Сергей Зверев - Полундра Страница 25

Стоя на палубе своего родного судна, Полундра понимал, что теперь все надежды возложены на него. От него одного зависит благосостояние этих людей, ради которых он должен презреть смертельную опасность и выполнить работу, которую коман— дир доверяет только ему одному. В ту минуту Полундра сильно сомневался, что опасность проведения водолазных работ на затонувшем корабле действительно так велика и только он один способен поднять на поверхность груз из артпогреба. Однако командир сказал ясно и четко, что пустит под воду на затонувший «Бостон» только его одного. А слово командира было для старлея Павлова законом.

— Ладно, хорошо, — своим басовитым, немного глухим голосом проговорил наконец он. — Если уж так надо, то могу я один туда полезть… Не возвращаться же нам, в самом деле, с пустыми руками.

Полундра видел, как на лицах окружавших его людей отразилась радость, когда он произнес эти слова. По лицу кавторанга он видел, что тот даже хочет обнять своего «сынка». Однако не любитель экзальтированных сцен, Полундра только кивнул всем и отправился в свою каюту. Надо было готовиться к длительным и нудным поискам затонувшего корабля.

ГЛАВА 20

— Значит, врачи говорят, все прошло успешно? — Серо-желтое лицо отставного каплея Назарова, вдавленное в тощую больничную подушку, озарилось счастливой улыбкой. Он глядел на свою дочь, сидевшую возле его больничной постели.

— Да, папа, — повторила та. — Я разговаривала с хирургом и с лечащим врачом. Они оба говорят, что операция прошла успешно, ты ее выдержал. И опухоль твою они удалили. Теперь твоя жизнь вне опасности…

— Ухитрились-таки вырезать. — Распластанный на больничной койке отставной моряк удовлетво— ренно кивнул. — Хорошо тебе, однако, дочка, ты можешь говорить по-английски, с врачами общаешься. А я вот, хоть и прослужил всю жизнь на военном флоте, так и не научился понимать, о чем они там лопочут. Без тебя и воды не знал бы как попросить в этом норвежском госпитале.

— Они здесь тоже не все понимают по-английски, — возразила ему Наташа. — Больше говорят на своем родном норвежском, хотя почти все знают еще и немецкий. Но по-немецки я не знаю ни слова…

— Да, угораздило меня на старости лет и за границей побывать, — продолжал старик, уважительно рассматривая роскошное, в сравнении с военным госпиталем его родного городка, убранство послеоперационной палаты норвежской натовской клиники. — Пусть и в качестве живого трупа меня сюда доставили, но все равно приятно. Хотя в Москве бы меня ничуть не хуже прооперировали, я уверен…

— Боря так захотел, — тихо, пряча глаза, сказала девушка.

— Да уж, твой Боря! — скривив презрительно губы, сказал старый моряк. — Зятек теперь, понимаешь ли… Смотри какой добрый оказался: и операцию оплатил, и дорогу, и обслуживание. А я-то думал, это мой родной Северный флот расщедрился, денег на лечение отвалил.

— Нет, папа, это Боря, — тихо повторила девушка. — Я тебе говорила, я выхожу за него замуж.

— Смотри-ка! — недоверчиво покачал головой старик. — Любит, значит, тебя, а? А как же тогда Сережка Павлов? Ведь его отец мне жизнь спас. Я тогда, в лодке, перед выстрелом, ему поклялся об его сыне позаботиться. И видишь, как позаботился!

— Прости меня, папа, — тихо проговорила девушка. — Но я ему обещала…

— Что, что ты ему обещала? — Старик в волнении приподнялся на локте. — Любовь до гроба? Как ты с нелюбимым человеком жить-то будешь? Объясни мне! Ведь жизнь прожить — не поле перейти!

— Папа, ты не нервничай! — Руки Наташи дрожали от волнения, когда она бережно укладывала больного отца обратно в постель. — Но я должна сказать тебе одну вещь… Я только что это узнала.

— Что? — Старик весь напрягся, желтое лицо его стало багроветь. — Что, опять какое-нибудь несчастье?

— Папа, ты только не волнуйся! — умоляюще произнесла девушка. — Но, понимаешь ли… Я… я беременна!..

— Как?

Лицо старика приобрело землистый оттенок, он без сил опустил голову на подушку.

— Да, папа, — тихо, но твердо повторила Наташа. — Я беременна.

— Уже? — Старик продолжал смотреть недоверчиво, потом тяжело вздохнул, в изнеможении закрыл глаза, раздавленный внезапно наступившим приступом слабости. Однако губы его продолжали упорно шевелиться. — Быстро вы, молодежь, теперь… Ни свадьбы еще не сыграли, ничего, а у вас уже.. Поэтому-то он и такой щедрый, этот Борька—ханыга Получил, что хотел, стало быть...

