Петр Катериничев - Охота на медведя Страница 26

Гринев снова усмехнулся. Кто и когда такое придумал: «сверхточное оружие»?

Оружие может быть или точным, или — нет. В случае, если оружие неточно, противник выигрывает. На любой войне это означает твою гибель. А что является его оружием? Жалкие девяносто пять «зеленых лимонов»? Это хорошая сумма для безбедной жизни. И для просчитанной игры, той, какую он предложил Чернову. Но — ничто для фондового рынка. Эти деньги сработают запалом только тогда, когда он правильно выберет время. И — сложит свой костерок.

Решение он принял. И не вчера, и не месяц назад, и даже не год... Здесь даже срок не важен. Все решения мы принимаем один раз. И — навсегда. И даже если остается иллюзия, что где-то и что-то можно подправить, подсознание уже просчитало твой будущий выбор, твой путь и расставило и сигнальные флажки, и волчьи капканы.

Олег подошел к окну. Ночь окутала Москву. Олег закрыл глаза и только теперь почувствовал, что устал. Прилег на кожаный диван в углу кабинета и крепко уснул.

Ему снилось, как он брел по темному ночному лесу, но вот что было странно: ему было спокойно, он ощущал тысячи запахов и слышал тысячи мельчайших звуков, он знал этот лес и чувствовал себя в нем хозяином. Ветви проскальзывали над ним, не задевая, травяной и хвойный покров мягко пружинил под его шагами... Он вышел на опушку, впереди было поле, и что-то влекло его туда. И тут — пришел страх.

Он втягивал в себя воздух, но не мог надышаться, а из ночи на него надвигалось что-то неведомое, жуткое... И тут — треснуло сухо, полыхнуло двумя всполохами, и горячий, каленый удар в плечо опрокинул его... И он побежал обратно, в глубь леса, стараясь скрыться в его непроницаемой тьме и там — затаиться... Но лес словно разошелся, Медведь оказался на шоссе, белые неоновые огни неслись прямо на него, и он слышал рев мотора и чувствовал, что не может сдвинуться с места...

...Олег открыл глаза и несколько секунд таращился в темноту, освещенную неоновыми вспышками рекламы в здании напротив. Ощущение тревоги не проходило.

Кто-то был в комнате. Он услышал поскуливание, рванулся и ухватил маленький скулящий комочек.

Это был щенок. Маленький, с несуразно большими лапами. Наверное, охранники на первом этаже подобрали где-то, но как он очутился на восьмом? Забрался в лифт и проехался с кем-то из посетителей еще днем? Или сердобольные девчонки из контор — а контор на каждом этаже десятка полтора квартирует — подобрали кутенка покормить, да так и забыли в офисе и пошел он странствовать по темным и пустым коридорам?

— Ты чей, бобик?

Песик тихонечко авкнул. Олег опустил его на пол:

— Извини. Маленький, а лаешь, как большой. Завтра позвоню в программу «Большие родители», и тебе там обрадуются, факт. Есть хочешь?

Щенок снова авкнул тоненько и, когда Олег побрел прочь из кабинета, смешно, вразвалку, потрусил за ним.

Олег прошел в маленькую кладовку, где стояли в ящиках бутылки с боржоми, колой, коньяком. Был даже небольшой мешочек с кофе. И кофемолка. Борис Михайлович Чернов был странным человеком. На себя он денег не жалел. Но притом усердно экономил: все, что хранилось в кладовке, предназначалось для угощения клиентов, было отличного качества, но закупалось всегда оптом: так дешевле.

Олег открыл холодильник. Вынул палку сырокопченой и почувствовал голод.

Быстро нарезал колбасу специальным ножом, наполнил с верхом большую тарелку, распечатал пачку предназначенного для тостов хлеба. Подумал, прихватил бутылку «Хеннесси», вернулся.

Песик крутился рядом и повизгивал.

— Ну что, малыш, будем считать это поздним ужином? Или — ранним завтраком?

Олег взял с дюжину нарезанных кусочков, положил на принесенное с собою блюдечко и поставил перед щенком. Тот принюхался, ухватил кусочек острыми зубками и стал есть неспешно, щурясь от удовольствия.

Олег налил себе рюмку, выпил, и — аппетит сразу пропал. Но спиртное его, как ни странно, взбодрило. Посмотрел на часы. Уже понедельник. Значит, рабочий день.

Гринев включил компьютер, ввел ключи и пароли и перевел часть средств на свои счета в российских банках.

Потом положил перед собой чистый лист бумаги, на секунду задумался и один за другим четким почерком вписал несколько пунктов плана. Оставил лист на чистом столе, открыл окно, вышел на малюсенький балкончик, закурил.

Песик выбежал следом, покрутился, отошел в сторонку и, пряча глаза, сделал лужу. Потом подошел к Олегу и закрутил хвостом. Гринев потрепал щенка по холке, тот тявкнул, присел и сладко зевнул.

Олег вернулся в комнату, вынул из одного из столов ящик, взял рабочий халат технички, уложил туда, подхватил песика на руки, посадил в коробку, сказал:

— Место. Спать.

