Михаил Серегин - Размороженная зона Страница 26

Соскочив со шконки, он сначала рванулся не к двери или одному из окон, а к шконке соседа и принялся ожесточенно пинать еще не успевшего толком проснуться здоровяка. К нему мгновенно присоединились двое блатных, в темноте принявших его за своего, и они втроем запинали соседа расторопного активиста. После этого Крыс метнулся к толпе, лупившей возле окна все еще шевелящегося Чалого, и тоже успел пару раз врезать бывшему приятелю. Сейчас было не до старых отношений – нужно было спасать собственную шкуру, которая Крысу была дороже всего на свете.

Когда Чалый перестал трепыхаться и толпа блатных двинулась в глубь барака, Крыс умело поотстал и мгновенным движением юркнул за окно. Но, оказавшись снаружи, он не побежал сразу, как сделал бы кто-нибудь более глупый, а выждал пару секунд, проверяя, не заметил ли кто-нибудь его побега. Он прекрасно понимал, что нужно только выскочить за пределы огороженного локалкой пространства, превратившегося теперь в ловушку, и добраться до любого из вертухаев. Лагерная охрана уже наверняка поднята по тревоге – Крыс слышал отчаянный лай собак, шум и громкие крики возле казарм конвойных войск. Нужно только добраться туда.

Но как пройти через локалку? А очень просто! Так же, как сюда прошли блатари, наверняка есть какая-то дыра! Крыс, пригнувшись, метнулся к локалке и побежал вдоль нее, разыскивая дыру. Он был так уверен в том, что его побега никто не заметил, что совершил ошибку. Как оказалось – последнюю в жизни. Он не заметил, как от дверей барака, откуда все еще доносились дикие крики и шум драки, отделились несколько темных фигур и бросились ему наперерез. Когда он увидел их, было уже поздно, дорога к спасительной дыре в локалке оказалась перекрыта.

Предельная опасность пробуждает храбрость даже в самых отчаянных трусах. Крыс выхватил финку и пригнулся, злобно оскалившись. Но когда спустя секунду лица бегущих к нему людей осветила луна, его пальцы сами собой разжались, и финка нырнула в снег. Это были не блатные. Это были даже не пришедшие вместе с ними зоновские «мужики». Это были «петухи» из «сучьего» логова. Те самые, услугами которых так любил пользоваться Крыс, попавший в лагерь за изнасилование.

В руках «петухов» не было никакого оружия, но на лицах их было такое выражение, что у Крыса мгновенно подогнулись колени. Он рухнул в снег и что-то жалобно заскулил. «Петухи» окружили его. Секунду все они молчали, а потом раздался хриплый голос – до сих пор Крыс его никогда не слышал, в пресс-хате «петухам» очень редко позволяли открыть рот.

– Помнишь, как ты нас спрашивал? Сам раком встанешь или тебе помочь?

– Сам! Сам! Только не убивайте! Пощадите! – Крыс лихорадочно завозился со своими штанами, пытаясь трясущимися пальцами расстегнуть пуговицу.

На лице шагнувшего вперед «петуха» появилась улыбка, больше всего она была похожа на оскал мертвеца, несколько лет пролежавшего в могиле. Остальные стали выстраиваться во что-то вроде очереди. А когда через Крыса прошли все, «петухи» распороли ему живот его же финкой. Через десять минут Крыс умер.

В бараке в это время тоже было уже почти все кончено. Тела «сук» валялись повсюду, в живых остались только два активиста – сам Обезьян и его приближенный, зэк откуда-то с Востока, за желтую кожу получивший погоняло Лимон.

На Обезьяна было страшно смотреть. Его оскаленная харя совершенно не походила на человеческое лицо, скорее уж и правда на морду какой-то огромной человекообразной обезьяны.

Из рассеченной брови и разбитого носа Обезьяна стекала кровь, дышал он хрипло, с трудом. Как главный в бараке он спал в самом дальнем углу, на козырном месте, и поэтому когда ворвавшиеся в пресс-хату блатари добрались до него, уже успел приготовиться, и как раз в это время к нему за спину проскользнул спавший рядом Лимон.

Когда блатные бросились на Обезьяна, двоих он сумел отбросить, третьего оглушить, еще одного ранить в грудь заточкой, потом волна блатных откатилась, и Обезьян успел двумя мощными рывками повернуть соседние шконки так, чтобы они отгораживали его угол наподобие баррикады. Теперь добраться до него можно было, только перепрыгнув через них. А это было опасно – в придачу к своей заточке здоровенный активист подобрал с пола сделанную из обрезка трубы дубинку одного из нападавших.

– Ну, волки тряпочные, – хрипло зарычал он. – Давай, подходи! Всех перемочу!

В голове Обезьяна мелькнула мысль, что если ему удастся отбиваться от блатных еще хотя бы пару минут, то на помощь может успеть лагерная охрана, которую уже наверняка подняли по тревоге. Надежда придала ему сил – в двух блатарей, рванувшихся растаскивать шконки, Обезьян неожиданно швырнул тумбочку, сбившую одного из них с ног. Второй отступил на шаг, и «сука» выиграл еще несколько драгоценных секунд.

