Максим Шахов - Ген разведчика Страница 26

– Деньги! – почти выкрикнул Сутулый, сделав шаг вперед и дохнув на Гафара перегаром. – Или, клянусь распятием, тебе это будет дорого стоить. – Копт вытащил из-под рубашки шелковую нить с деревянным крестиком из тутового дерева.

Вид христианского символа привел бедуина в бешенство.

– На колени, собака! – скалясь по-звериному, заорал Клинок. Он откинул полу плаща, изнанка которого была обшита алым шелком, и обнажил рукоять сабли, инкрустированную серебром. – На колени, раб!

– Я не раб, я свободный человек, – сказал Рамзай, глядя прямо в глаза бедуина. – Это ты верный пес своего хозяина, готовый по первому требованию лизать тому пятки! – Неожиданно для себя разбойник осмелел.

Гафар одним движением выхватил саблю и занес ее над головой наглеца. Люди Рамзая в ужасе отпрянули к баркасу, на ходу выхватывая захваченные в морское путешествие револьверы. И, как выяснилось мгновение спустя, зря они это сделали. Тут же загремели оглушительные выстрелы. Четверо египтян-киднепперов не успели взвести курки оружия, как обагрили своей кровью влажный песок. Кони бедуинов, привыкшие к выстрелам, даже не дернулись, наоборот, присмирели. Из-под накидок бедуинов выглядывали увенчанные рифлеными цилиндрами пламегасителей стволы штурмовых карабинов «кольт-коммандо».

Пули прошли мимо Сутулого, и сейчас он стоял один против десятка вооруженных до зубов кочевников. Прежде обуявший копта страх не сломил его, наоборот, придал еще больше ярости.

– Шакал вонючий, ты ответишь…

Он бросился к Гафару, тот ударил своего коня шпорами под ребра. От боли животное с громким ржанием взвилось на дыбы, а остро отточенный клинок, со свистом рассекая воздух, обрушился на голову Рамзая. Крик оборвался на полуслове.

– Ты хотел денег, – даже не сказал, скорее процедил Клинок, протирая лезвие внутренней стороной плаща и загоняя саблю в ножны, – так получи. – Бедуин вытащил из-за пояса большой замшевый мешочек, туго набитый золотыми монетами. Подбросив его на ладони, будто оценивая, небрежно швырнул рядом с трупом.

Гафар уже подобрал поводья, чтобы развернуть своего скакуна, как внезапно его взгляд выхватил старого рыбака, каменным сфинксом сидящего на корме баркаса.

– Деньги можешь взять себе, уважаемый, – громко сказал бедуин, удерживая коня, который нервно гарцевал под ним.

– Мне уже заплатили, – с достоинством ответил старик, слегка склонив голову.

– Тогда возьми их как плату за похороны.

– Стар я уже, чтобы рыть могилы.

– Пусть море станет их могилой, акулы всегда голодные.

Кавалькада подняла облака песка и понеслась из бухты.

– Хорошо, я их похороню, – едва шевеля сухими губами, проговорил старик, глядя вслед удаляющимся всадникам. – Только денег не возьму, они прокляты. Кровь на них…

– Алло, Андрей. Добрый день. Я слышала в новостях, что в Каире был большой бой. – Мембрана телефона дрожала от пронзительного голоса Веретенниковой. – Скажи мне, это связано с похищением Андрюшеньки? Прошу тебя, скажи правду.

Генерал Журавлев замотал головой и скривился, будто от приступа зубной боли, затем глубоко выдохнул и заговорил:

– Успокойся, Эля, я уже все выяснил, там произошла обычная криминальная разборка. Полиция приехала к шапочному разбору, никого не поймала, зато объявила, что шла поимка чуть ли не самого Бен Ладена. Ну, а пресса уже развернула настоящее шоу, хотя информация не стоит и выеденного яйца.

– Но, Андрей, я же чувствую, он же мой родной внук, – не сдавалась женщина.

– В Ираке и Афганистане каждый день происходят перестрелки, это тоже из-за твоего внука? – слегка повысил голос генерал. Сейчас ему даже не приходилось изображать раздражение.

– Нет, нет, Андрюшенька не был ни в Афганистане, ни в Ираке, он пропал в Египте, а там была перестрелка. Вот мое сердце и не на месте.

– Эля, не рви зря свое сердце. Я же тебе русским языком сказал: идет работа, как только будет результат, сразу позвоню.

– Ладно, жду твоего звонка, – упавшим голосом ответила Веретенникова и отключила связь.

