Вячеслав Денисов - Наживка для крокодила Страница 26

Вот такая история. Я рассмеялся, а Жмаев с минуту думал и заявил:

– Теперь третьему тоже лучше застрелиться.

Встал и пошел дальше дежурить.

Почему я тогда вспомнил об этом вечере? Потому что пора было перестать думать, как мент. Те пять дней я рыл под себя землю, как терьер, вместо того чтобы мчаться, как борзая. Я шел верной дорогой – в этом-то был уверен, но мысль о том, что я теряю что-то важное, не давала мне покоя. Уходило время, а вместе с ним исчезало все, что «вяжет» Табанцева, Тена, Кореневу и еще кого-то невидимого в единый узел. Если не перестроить поиск, у меня на руках останется лишь труп Тена и труп Шарагина. И связующей ниточкой между ними будет заключение экспертизы. Тен убит из «ТТ», обнаруженного в квартире Жилко. Из того же самого «ТТ», которым Шарагин пытался перестрелять ментов, решивших задать ему пару вопросов.

Так почему я вспомнил об этом вечере, когда Лешка рассказал смешной анекдот? Потому что здесь кроется разгадка моих слепых «тыканий» в стену. Почему я тогда рассмеялся? Потому что мой рабочий день уже закончился. Я уже почти был дома, поэтому и думал не как мент, а как обыватель. Почему не рассмеялся Валерка Жмаев? Потому что в тот день он дежурил. Смешной анекдот он воспринял не как абсурдный случай, не имеющий права на существование из-за своей несуразности, а как конкретную криминальную ситуацию. Два мужика убиты выстрелами в упор, а третий, который находился в квартире вместе с ними, будет рассказывать в милиции, как они играли в русскую рулетку пистолетом Макарова. Ему поверят? «Нет», – решил Жмаев, и пошел дальше дежурить.

Почему я не видел очевидного? Потому что рассуждал как милиционер. Как сыщик-профессионал. А неужели Горский – самый умный сыщик в Кабардинске?! Ведь меня кто-то «делал» именно потому, что ему были хорошо известны логика и последовательность моих действий!

Квартира Жилко была опечатана уже неделю. Степан почему-то не хотел появляться по этому адресу. Скорее всего, парень боялся, что его могут задержать и опять отправить на зону. Логично? Вполне. Не поспоришь.

Вскрывать дверь, как случилось с квартирой Кореневой, я не собирался. Прежде всего потому, что на сей раз со мной должен был находиться следователь. Нужно, чтобы все, на что я укажу ему пальцем, документировалось. Вязьмин упираться не должен. Его самого начинали «давить» сверху. И это дело – не самое светлое пятно в его карьере. Вязьмин пока еще ничего не сделал самостоятельно. В расследовании он играет роль постольку, поскольку нормативными актами закреплено присутствие в этом мероприятии следователя прокуратуры. Только я одного не мог понять: почему его в прокуратуре терпят, а не гонят поганой метлой? По нему уже истосковалась должность сотрудника службы безопасности какого-нибудь банка. Впрочем, чья бы корова мычала… У меня были все шансы занять эту должность раньше Вязьмина.

Он шел рядом со мной и стонал, как теленок-сосунок:

– Горский, чего ты там хочешь внести в протокол? Уже все отработано, без тебя. Ты хоть скажи, может, зря идем?..

Надоел. Хронически не перевариваю это слюнявое нытье. Если ты урод по жизни и бог не одарил тебя ничем, что помогало бы расследовать преступления, то почему не посмотришь хоть пару минут, как это делают другие? Что мне там нужно? Телефон! Телефон мне нужен!

Телефон в квартире Жилко, который, как я помнил, стоял в комнате, на швейной машинке. Черный аппарат с автоматическим определителем номера и обширной памятью. И хорошо, что мысль об этом телефоне не пришла мне в голову раньше. Дорога ложка к обеду. Я был уверен, что через два часа после того, как я заставлю Вязьмина переписать всего один номер из автоматической записной книжки аппарата, он уже не совсем отчетливо будет понимать, зачем находился в квартире Жилко. Это мне и нужно – главное, чтобы протокол осмотра был в деле, а Вязьмин этому значения не придает. Господи, есть же такие тупые люди!..

…Когда мы вышли из квартиры на улицу, я опять почувствовал, что мне не хватает воздуха. Пока Вязьмин ныл и засовывал в папку печать с ключами от двери Жилко, я опустился на лавку и стянул с головы шапочку…

– Ну, что мы, ради одного этого номера шли в такую даль? – выдыхал пар, как жеребец, следователь.

Перед моими глазами стояли синие круги. Астма, так ее…

– Милок, – протрещала надо мной, как сорока, бабушка с бидоном разливного молока, – плохо, никак?

