Евгений Сухов - Конец таежной банды Страница 26

– Да, сестра уехала вместе с мужем и меня звали, но я осталась, потому что испугалась, – призналась она, опустив глаза, – про них всякое рассказывают. Говорят, что они с людей скальпы снимают и пляшут вокруг костров, и свальным грехом занимаются во время медвежьего праздника с местными. Я не решилась.

– Как с сестрой общаешься? – строго спросил Красин.

– Она передавала через Кырныша письма для меня, – ответила девушка, – опять звала, говорила, что у них все хорошо.

– А она не рассказывала, в каком районе находится их крепость, хотя бы примерно? – поинтересовался Красин, как бы невзначай, наливая себе в кружку еще спирта.

– Нет, ничего такого она не рассказывала, – покачала головой девушка.

– Хорошо подумай, – произнес Красин. В дыры на сарафане было видно обнаженное тело девушки, и начальник окрисполкома в какой-то момент решил, что черт с ним с допросом.

– Садись, ешь, – произнес он, придвигая к ней колбасу, консервы и хлеб, а сам залпом осушил содержимое кружки. Дыхание перехватило. Он крякнул, закусил и выдохнул, распространяя по комнате спиртовые пары.

Девушка напала на еду, стала безобразно пихать все в рот, глотать, не заботясь совсем, как она выглядит со стороны. Зрелище было не для слабонервных.

– Однако, – протянул Красин с кривой улыбкой и налил себе еще спирту. По телу разливалось приятное тепло. В голове слегка зашумело. Откинувшись на стуле, он посмотрел на тумбочку, где под пиджаком лежал заряженный пистолет. Если вдруг пожалуют незваные гости, он мог легко выхватить оружие и воспользоваться им. Вокруг дома дежурила охрана. Он чувствовал себя в полной безопасности, совершенно разомлел и наблюдал за девушкой, представляя себе, какая она без одежды. Выждав с минуту, он наклонился вперед и отобрал у девушки горбушку хлеба: – Все, хватит жрать, а то будет заворот кишок с голодухи.

Вид у арестованной при этом был, как у обиженного ребенка, которого лишили конфеты и отняли любимую игрушку.

– Я серьезно говорю, что тебе больше нельзя есть, – произнес Красин, нахмурившись.

Девушка виновато опустила глаза и пролепетала:

– Спасибо вам.

– Не благодари, – ухмыльнулся Красин, – а лучше скажи, хочешь ли ты выжить?

– Да, хочу, – едва слышно ответила арестованная.

– Я могу помочь в этом, – заявил довольный Красин.

– Но что я могу сделать для вас? – пробормотала она растерянно. – Я уже все рассказала. Больше ничего не знаю.

– Ну, ты можешь помочь в другом, – ухмыльнулся Красин, – сними сарафан.

– Зачем? – она вскинула голову, дико посмотрела на него и залилась краской.

– Затем, что я так хочу, – резко ответил Красин. – Я очень могущественный человек, могу вытащить тебя из этого дерьма, дать еду, деньги, одежду, а могу приказать расстрелять или могу отдать Квану – желтому дьяволу, как вы его уже успели окрестить в деревне. Он действительно дьявол и делает с людьми такое, что даже трудно представить.

Дрожа от страха, девушка встала, сбросила с себя сарафан и стыдливо прикрылась руками.

– Убери руки, – заорал на нее Красин, чувствуя растущее возбуждение. Смотреть было особенно не на что. Кожа да кости, но его возбуждала сама ситуация, ощущение безграничной власти. Он мог делать с ней все, что захочет, и никто ему не помешает.

Поднявшись, он обошел к стол, приблизился к девушке и грубо схватил ее за плечи.

– Не надо, пожалуйста, – запричитала она, заливаясь слезами.

– Отчего же не надо? – язвительно спросил председатель окрисполкома, принуждая ее лечь на стол. – Очень даже надо. Пикнешь – я тебя прибью.

– Не надо, пожалуйста, – она уже ревела в полный голос.

Разозленный Красин залепил девушке пощечину, но это не помогло. Арестованная начала всерьез отбиваться, даже попыталась заорать. Он вовремя успел ей зажать рот.

– Заткнись, дура! Хочешь сдохнуть?

Но никакие слова на девушку уже не действовали. Красин еще несколько раз ударил ее по лицу, прижал одну руку к столу, навалился, стал раздвигать ноги, но неожиданно получил вилкой в шею. Девушка каким-то образом дотянулась до столового прибора, валявшегося на столе возле тарелок с остатками позднего ужина председателя окрисполкома. Красин взревел, точно раненый медведь, вырвал вилку из раны, отшвырнул в дальний конец комнаты и стиснул руки на худой шее девушки. Отпустил только тогда, когда жертва перестала трепыхаться. В дверь давно барабанили и кричали. Словно очнувшись от наваждения, председатель окрисполкома повернулся на крики. От нескольких мощных ударов дверь слетела с петель, и в комнату влетела взбудораженная охрана. Глаза всех прыгали от мертвого тела на столе на окровавленную физиономию партийного руководителя.