– Ты смотри, чувствует она все. Прямо ведунья какая-то, – проворчал Андрей Андреевич, но верность подозрений женщины вынужден был признать. Сразу почему-то на память пришли слова из известного советского кинодетектива: «Баба, она сердцем чует». Лучше и не скажешь.

Перестрелка в Каире стоила его группе опытного дознавателя и насторожила местную полицию, что значительно осложняло поиски похищенного молодого дипломата. Но главное заключалось в том, что не было никакой гарантии, что оперативники взяли верный след.

Алена Воронцова права: нет времени на отправку нового следователя, значит, выкручиваться за него придется ей. Опыта резиденту не занимать, только что они выяснят? Не потратили бы время зря. Впрочем, другого направления поиска ни у оперативной группы, ни у него не было, а палестинский посредник являлся для них точкой опоры, от которой можно было оттолкнуться в дальнейшем расследовании. Теперь все повисло на волоске. «Хорошо, что внутренней безопасностью в «Комитете» руководит старый боевой товарищ Степан Зимогляд, – подумал Журавлев. – Другой давно бы раскрыл мою самодеятельность и подвел не к почетному выходу в запас, а к тюремному клифту и каждодневным перекличкам. Да и ребятам не поздоровилось бы – выдернули из края высоких пирамид и телепортировали в район карликовых берез и вечной мерзлоты. И жизнь у всех круто поменялась бы».

Генерал достал из пачки сигарету, закурил и после первой затяжки почувствовал, как левую сторону груди сжала тисками боль.

«Я как солдат в окружении. Сдаваться нельзя, а отступать некуда. Приходится драться и ждать помощи извне… – Журавлев помассировал грудь и снова затянулся. – В моем положении остается уповать только на помощь свыше».

В данном случае командующий «Комитета информации» имел в виду не свое непосредственное начальство и выше. Закоренелый атеист, член КПСС и убежденный материалист, он подумал о том, кто стоит над всеми живыми и мертвыми, нищими и олигархами, президентами и королями. Сейчас он вдруг ощутил себя муравьем перед величественным Эверестом, который ему никогда не преодолеть. И все, что оставалось всесильному генералу, – это сломать собственную гордыню и попросить о милости.

День после телефонного звонка не заладился, и Андрей Андреевич провел его, занимаясь какой-то мелочовкой. Уже вечером, возвращаясь домой, он увидел вздымающуюся громаду храма Христа Спасителя. Коротко приказал водителю:

– Останови здесь.

Едва «Волга» припарковалась у кромки тротуара, молча вышел. Приблизившись к дверям храма, снял фуражку и трижды осенил себя крестом. Это действие было для него непривычным, а потому вышло угловатым и дерганым…

Глава 9

Оазис «Иншалла» если не был восьмым чудом света, то наверняка по праву считался одним из чудес Аравийской пустыни. В самом сердце безжизненной каменной возвышенности хамада[8], среди острых скал и потрескавшейся, твердой как гранит глины раскинулся каскад небольших озер, питаемых подземными источниками. Их берега густо поросли высокими пальмами и раскидистыми фиговыми деревьями, у основания которых росла сочная высокая трава. В прохладных водах озер плескалась рыба, а в кронах деревьев щебетали пичуги.

Здесь, среди раскаленного пустынного ада, действительно расположилось райское место, но попасть сюда мало кто мог – вход в оазис надежно охраняла древняя крепость Мадина Эмана, что с арабского переводилось как «Город Веры». Воздвигли ее более пятисот лет тому назад те, кто считал себя борцами за истинный ислам. Внешне фортификационное сооружение не особо впечатляло – пятиметровые глинобитные стены, угловатые невысокие башни, обитые ржавым листовым железом потемневшие от времени деревянные ворота. Но на протяжении сотен лет крепость была неприступной. Секрет был прост: вражеские армии были не в состоянии сюда дойти, а мелким бандам кочевников такая цитадель была не по зубам. Но за последние десятилетия Мадина Эмана заметно изменилась. Были построены солнечная электростанция и небольшой аэропорт, способный принимать не только вертолеты, но также частные одномоторные самолеты. Внутри крепости возвели несколько современных зданий, одно из который занял под свою резиденцию шейх Салех Фейсал Аль-Кадиб.

Высокий, подтянутый пятидесятилетний мужчина в белоснежном платке-куфии на голове, обрамленном двумя веревочными кольцами, свидетельствующими о его паломничестве к святым местам Мекки, в таких же белоснежных одеяниях, поверх которых был накинут плащ из тонкой верблюжьей шерсти, в окружении десятка телохранителей следовал на белом с золотистой гривой породистом скакуне от своей резиденции к посадочному полю аэропорта.