Юрий Рогоза - Америкен бой Страница 25

— Есть немного, — угодливо залебезил тот и стал поворачиваться, чтобы Железяка снял наручники. Лейтенант снял один наручник и, когда блатной разворачивался к нему лицом ловко перехватил его руку и защелкнул наручник снова, но так, чтобы скованные руки были впереди.

— Ты что? — ужаснулся блатной. — С глузду съехал?

— Пошли, пошли…

— Куда?

— Ты что, не понимаешь? Такая красота! Надо ребятам показать, похвастаться… А тебе что, не говорили, что Железяка не берет?

— Так это ты и есть! Ах, шкура ментовская, не знал. А то прям в тебя бы целил… Ну да ничего, я с того света приду, чтобы горло тебе перегрызть…

— Скучные вы какие, блатные, — рассуждал по дороге Железяка. — Только и разговору у вас, что про «горло перегрызу» да про «отпусти»… Рассказал бы что-нибудь интересное. Ну, где товары берешь, или кому деньги от рэкета относишь…

Но блатной высокомерно молчал.

— Нет, необразованные вы… Беседу поддержать не умеете. А странно, посидите у нас месяцок и, глядишь, еще как разговоритесь…

— Убью тебя, — зашептал сквозь зубы блатной. — Дай срок, падла…

— Ладно, ладно, двигай, — лейтенант слегка пнул блатного под зад. — Это песня не новая…

При входе в поселок они увидели, что выстрелы разбудили жителей. Окна во многих домах, несмотря на поздний час, светились.

Некоторые стояли у, калиток и смотрели, как милиционеры загружали в автомобиль ящики, которые нашли в сарае. Увидев голого блатного, которого по центральной улице конвоировал милиционер — в одной руке сигарета, вторая в кармане, жители попятились в глубь дворов.

— Ты там срам-то прикрыл? — спросил Железяка. — А то мирных граждан напугаешь.

Так они дошли до «воронка», где лейтенант сдал задержанного операм:

— Обыщите его получше, — с деланной серьезностью приказал он. — Мало ли что.

— Взял все-таки! — восхищенно заметил один — А я уж думал, ушел…

И они привычно пригнув блатного, впихнули его в машину. -

Железяка прошел к сарайчику: — Сержант, чего там?

— Да как обычно. Дефицит! Кофе, сыр, масло, консервы…

— Вот, сержант, объясни ты мне, — Железяка присел на край ящика. — В обеденный перерыв я по магазинам бегу. Живу один, жрать дома вечно нечего. А продукты эти вижу только по ночам. Что ни обыск, то красота и ресторан, праздник гурмана. Вот мы их по описи обратно в торг сдаем, а на следующую ночь они опять тут где-нибудь. Отчего так?

— Диалектика, лейтенант. Но ты лучше об этом не задумывайся…

— Ну ладно, заканчивайте тут, а я пошел. Спать охота… Железяка отошел и, как бы что-то вспомнив, повернулся опять:

— Слушай, а кто там на ведро наткнулся?

— На ведро-то? А это Краснов.

— Это который про племянника рассказывал? Ну, пьяным машину угнал у него…

— Он, а что?

— Да ничего, выговор завтра сделаю. Из-за него стрельба поднялась, один чуть с крыши не порушился. А все из-за такого придурка… Ладно, пока.

Тут как раз из дома вывели лялек, которые по обыкновению визгливо голосили, что они не из таких, и вообще, по какому праву?

Визгливость голосов Железяке не понравилась. Как-то особенно гадко звучали они в серевшей уже ночи.

И тут очень кстати подвернулся красивый и мощный крапивный куст.

Железяка по-деловому выдрал из него середину и мощным веником стеганул всю троицу по голым ногам с чуть прикрытыми юбчонками соблазнительными, верткими попками:.

— А ну в машину, кошелки! — залихватски велел он. — А то запорю за блядство!

Девки завизжали еще пуще и начали материться.

— Оборзели? — удивился лейтенант. — В машину сказал!

И начал хлестать их всерьез.

Те сначала бросились было в рассыпную, но натолкнулись на ржущих оперативников. Все так же визжа, они стали убегать от Железяки, но тот их преследовал с некоторым внутренним ликованием и весельем:

— Эх, ночка задалась! Хоть крапивой вас, а достану, пакостницы!

Мирные жители безмолвно наблюдали за экстравагантной сценой.

Петро и Зяме велено было отправляться на разборку в ранние предутренние часы, но они презрели дисциплину и пошло проспали. Жили они вдвоем в небольшой квартирке из двух комнат, которую снимали у честных тружеников. Из них двоих Зяма выглядел поприличнее, поэтому полгода назад снимал квартиру именно он.