Разливное молоко, оно дешевле. Вот бабушки и встают в половине восьмого, чтобы по первому гудку заехавшей во двор молочной цистерны бежать занимать очередь. И дело тут не в дешевизне даже. Это – стиль жизни. Наполнив бидоны, можно еще часа три постоять в компании и посудачить о повышении тарифов на коммунальные услуги…

– Плохо, говорю, что ли? Что ж вы, молодежь, так пьете? На-ка валидольчику, пососи…

Я машинально засунул в рот таблетку, кивком головы поблагодарил старушку и показал Вязьмину на дорогу.

Прерывая нескладные претензии попутчика, я приказал… Не попросил или напомнил, а именно приказал:

– Протокол осмотра телефона обязательно приобщишь к делу.

– Полчаса рабочего времени ты у меня отнял, Горский. И столько же – у понятых.

Я с шумом выплюнул таблетку. Она вылетела из меня, как минометный снаряд, и утонула в покрывале свежего снега, выпавшего за ночь.

– Ты можешь заткнуться хоть на минуту, Вязьмин?! Что ты ноешь, как педик в женской бане?! Делай что говорю, если у самого мозгов не хватает!

Вот на этой ноте мы и расстались. Вязьмин пошел стучать на меня прокурору, а я направился к Игорю Вьюну. Вьюн – это не кличка. Это фамилия мастера спорта международного класса по автоспорту. Месяц назад мой старый знакомый вернулся из Польши, где защищал честь российского триколора на чемпионате Европы по автогонкам. Есть такой вид спорта для интеллектуально одаренных людей. Два десятка легковушек-малолитражек носятся по кругу стадиона. Их водители изо всех сил стараются столкнуть с дороги противника. Тот, кто сумел это сделать, объявляется победителем. Думаю, что все, у кого есть дома телевизор, могли хоть раз наблюдать эти соревнования в программе «Вы – очевидец» или в передаче про спасателей России.

Как-то раз мне пришлось поучаствовать в пьянке, посвященной очередной победе Игоря. Плохо помню весь процесс, но когда я открыл глаза, то обнаружил себя на переднем сиденье «девятки» Вьюна. Он мчал по ночному городу со скоростью что-то около… Я могу сказать лишь то, что в конце пути уверился – нас ожидают либо бригада санитаров из сумасшедшего дома, либо оркестр, играющий «похоронный марш № 3». Мои ощущения достигли своего апогея, когда я, купив спиртного (мы, оказывается, ездили за водкой), понял, что Вьюн не в состоянии ходить. Его вынесли из-за руля на руках. Хмель выветрился у меня тогда довольно быстро. Это произошло сразу после исторической фразы Вьюна:

– Жа… Запо… Это… Запомни, Андрюха… Рожденный летать ходить не может!

Вот к этому Гарри Поттеру я сейчас и направлялся. Нужно поздравить парня с очередной победой на чемпионате Европы и заодно, если так можно сказать, извлечь из этого поздравления корысть. А корысть для меня заключается в том, что на ближайшие два дня мне нужны Вьюн, его «девятка» и способность летать. Впрочем, быстро ходить ему тоже не помешает.

Что изменилось во мне за те дни?

Я потерял очень многое из того, во что верил, и нашел многое из того, о чем не смел даже мечтать. На самом деле, мне не дается ничего просто так. И если судьба мне одно дарит, то она же обязательно безжалостно отнимает другое. Все происходит настолько быстро и неожиданно, что я не успеваю даже понять, хорошо это или плохо. Мне просто не хватает времени.

Когда я ехал к Вьюну, в моем кармане лежал листок бумаги с номером телефона. Комбинация из шести цифр, которая заставила меня задохнуться. Как в день ранения Лешки. Этот номер зафиксировался в записной книжке телефона квартиры Жилко. Он высветился на электронном табло при «проверке» памяти аппарата. Прошло всего двадцать минут после того, как она переговорила с Шарагиным, и в квартире раздался еще один звонок…

Стараясь не замечать нытика Вязьмина, я нажал кнопку, и зеленый дисплей равнодушно высветил номер служебного телефона Максима Обрезанова. Он позвонил в квартиру Жилко сразу после того, как я на его машине выехал по адресу…

Мне было трудно дышать, потому что, как бы я ни старался отыскать причину, дабы оправдать Макса, мне приходило в голову только одно. Зачем Шарагин стал без разбору палить в милиционеров? Ответ прост – нужно было убить меня. Его беда заключалась лишь в том, что он не знал, как я выгляжу, а времени объяснить у Обрезанова не было.

Макс, ты сыграл наверняка, ничем не рискуя. Кому, как не тебе, известно, что происходит с преступником, когда тот начинает стрелять в милиционеров? Подкорка. Работает автомат. Выстрел на поражение…