Но это была только отсрочка. К углу, в который вжался главный активист, кинулись Рука, Степан и Хромой, а за ними еще несколько самых авторитетных блатарей. Шконки полетели в стороны, а через секунду толпа навалилась на «сук». Но было тесно, и блатные не могли полностью использовать численное преимущество. Первые несколько секунд Обезьян отбивался довольно успешно. Он взмахнул трубой, и под ударом хрустнула чья-то прикрывшая голову рука, следующим ударом вышиб из руки Хромого «пику», но в этот момент Рука, поднырнувший под руку Обезьяна, в которой тот сжимал заточку, мощно ударил его под ребра.

Рука у блатного была всего одна, но силы в ней было побольше, чем у некоторых в двух. Обезьян пошатнулся, откинулся назад. Рука замахнулся второй раз, но тут на него сбоку набросился Лимон, пытаясь полоснуть финкой по лицу. Рука уклонился, но в это время Обезьян успел прийти в себя и опять взмахнуть своей дубинкой – удар просвистел в сантиметре от головы Руки, и блатному снова пришлось попятиться. Но Лимону не повезло. Рванувшийся вперед Степан не стал ни бить, ни колоть «суку» «пикой», он просто схватил его за рукав и рванул на себя так, что активист вылетел из спасительного угла и рухнул под ноги нападавших. Раздались глухие удары, треск ломаемых костей и громкий вопль – последний звук, изданный Лимоном.

Оставшийся один Обезьян еще крепче втиснулся в угол спиной и бешено завращал перед собой обрезком трубы.

– Поубиваю, па-адлы! – взвыл он. В уголках губ «суки» показались белые клочья пены.

Но для того, чтобы запугать блатных, нужно было что-то большее, чем простая истерика. Степан ринулся вперед, ловко поднырнул под дубинку Обезьяна и перехватил его левую руку с заточкой. За другую руку активиста тут же схватил другой блатарь. Обезьян до предела напряг мышцы и почти сумел освободиться от державших его блатных – главный из «сук» был все же очень силен, а прочие зэки толком не могли ничем помочь своим из-за того, что в углу не было места. Но в этот момент маленький юркий и верткий блатарь, тот самый, что перед налетом на «сучье» логово ходил на разведку, поднырнул под сплетенными руками, проскользнул вдоль стены и, оказавшись сбоку от Обезьяна, коротким точным движением воткнул ему в горло заточку.

Обезьян захрипел, по всему его телу пробежала судорога, а потом мышцы расслабились, он рухнул на пол и задергался, размахивая руками и брызгая кровью из раны. Блатные со всех сторон насели на его тело, и в Обезьяна стали втыкаться «пики» и заточки. Сцена была как две капли воды похожа на недавно случившуюся здесь же гибель Казака. Выдергивать оружие из тела «суки» никто из блатных не стал – по понятиям это считалось западло.

– В окно его! – приказал Рука, когда последний из блатных отошел от мертвого тела.

Окровавленного Обезьяна подняли с пола и перевалили через подоконник. Один из блатных, не удержавшись, прямо из окна помочился на его тело.

Потом в это же окно вылетели несколько матрасов, а еще через минуту кто-то их поджег. На белых сугробах заплясали мрачные отблески пламени. Во всей этой картине было что-то варварское, дикарское. Не верилось, что происходит это в двадцать первом веке, в далеко не самой малоразвитой стране.

– Эй, тут еще один дергается! – послышался из барака чей-то азартный крик, но его тут же заглушил другой, донесшийся со стороны локалки, от проделанной блатными дыры:

– Эй, люди! Рука, Степан, Хромой! Вертухаи идут!

19

– А еще дядя Вахтанг рассказывал, как они с вашим Батей познакомились. Он тогда заднюю стену какого-то новосибирского отделения милиции грузовиком разломал и его освободил. Вы знаете эту историю? – София немного грустно улыбнулась своим воспоминаниям.

– Как не знать! – отозвался Колыма. – Правда, я не в курсах был, что там у следака именно Сван сидел, а так-то, конечно, знаю. Батя про тот случай любит рассказывать.

В салоне самолета «Ан-26», с дозаправками следующего из Ростова-на-Дону в Якутск, было немноголюдно. Большая часть севших в Ростове пассажиров сошли во время первой и второй дозаправок, а садилось там людей меньше, чем сходило. Сейчас небольшой салон был полупустым, вокруг сидевших в самом хвосте самолета Колымы, Софии и Горца никого не было, и разговаривать можно было вполне свободно. Именно этим последние полчаса они и занимались. До этого все трое спали, а сейчас, проснувшись и выпив кофе, негромко беседовали. В основном разговор шел между Колымой и Софией, Горец все больше отмалчивался.