Егор Овчаренков - Последний бросок на запад Страница 25

Тело, нашпигованное осколками, лежало в углу. Из живота вылезли кишки. Стены и даже потолок были забрызганы кровью. Пух из разорванной взрывом перины снежинками кружил по комнате, оседая на липком окровавленном теле…

— Господи… — только и сказал Чернышев, закрывая левой рукой рот, — в воздухе стоял удушливый запах горелого мяса и пороха. Бывшему омоновцу стало дурно…

Емельянов скривился и подбородком указал в сторону смежной комнаты, дверь которой была вынесена взрывной волной и валялась посередине комнаты.

Вадим взял автомат на изготовку и шагнул в дверной проем.

— Пусто! — послышался его голос. — Этот ублюдок был один.

В этот момент снизу послышался грохот и звук неумолкаемой речи.

Емельянов кубарем скатился с лестницы, готовый к бою. Но картина, которую он увидел, заставила только нервно рассмеяться — на кожаном диване восседал Горожанко, держа в одной руке чашку с кофе, в другой пульт управления телевизором. Автомат он положил себе на колени.

— Вот это да! — воскликнул наемник, поворачиваясь к Диме. — Кайф! Давненько такого не было.

— Ты бы хоть поинтересовался, кто есть в доме, прежде чем за кофе хвататься! — сердито буркнул Емельянов.

Нервная система бывшего десантника отличалась завидной тренированностью, однако после того, что он видел наверху, ему стало немного не по себе.

— Так я смотрю — дверь выломана, вас нигде не видно. Значит, вы в доме. Чего мне бояться? — беспечно ответил Горожанко, наливая кофе в чашку. — На, держи, горячий еще!

Емельянов недовольно поморщился, но кофе взял.

«Как знать, — подумал он, — может быть, этот кофе поставил варить тот хорват, который стрелял в нас и от которого теперь кровавое месиво осталось…»

Перед глазами встала та же картина — кровь, неестественно белая, точно мраморная, рука, обрубок туловища, который казался таким маленьким…

«Ладно, нечего тут сопли распускать, — попытался успокоить себя Емельянов, — все-таки я знал, куда шел… Тут война».

— А ты будешь? — спросил он у Вадима, который спустился вслед за ним.

Чернышев недоуменно уставился на предложенный напиток. Затем схватился за живот и, громко ойкнув, скрылся за дверью туалета.

— Что с ним? — удивленно спросил Андрей.

Емельянов неопределенно махнул рукой.

— Да там мужика, который из пулемета стрелял, на куски разорвало… Неприятное зрелище… А у Вадима по жизни желудок слабый, все время мучается…

Истошный женский вопль заставил мужчин обернуться. Из комнаты выскочила женщина и бросилась наверх. Там вопль затих. Она все увидела…

— Пошли отсюда, — негромко сказал Горожанко.

Одно дело — лицом к лицу встретиться с вооруженным врагом. Совсем другое — с убитой горем женщиной.

Дождавшись Чернышева, они вышли на улицу, где увидели своих сербов.

— Вы что там делали? — спросил Ивица Стойкович, подозрительно глядя на полупустые вещмешки у них за спинами.

— Да там один придурок с пулеметом спрятался, — невозмутимо ответил Емельянов.

— A-а, ну пошли тогда с нами! — сказал командир.

И они двинулись в направлении центральной площади, откуда доносились автоматные очереди.

Городок, в принципе, был уже взят. Большая часть хорватского отряда, видя превосходящие силы сербов, отступила. Только отставшие вели упорное сопротивление, предпочитая смерть сербскому плену. Однако четники довольно быстро и грамотно гасили эти огневые точки.

В этом случае здание, как правило, закидывалось фанатами, а потом туда врывались сербы и расстреливали всех оставшихся в живых.

Правда, на центральной площади еще шел бой.

В трехэтажном строении из красного кирпича засело несколько хорватов, которые, используя преимущество своего укрытия, вели обстрел всех подступов к главной площади городка.

Ивица, моментально оценив обстановку, схватился за коротковолновый передатчик.

— Вуйович! — скомандовал он одному из минометчиков, засевших на господствующей высоте. — В центре красное здание с хорватским флагом видишь? Раздави его!

Ухнул взрыв — через несколько секунд крыша дома занялась ярким пламенем.

Емельянов ворвался в одно из примыкавших к площади зданий. Вбежав по лестнице на второй этаж, он прикладом автомата выбил чудом уцелевшее стекло в окне.

Заняв позицию, он твердо уперся ногами в паркет. Подняв оружие, направил его в сторону красного строения. Вот в одном из окон что-то сверкнуло. Дима прицелился и нажал на спуск.