Щенок снова сладко зевнул, принюхался, лег на спину, повалялся, встал, снова понюхал место, посмотрел на Олега. Тот погладил его, щенок улегся, вытянув лапы, закрыл глаза, свернулся клубочком, тихонечко поскулил о своем щенячьем младенчестве, но вскоре умаялся и уснул.

Олег вернулся на диванчик, прилег. До утра еще часа четыре. Так или иначе, нужно выспаться. Хорошо выспаться. Тем более, он знал, кто придет первым.

Глава 34

Из сна его вырвал неистовый лай. Олег вскинулся, глянул на часы: четверть четвертого, для посетителей рановато. Но в офисе уже загорался люминесцентный свет и слышались уверенные шаги нескольких пар ног.

Первым появился здоровенный детина. Он шел прямо на Гринева. Олег встал с диванчика, сделал шаг навстречу, детина выбросил вперед ладонь, намереваясь толкнуть его обратно, Олег легко захватил кисть руки, крутанул, ушел в сторону, и более чем стокилограммовое тело, описав в пространстве немыслимый пируэт, с придыхом ухнуло на пол. Ко второму Олег подскочил в одно мгновение, ткнул в подбородок, и тот осел на пол, будто пустой мешок.

— Умерь обороты, Медведь! — услышал он повелительный голос.

Еще двое охранников стояли наставив на Гринева стволы «глоков». Никита Николаевич Борзов присел на стол, резко наклонился, подхватил заливающегося лаем щенка под живот, сделал ему «козу», а песик вдруг цепко тяпнул его острыми зубками за палец. Борзов выпустил щенка, залил укус из коньячной фляжки, спросил:

— Не бешеный?

— Здоровый. — Я не про собаку, я про тебя.

— Справка нужна?

— Справки тебе уже не пригодятся, Медведь.

— Кто знает.

— Я.

Приложившийся об пол охранник поднялся, посмотрел на Олега исподлобья.

Борзов усмехнулся:

— Ты, Сева, волком-то на Медведя не гляди. Кидать он умеет. И ладно бы только тебя... Помоги Вовику.

Сева кивнул, подхватил под микитки продолжающего отдыхать после удара Вовика и выволок его из кабинета.

— Ну что, Олег Федорович? Поговорим... напоследок?

— Отчего же напоследок?

Лицо Борзова ожесточилось.

— Видишь ли, мальчик. Бывало, кидал я. Бывало, кидали меня. Но так, как это сделал ты...

— Никакого кидка не было. Идет работа.

— Работа?

— Да. — Гринев пододвинул Борзову листок. — Я вот тут набросал план мероприятий на неделю. И хочу вам сделать новое предложение.

— Мне бы от предыдущего прокашляться... — проворчал Борзов, бросил охранникам:

— Вы пистолетики-то зачехлите покамест. — Вздохнул:

— Надо же поинтересоваться, какой разводняк товарищ Гринев нам на этот раз воткнуть хочет.

— Это не разводка. Это — реальность.

— Угу, — кивнул Борзов, ощерился:

— Или ты решил сделать мне предложение, которое я не смогу отклонить?

— Вы не захотите его отклонять, Никита Николаевич.

— Даже так?

— Двести пятьдесят процентов прибыли.

— Сколько?

— Двести пятьдесят. Чистой прибыли.

— Четверть миллиарда? И сотку ты возвращаешь? Я тебя правильно понял, Олег Федорович?

— Абсолютно.

Борзов прищурился, взял со стола бутылку:

— Я коньячку себе плесну. Умом я понимаю, что тебе твои обещания ничего не стоят, а мне — приятное делаешь... Вот только в глотке сразу пересохло. Знаешь, почему? Ты ведь серьезен.

— Совершенно.

— Вот это и пугает.

Никита Николаевич выпил коньяк. Посмаковал послевкусие, спросил:

— Соточку-то не всю профукал?

— Нет. В дело пошли пока только пять миллионов. Из ваших.

— «Только». — Борзов раздумчиво поблуждал взглядом:

— Ты ведь потомственный финансист, Медведь?

— Можно так сказать.

— А я — из низов парень. Из самых что ни на есть. Это для тебя пять миллионов долларов — финансы. А для меня — деньги. Очень большие деньги. И ничего я с собой поделать не могу. Но признаюсь тебе честно: деньги меня не интересовали лет до девятнадцати: у меня их не было совсем и я просто не знал, что за них можно купить. С тех пор прошло тридцать пять лет. Я поумнел. Так что резолюция будет такая: девяносто пять миллионов ты возвращаешь на мои счета сейчас; ну а пять лимонов с процентами — отработаешь. Голова у тебя варит, посажу тебя где-нибудь в конторе, придется покорпеть брокером, ну да дело для тебя привычное, твой кидок со временем забудется... Сколько тебе понадобится, чтобы отбить мне деньги, — год, пять лет, десять? Это как повезет. — Никита Николаевич передохнул, закончил: