Владимир Михановский - По острию ножа Страница 26

— Тайна совсем простая, — произнес ОМОНовец. — Ходили мы на учениях мимо этой пропасти каждый день, то туда, то обратно, и только косились, когда обходили опасное место. А Игорь, извиняюсь, наш командир, однажды возьми и скажи: «Нам надо эту пропасть освоить…»

— Как освоить? — спросил кто-то.

— Ну, не совсем приватизировать, — пояснил майор, — хотя бы чуток поучиться подъему и спуску по крутому склону. А то все мы, друзья, гор практически и не нюхали.

Стоят бойцы у края, сгрудились, заглядывают вниз. Дело было ясным днем, солнышко светило, птицы пели в кустарнике. И чем больше заглядывали, тем менее страшной казалась им эта самая пропасть. Склон, правда, крутой, но не отвесный же! И кустарником весь пророс, корни у него жилистые, крепкие, есть за что в случае чего ухватиться.

— Будем тут учения проводить, — решил майор. — С завтрашнего дня. Каждому взять с собой необходимое снаряжение.

Кто-то пошутил:

— Парашют?

— Парашют бы не помешал, — ответил майор без тени улыбки, — но у нас его нет. Посему возьмите саперные лопатки, кирки, тросы, чтобы страховать друг друга. Попробуем освоить спуск.

— На самое дно?

— Да здесь до дна всего ничего, — ответил Геращенко. — Посмотрите, вон оно просвечивает сквозь зелень.

— Точно.

— Даже ручеек маленький виден.

— Вон он, петляет…

— …Так вот и начали мы осваивать этот спуск, товарищ генерал, — продолжил свой рассказ Овсиенко. — Убили на это дело около недели.

— Трудно было?

— Ужас! Пока ступеньку вырубишь, пока закрепишься на ней, — семь потов сойдет. Мой приятель — это который погиб потом, когда был рядом со мной, во рву, — едва не сорвался. Ступенька под ним обвалилась.

— Как же он спасся?

— Успел за куст ухватиться, который рядом рос. Ладони в кровь ободрал чуть не до самой кости. А майор еще изругал его, на чем свет стоит: не получится, говорит, из тебя классного альпиниста!..

— Ну, и довели вы эту лесенку до конца?

Овсиенко пожал плечами:

— А куда денешься?

— Вот это и есть ваша тайна?

— Ну да. Она нам жизнь спасла. Потом я узнал, что несколько бойцов при спуске разбились насмерть… Дело-то ночью было. Но большинство дна достигло.

— А с тобой как дело было?

— …Сколько времени я пролежал без движения на земле — не знаю. Часы, что были на руке, остановились. Потом я увидел, что небо начинает явственно бледнеть, и испугался, что рассвет может застать меня на дороге, где я стану добычей любого случайного чеченца. Мирные люди здесь не ходят, а для вооруженного бандита я представлял бы собой отличную мишень…

Иван подполз к краю пропасти, отыскал первую ступеньку спуска, который они соорудили, перевалился через край и, придерживаясь за выступающие корни кустарника, приступил к рискованной операции по спуску…

Далее в своем рассказе старший сержант опустил ряд подробностей. Он все же, едва несколько раз не сорвавшись, достиг дна. На камнях лежали несколько разбившихся ОМОНовцев. Трупы успели закоченеть.

Живых здесь не было.

По еле заметным следам Иван определил направление, в котором пошли друзья, и двинулся следом. Но сначала напился из ручейка, вода в котором была чистая, как слеза. Он поднимал голову, переводил дыхание и снова припадал к воде. Пил, пил и никак не мог напиться. Внутренности горели.

Дно пропасти постепенно расширялось, искать следы прошедшего отряда становилось все труднее. Голод Овсиенко утолял дикими ягодами, черемшой, однажды удалось поймать ящерку.

Ближе к вечеру, когда он продирался сквозь купу вездесущего дикого орешника, неподалеку прозвучала грозная команда:

— Стой! Стрелять буду.

Русская речь музыкой отозвалась в ушах.

— Эй! — крикнул он. — Это отряд Геращенко?

— А ты кто такой?

— Да свой я, свой!

— Я те дам свой. Ни с места.

— Стою.

— Бросай оружие.

— Нет у меня оружия.

— А это мы сейчас проверим.

Из кустов, доселе невидимый, вылез здоровенный детина и вдруг радостно возопил:

— Ванька, едреный лапоть! Ты откуда здесь взялся, черт паршивый!

Они по-братски обнялись.

— А я уже было шлепнуть тебя решил, — радостно сообщил часовой.

— С какой радости?

— Командир наказал: «Стреляй всякого, кто приблизится. Русских здесь быть не может, только враги». А я смотрю — уж больно складно ты по-русски чешешь!..

Потом было всякое: сражения с летучими отрядами боевиков, помощь мирного чеченского населения, захват в качестве трофеев вражеского оружия.

По мере продвижения по горам отряд ОМОНовцев обрастал легендами. Мол, появилась группа бесстрашных русских, они не трогают крестьян, не грабят, а местным бандитам дают прикурить, и те ничего с ними поделать не могут… хотя и стараются.

Через десяток дней майор Геращенко со своей группой вышел к дороге, которая, судя по карте, пролегала неподалеку от главного штаба объединенной группировки российских войск.

Метрах в ста пятидесяти впереди виднелись приземистые строения КПП.

— Подойдем к нашим? — предложил кто-то.

Майор критически оглядел свое воинство: загорелые дочерна лица, жуткие лохмотья, едва прикрывавшие тело. Обувь, давно просившую каши, из которой вылезали пальцы…

— Постреляют, — произнес майор.

Он и сам выглядел не лучше.

— Мы крикнем, что свои!

— Да кто нам, таким оборванцам, поверит? — покачал головой Геращенко. — Ребята решат, что мы переодетые чеченцы.

— Поверят, товарищ майор!

— Ты-то Ивану шибко поверил? — возразил Геращенко. — Чуть не подстрелил. А ведь он выглядел куда пристойнее, чем ты сейчас.

Аргумент был железный, и говоривший умолк.

— Сделаем так, — решил майор после непродолжительного раздумья, еще раз изучив карту, оставленную ему генералом Матейченковым. — Мы пойдем во-он в тот лесок и займем там оборону. А ты, — обратился он к Овсиенко, — ступай в главный штаб. Отыщи там генерала Матейченкова и все расскажи, как есть. Он пришлет людей, которые нас вызволят.

— Через КПП идти?

— Ни в коем разе! В лучшем случае — задержат неизвестно насколько, для выяснения личности. А в худшем — сам понимаешь…

— Понимаю.

— Документы первым делом потребуют… Есть у тебя документы, Овсиенко?

— Нету.

— То-то и оно. Пойдешь задами. Обойди КПП подальше. И любой ценой найди Матейченкова, только его, — заключил майор.

— И вот я здесь, товарищ генерал-полковник, — закончил свой рассказ старший сержант Овсиенко.

— Ты заслужил, Иван, самую высокую награду, — сказал полпред. — По правде сказать, вы все его заслужили! — и он потянулся к трубке экстренной связи.

Глава 12. «Белые колготки»

Термин «белые колготки» в применении к Чеченской войне генерал Матейченков много раз слышал еще в Карачаево-Черкесии, а до этого — и в Москве.

Услышал он его и в Грозном, в первый свой день пребывания в Чечне в качестве полномочного представителя Президента России.

Где тут правда, где вымысел? В этом еще предстояло разобраться. Во всяком случае, мифов и легенд ходило много. Один говорил одно, другой — другое, третий — третье…

Матейченков начал с того, что собрал воедино все официальные сообщения об иностранных снайперах, находящихся на службе у чеченских боевиков, и тщательно их изучил, обращая внимание на явные противоречия.

Еще во времена первой чеченской кампании (времени, кстати, не столь уж отдаленном) в Чечню из разных стран, по преимуществу арабского мира, хлынули сотни наемников. Ими двигали различные побуждения. Кем-то — «идейные»: «помочь маленькому, но гордому народу обрести независимость, вырваться наконец из-под ига». Другими двигала патологическая ненависть к России то ли как к «колониальному государству», то ли как к обширной и богатой землями и людьми державе, то ли еще по каким-то причинам, скорее всего, генетического свойства.

Этим вопросом, кстати, живо интересовался в свое время Пушкин. В знаменитом стихотворении «Клеветникам России», вызвавшем в тогдашнем мире огромный политический резонанс, он вопрошал:

О чем шумите вы, народные витии?

Зачем анафемой грозите вы России?

…Бессмысленно прельщает вас

Борьбы отчаянной отвага —

И ненавидите вы нас…

Генерал Матейченков оторвал глаза от книжки, задумался. Этот зачитанный томик он взял с собой из Москвы — жена напомнила, чтобы не забыл положить. Теперь к любимым книгам прибавился толстенный «Православный календарь», подаренный ему совсем недавно, в бурлящем Черкесске.

За что же, по существу, ненавидят нас «идейные» наемники из разных стран, пособники чеченских боевиков и террористов? Как ни странно, генерал ответ на этот вопрос, как и многие другие, находил у Пушкина — а кто, в самом деле, глубже, чем наш великий поэт, проник в историю России?