Его сетования прервала внезапно вошедшая сестра, служительница клиники. В руках ее была трубка мобильного телефона. Сестра сказала что-то по-норвежски, но ее никто не понял. Наташа смотрела на вошедшую вопросительно и с тревогой.

— Назаров? — спросила наконец сестра милосердия с резким иностранным акцентом, коверкая ударение в этой русской фамилии и вопросительно глядя на старика.

— Да, я Назаров, — отозвался тот. — Что еще за беда случилась?

Но сестра милосердия молча протянула ему телефонную трубку. Старик непонимающе глазел на нее.

— Это звонят тебе, папа, — догадалась наконец девушка. — Бери, бери трубку.

— Борька? — вдруг догадавшись, спросил старик.

— Нет, папа, что ты! — в испуге воскликнула Наташа. — Это кто-то из местных. Не видишь разве: телефон мобильный, по такому международный звонок невозможен…

— Кто же это тогда, черт возьми? — рассеянно пробормотал старик, поднося трубку к уху.

Сестра милосердия удалилась, а белокурая девушка пододвинулась поближе к старику. Она тоже желала знать, что означает этот телефонный звонок ее отцу.

ГЛАВА 21

При остром недостатке жилого пространства на гидрографическом судне для мичмана и Полундры было большой честью то, что они вдвоем занимали отдельную каюту. Пусть размеры ее только-только позволяли уместить две узкие койки и остававшийся между ними проход позволял лишь с трудом разойтись двоим, однако это считалось очень хорошими условиями для полноценного отдыха моряка после вахты.

Только какой же это, к черту, мог быть отдых, когда в соседней каюте врубили музыку на полную громкость! На небольшом судне с переборками из тонкой листовой стали слышимость была отличная, залихватские блатные песни гремели во всю дурь, мешали уснуть.

Полундра тяжело вздохнул, заворочался на своей скрипучей койке, перевернулся на спину.

— Не спишь, а, старлей? — Мичман Витька Пирютин осторожно приподнялся на локте на своей койке.

Полундра снова вздохнул, завозился, повернул голову к другу

— Не в курсе, который теперь час? — усталым и вялым голосом спросил он.

— Скоро два часа, — неохотно отвечал тот. — Ночь сейчас на дворе, спать надо. Да только как же тут уснешь? Мало того, что полярный день, солнце по целым суткам за горизонт заходить не хочет, а тут еще…

— Когда ж они там заткнутся, а? — устало проговорил старлей, ворочаясь на постели, отчаянно скрипевшей под тяжестью его могучего тела. — У нас все-таки пока что судно, а не казино и не бордель…

— И хотел бы я знать, откуда у них взялся коньяк, — задумчиво проговорил мичман. — Не было еще такого, чтобы кто пьянствовал на гидрографическом судне, не гражданка это…

— Была не гражданка! — сухо и зло отозвался Полундра. — А теперь еще хуже, чем гражданка. Распускаться наш командир стал, как мы судно наше продали, самоконтроль над собой потерял…

Внезапный грохот шагов на крутом судовом трапе, стук резко открываемой двери заставил обоих моряков умолкнуть. — Ура, сынки! Нашли мы этот хренов эсминец! Нашли! На дне он лежит, как миленький, приходи и бери!..

Волосы внезапно ворвавшегося в каюту кавторанга были дико всклокочены, багровое лицо блестело от пота, глаза дико бегали, словно не знали, на чем задержать свое внимание. На ногах командир судна едва держался, словно в сильнейшую качку — он поминутно хватался за стены и дверь каюты, хотя на самом деле в этот час суровое Норвежское море было тихо и спокойно.

— Сынки! — радостно кричал он. — Нашли мы эсминец!

— Знаем, командир, не ори, — спокойно возразил Полундра. — Ты нам об этом еще днем сказал, когда трезвый был…

— Нашли мы его, нашли! — не слушая Полундры, исступленно повторял кавторанг. — На карте обозначили, опознавательные буи сбросили, закрепили… Глубину измерили: восемьдесят метров, тютелька в тютельку для работ с аквалангом, Леня туда уже опускался, говорит, лежит на дне, как миленький, самый настоящий американский эсминец. И на борту написано: «Бостон»…

— Ты когда спать собираешься, командир? — спросил его мичман. — Завтра вставать рано.

— Успеем, выспимся! — безапелляционно заявил Мартьянов. — Живем-то один раз, правильно? Так что надо не стесняться, радоваться…

— А не преждевременно, а? — спокойно возразил Полундра. — Вот достанем ящики со дна, тогда и порадуемся.

— Это примета нехорошая, командир, — вторил своему другу мичман. — Отмечать успех до окончания дела.