– Она на меня напала. Я защищался, – с обидой выкрикнул Красин, будто его обвиняли в чем-то.

– А почему она голая? – изумленно поинтересовался Петраков и тут же под грозным взглядом Красина прикусил язык. Милиционеры не знали, что делать в такой ситуации. На шум с улицы прибежали наемники Квана, лопоча что-то на китайском.

– Не пускайте их сюда, – истерично взвизгнул Красин, зажимая рану на шее ладонью, – да не стойте же вы столбами, помогите мне остановить кровь!

6

Утром подсчитывали потери. Отряд потерял убитыми двенадцать человек. Из оставшихся десяти человек шестеро с ранениями различной тяжести. Тела бандитов сложили у сгоревшей кузницы. Двадцать шесть трупов. Плюс двое пленных. Алексей подумал, что это совсем не плохой результат после прошлого фиаско.

– А наемники-то ничего, умеют воевать, – заметил Трефилов, наблюдая за погрузкой оружия на телеги.

– Им за это хорошо платят, – заметил Алексей.

– Слушай, а зачем нам сейчас уходить отсюда? – поинтересовался Трефилов. – Много раненых, а до Сосновки путь не близкий.

– Поэтому и надо уходить, – пояснил Алексей терпеливо, – бандиты могут заявиться в любой момент, и мы ничем не сможем им ответить. Отойдем в село за подкреплением, допросим пленных и вот тогда выступим для решающего боя.

– Наверное, ты прав, – согласно кивнул начальник милиции.

Алексей подозвал командира отделения и приказал привести пленных, прикрывая глаза от солнца, вставшего на горизонте. Солнечный свет разливался по холмам, красил крыши домов. Трава снова стала изумрудной, а вокруг запели птицы. На душе у чекиста стало сразу как-то легче. Ночной бой уже казался далеким прошлым. Он почти выполнил задуманное. Оставалось совсем немного.

– Алексей Николаевич, вы позволите мне остаться здесь? – спросил неожиданно появившийся Рыков.

– Нет, – отрезал Алексей. Историк невероятно утомлял его в последнее время.

– Почему нет? – возмутился Рыков.

– Антон Семенович, да вы спятили, что ли? – закричал на ученого Алексей. – Мы уедем, а в скит заявятся бандиты. Знаете, что они с вами сделают?

– Уверен, они меня не тронут, – упрямо возразил Рыков, – я простой человек, не милиционер и не чекист…

– Да им плевать, – заверил его Алексей, – даже и не просите. Я не позволю вам совершить такую глупость…

– Что значит, глупость, – обиделся Рыков, – я выполняю свою работу. Вы не можете принудить меня уехать. Я решил и останусь.

– Антон Семенович, вы очень ошибаетесь, утверждая, что я не могу вас принудить, – оскалился Алексей, поправляя пояс с кобурой, – еще как могу.

Глаза ученого сделались испуганными. Он попятился и капризным голосом выкрикнул:

– Мне стоит сделать всего один звонок в Москву и сообщить про ваши бесчинства…

– Угрожаете? – сузил глаза Алексей.

– Вы меня заставляете делать это, – стал оправдываться Рыков, – это не в моих правилах, но с учетом сложившейся ситуации…

– Ладно, черт с вами, оставайтесь, – махнул рукой Алексей. – Если в Меднинске спросят, я скажу, что вообще вас не видел. Так что вы находитесь здесь на свой страх и риск, и, если что-нибудь случится, никто не придет вас выручать.

– Со мной будет все в порядке, – убежденно ответил ученый.

Китайцы связали их очень профессионально. Отвели руки и ноги назад и прикрутили к жердям в свободном стойле на конюшне. Остаток ночи пришлось простоять на коленях. Как только охрана удалилась, Евдокия стала пытаться освободиться, дергала веревки, крутила запястья, но все без результата. Часа через два она устала и прекратила попытки, поняв, что это бесполезно. Веревки не ослабли ни на миллиметр, только сильнее стянулись. Было невероятно больно. Кисти стали неметь. Выругавшись сквозь зубы, Евдокия посмотрела на Серого, висевшего напротив нее в таком же положении на жердях. Он даже не пытался что-либо предпринять. Казалось, что он спит. Голова свесилась на грудь, глаза закрыты.