласился на все это не из-за денег, а…

– Понятно-понятно, – прервал его Серьга. – За идею. Голос крови, так сказать. Кипит твой разум возмущенный… Что ж, это дело твое. Главное – результат.

– Та, с которой мы разговаривали днем, твоя жена? – спросил Гадюкин.

– Неофициальная, – нехотя ответил Иван Федотович. – Так, сошлись…

– Скажешь ей, что мы хотели нанять тебя для перевозки соли, но не сговорились. Допустим, не сошлись в цене. Или у тебя жуткая нехватка времени. И всем прочим любопытствующим скажешь то же самое.

– Хорошо, – согласился Иван Федотович.

– А тогда до скорой и незабываемой встречи! – улыбнулся на прощание Серьга.

К месту своего ночлега они возвращались в полной темноте. Вначале шли молча, а затем Серьга задумчиво произнес:

– Вот что я уразумел в результате наших похождений. Оказывается, все звери – разные…

– Это ты о ком? – рассеянно спросил Гадюкин.

– О зверях я, о ком же еще. Об этом немчике, о той бабе, которую кличут Кошка, о Петле, о нас с тобой… Все мы звери, и каждый из нас не похож на другого. И это для меня открытие. Раньше-то я думал, что все звери – одинаковые. Оказывается, нет…

Гадюкин промолчал. Он думал совсем о другом – о том, что вот все и начинается. Все, что было до этого, было лишь прелюдией, лишь подготовкой к самому главному. А теперь оно, главное, и начинается. Через несколько дней будут отравлены первые бурты соли. За ними – еще и еще. Это и есть главное. Как ни крути, а с этого самого момента его жизнь и судьба изменятся. Изменятся навсегда, самым кардинальным образом. Отныне ему уже не будет никакого возврата и никакого маневра. Правильно сказал Серьга – останется только колея. И не выскочить из этой колеи, ни свернуть в сторону, ни даже притормозить. У этой колеи только один путь – вперед. Знать бы еще, что там, впереди. И вот это незнание и страшило Гадюкина пуще всего. Какие уж тут разговоры на отвлеченные темы о зверях-человеках? Он боялся. Боялся за свою жизнь – за что же еще ему было бояться? Ничего другого у него не было: ни чести, ни совести, ни чувства долга, ни чувства сопричастности с теми, кто сейчас воюет и погибает на фронте. Была только жизнь – единственная ценность. В самом деле как у зверя.

Глава 12

Когда Гадюкин и Серьга вернулись к месту ночлега, других диверсантов на месте не было, да и быть не могло. Всем им достались отдаленные деревни, в которых таились «спящие» фашистские агенты. Пока доберешься туда, пока обратно, да и там, на месте, еще неизвестно, как дело сложится. Так что возвращения Крота, Хитрого, Петли и Жениха следовало ожидать лишь завтра, а то, может, и послезавтра.

Первыми, ближе к полудню следующего дня, вернулись Крот и Хитрый. Вернувшись, они тотчас разыскали Гадюкина и Серьгу. Все вышли в степь – говорить в деревне было опасно. Хотя, надо сказать, такая опасность была сугубо теоретической и умозрительной. Людей в селе почти не было – одни лишь ветхие старухи с такими же древними стариками да ребятня. Все прочие были на работе, добывали соль. Никакой другой работы в здешних местах не было.

– Ну и что? – коротко спросил Гадюкин у Крота и Хитрого, когда они вышли в открытую степь.

– В целом нормально, – ответил Крот. – Правда, один из агентов помер. А другой – ничего, жив. Хотя…

– Что? – глянул Гадюкин на Крота.

– Ненадежный он какой-то, – поморщился Крот. – Все ловчил да увиливал… И старый он, дескать, и немощный для таких дел… Еще и в рассуждения ударился. Для чего, говорит, все это нужно, когда немцев из Крыма поперли и больше они никогда не вернутся? Пришлось ему популярно объяснять, да еще и припугнуть. Сказали ему, что если не согласится – застрелим. И если вздумает бежать в НКВД или в этот, как его… СМЕРШ, то застрелим тем более. Отведем подальше в степь и… Вроде подействовало. Согласился. Но…

– Кто с ним беседовал? – спросил Гадюкин.

– Я, кто же еще, – ответил Крот. – Хитрый загорал на подстраховке. Ну и что будем делать? Не доверяю я тому человеку.

– А что делать? – пожал плечами Гадюкин. – Как нас и учили – повязать его кровью. То есть пускай он отравит для начала один бурт. А там куда он денется? Тогда-то он не побежит ни в какой СМЕРШ.

– Ладно, попробуем, – неуверенно согласился Крот.

– Вот ты и будешь пробовать, – сказал Гадюкин. – Хитрого не засвечивать.

– Понятное дело, – сплюнул Крот.

Вечером, когда уже совсем стемнело, вернулись Петля и Жених. На этот раз всей гурьбой в степь выходить не стали, ушли лишь Гадюкин и Жених. Петля намеревался идти тоже, но Гадюкин сквозь зубы произнес:

– Обойдемся и без тебя! Сиди на месте и жди моих распоряжений!

Петля ничего не ответил, лишь злобно зыркнул на Гадюкина и отвернулся.

– И как прогулялись? – спросил Гадюкин у Жениха, когда они вышли за околицу села.

– Хорошо прогулялись, – с энтузиазмом ответил Жених. – Хорошие люди, на все согласные. Крымские татары, как и я. Говорят, все сделаем. А если за деньги – то и два раза сделаем, и три раза. Не любим, говорят, советскую власть!

– Ты сам с ними разговаривал? – спросил Гадюкин.

– Я разговаривал, – подтвердил Жених. – Хорошие люди. Один – даже мой далекий родственник. Здесь много моих родственников.

– Значит, Петля никого из тех, с кем ты разговаривал, не видел? – уточнил Гадюкин.

– Нет, не видел.

– И ни о чем тебя не спрашивал?

– Ай, спрашивал! Много раз спрашивал. Кто они, какие они… Только я ему ничего не сказал. Зачем, говорю, тебе знать? Достаточно того, что я знаю. А ты меня страхуешь. Я правильно сказал?

– Правильно, – ответил Гадюкин. – Для чего ему знать? Так, говоришь, твои люди на все согласны?

– Да, они согласны. Сказали, что если надо, то поговорят со своими родственниками. И родственники тоже согласятся.

– Вот как, – от таких слов Жениха Гадюкин даже слегка растерялся. – Значит, и родственники… И что, их много?

– Не знаю, – сказал Жених. – Потому что с ними еще не говорили. Кто-то согласится, кто-то не согласится… Когда поговорят, тогда и буду знать. И ты будешь знать. А