Привычно толкнула в плечо отдача. Он не прекращал коротких очередей до того момента, пока не кончились в рожке патроны.

Когда это произошло, он не спеша поменял магазин, достал из кармана на рукаве пачку сигарет. Прикурил, щелкнув зажигалкой. Затянулся несколько раз — это был верный способ успокоиться. Затем положил дымящуюся сигарету на подоконник и, резким движением дернув затвор, выглянул из окна.

«Цок… цок…» — защелкали рядом пули.

— Суки, заметили! — сквозь зубы процедил Емельянов и, прислонившись к стене, опять взял сигарету. Сделав несколько глубоких затяжек, он положил ее на место. Вскинул автомат и повернулся к окну. Увидя противника, нажал на спуск. На этот раз не отпускал его до тех пор, пока автомат, лишенный патронов, не затих.

Поменяв рожок, он потянулся к сигарете.

— Так вот где ты!

Дима вскинул оружие в сторону голоса и едва удержал указательный палец.

— Тьфу, черт! — воскликнул он, увидев Чернышева. — Разве так можно? Еще секунда, и твой живот был бы наполнен свинцом.

— Да я, видимо, этого и не почувствовал бы… — мрачно заметил тот. — Опять язва разыгралась…

Емельянов обратил внимание, что его товарищ не просто побледнел, но даже позеленел.

— А я думал, это ты от зрелища размазанных по стене кишок расклеился…

— Это после пяти лет службы в ОМОНе? — усмехнулся Вадим, однако было понятно, что усмешка его — только маска. — Да нет, съел что-то не то.

Однако весь вид его свидетельствовал о том, что причина бледности кроется совсем в другом.

Вадима действительно тошнило, и он ненароком высунулся из окна, забыв про опасность; хорватский снайпер, спрятавшийся в здании напротив, не упустил момента. Висевшая на стене картина с грохотом свалилась на пол. Почти одновременно с ней упал Чернышев;

— Эй, с тобой все в порядке? — Емельянов бросился к приятелю.

— Да, вроде не зацепило…

— Обожди…

Подняв автомат, Дима направил в окно шквал огня. А Вадим отполз к стене, вскрывая упаковку с таблетками.

В этот момент раздались взрывы. Земля задрожала, а трехэтажное здание из красного кирпича вдруг начало рассыпаться, словно карточный домик.

Минут через пять, когда осела пыль, перед Емельяновым лежала груда развалин — видимо, мина, выпущенная сербами, угодила в ящик с боеприпасами.

Последний оплот сопротивления хорватов был сломлен. Но задерживаться в этом пункте не стоило. У противника сил в этом регионе было достаточно.

На соборе святого Филиппа колокола пробили к мессе. И тотчас же отозвались колокола на двух других — святых Петра и Павла и в монастыре святой Урсулы. В последнем храме, который был построен по указу папского легата в начале века, когда эти земли отошли к австрийцам, колокольный звон приятно выделялся серебряной чистотой мелодии.

Зимний воскресный день, казавшийся в этом провинциальном боснийском городке таким долгим, тягучим, скучным и бесконечным — как ни в каком другом месте, — медленно угасал. Ничто не говорило, что городок находится в нескольких километрах от размытой, неопределенной линии фронта — разве что бронетехника, поставленная на блокпостах при въезде в город.

В гостиной небольшого уютного домика сидела девушка — она, откинув голову назад, дремала. Когда в городе прозвонили колокола, она наконец открыла глаза и окончательно сбросила с себя дрему.

— Злата! — послышалось из соседней комнаты, — Злата, что ты делаешь?

Злата — так звали девушку — нехотя поднялась с дивана.

— Ты, Мирослав?

— Да. Я сейчас ухожу — вызывают в штаб. Сиди дома, скоро буду…

Теперь ей нравилось все или почти все, что ее окружало: нравилась эта комната с большим окном, выходящим в сад. Нравилась яблоня в саду, которую посадил отец в год ее рождения, нравилось, как успокоительно, умиротворенно постукивали ее ветви в стекло. Она зацветала каждую весну нежнейшими белыми цветами.

Иногда, правда, девушку охватывал страх: все-таки она жила в прифронтовом городе. Ее муж, Мирослав Новак, капитан контрразведки армии боснийских хорватов, показывал ей фотографии, на которых были запечатлены те зверства, которые творят сербские четники…

Зачем только она уехала из Загреба? Ей так было хорошо в уютной квартире на пятнадцатом этаже. Мирослав учился в военной академии и вполне мог остаться служить в армии республики Хорватия.