Удивляла наивность и жадность владельцев. Методика была предельно проста: из газеты взяли первое попавшееся объявление о том, что де «СДАМ КВАРТИРУ». Зяма подъехал на машине, поговорил с владельцами, предложил цену раза в два выше, чем тогда бытовали в городе. Владельцы — пожилая супружеская чета, то, что надо для такого облапошивания, — онемели от неожиданно подвалившего счастья и весомой прибавки к пенсиям. Они, конечно, еще пытались хорохориться, ставили какие-то условия: с мебелью обращаться уважительно, цветы поливать, деньги чтобы ежемесячно, 25-го…

Зяма легко со всем соглашался, кивал важно, признавался, что девушек с коллегой они водить не станут, они тут в длительной командировке, из Куйбышева приехали, работы очень много, а жилье им завод оплачивает…

Он, не заботясь хотя бы о приблизительной достоверности, нес полную ахинею, потому что хозяева прочно сидели на крючке и его не слушали, а мысленно тратили предложенные деньги. Словом, разговор вышел легким.

Зяма сам вызвался внести деньги на месяц вперед, совал им свой фальшивый паспорт, те вежливо отказывались: «Мы вам доверяем…» Деньги, впрочем, взяли.

Вместе с мужем подъехали в бедненькую, но аккуратненькую квартирку, осмотрелись. Зяма получил ключи, поулыбался на рассказы хозяина о том, что дети разъехались, а им со старухой много ли надо…

Тем же вечером Петро сменил замок. Словом, квартирку хозяева сдали так, как иные сдавали Измаил.

Один разок хозяева пытались рыпнуться, когда поняли, что денег им никто платить не собирается и цветы, скорее всего, не политы, но тут на авансцену вышел Петро, блестя золотыми зубами и демонстрируя руки в наколках. Он по-зековски орал, брызгая слюной, топорщил пальцы, целя хозяину в глаза и сильно тыкал его кулаком в грудь:

— Если ты, сука, еще раз сунешься, понял? Хоть слово еще, ветошь старая, бабу твою на куски порежу! Кишки тебе на табуретку намотаю и заставлю с ней вокруг стола бегать! Ты понял, падла? Дорогу сюда забудь! А если ментам стукнешь, то тебе вообще не жить! И выродков твоих в городах найду, всех под ноль вырежу!..

Хозяева, естественно, в милицию обратиться побоялись, помыкались да и махнули рукой. Авось, как-нибудь все само рассосется.

Жили, правда, после этого боязливо, в темное время суток на улицу ни ногой.

Квартирка за это время перестала быть чистенькой, облезла и заросла всяким мусором, бутылками. Кухня превратилась в мусорный контейнер.

Но блатным это было без интереса. Время они проводили может и не очень весело, но с удовольствием для себя. Выходили в рестораны, дома тоже пили. По временам выполняли поручения Близнецов и получали за это деньги. Поручения были однотипные: то одного припугнуть, то другого. То ту торговую точку разрушить до основания, то эту… Все эти занятия смазывались в

воспоминаниях или не держались там вовсе. Точно так же спустя день, они и думать забыли о какой-то сучонке, которую тоже «припугнули». Работа есть работа:..

Отдохновение они находили друг в друге. Прийдя в какой-то момент к ортодоксальному гомосексуализму, они образовали устойчивую семейную пару со всеми присущими семье штучками. Со скандалами, ревностью, разборками типа «куда деньги делись?» и отчасти нежностями. Правда, довольно-неуклюжими и грубоватыми, за которыми, впрочем, иной певец однополой любви мог бы углядеть истинно мужские добродетели. Все эти тычки, ласковые зуботычины, артикулированная агрессивность

сексуальных игр, — все это составляло основу их простого человеческого счастья.

Из-за этого же они были прекрасными исполнителями любых поручений, поскольку никакая жертва не могла рассчитывать на их не только чисто человеческие слабости, но и вообще на внимание: эта пара была совершенно замкнута на самих себя и непроницаема снаружи. Женщины их не интересовали и скорее вызывали отрицательные ощущения, поскольку в пределах их мировоззрения оказывалось, что «все бабы— суки, а сук надо давить», особи же мужского пола рисковали оказаться в дурной ситуации, когда один партнер решает приревновать другого, отчего тому приходится демонстративно доказывать беспочвенность подозрений.

В этом смысле их жертвам-мужчинам было даже хуже, чем женщинам.

Первым проснулся Зяма. Голова гудела, поскольку вчера был получен аванс, что и отметили коньяком «Наполеон», до которого Зяма был большой охотник. Ему нравился этот конфетный привкус, жесткость напитка, относительная дешевизна и латинские буковки на этикетке. Зяма с трудом разлепил глаза и попытался рассмотреть, сколько времени.