Вячеслав Денисов - Тюремный романс Страница 26

– Ну, че? – участливо присвистнул сквозь выбитые зубы гаишник. – Доказуху предъявили?

– Откуда пришла доказуха, туда и вернется, – буркнул Пермяков, завалился на спину и стал рассматривать до боли в глазах надоевший потолок.

– А откуда она пришла?

– Из «между ног».

– Не хочешь, не говори, – обиделся гаишник и вернулся к чтению генеральского романа. – Фигня какая-то. Кюхля, Дельвиг… Ну и компания у Пушкина была. Куда тамошние менты смотрели? Не удивительно, что сам вор. Сказки Арины, блин, Родионовны переписывал…

Глава 11

Гонов исчез.

И Струге, и Пащенко уже стали понимать, что последний, кто мог сказать правду о ночной перестрелке шестого июня, утерян безвозвратно. При любых других обстоятельствах можно было в этом усомниться, но после того, как прокурорскую «Волгу» догнал «Форд», сомнений уже не оставалось. Гонов отстранен от следствия – как сказал бы Пащенко. И суда – добавил бы Антон Павлович. Только констатировать это уже не было необходимости. Все было воспринято как должное. Убит Рожин. За ним последовал Зелинский. Стоит ли задумываться о том, почему никто, включая жену и сослуживцев, не знает, где Михаил Гонов?

– Ни одного случайного трупа, начиная с Ефикова, – вздохнул Пащенко, прощаясь с Антоном в понедельник вечером. – Все вписывается в общую схему. Я понимаю Быкова и понимаю Кормухина. Кажется, что все ясно, но прямых доказательств нет. А те, что есть, являются доказательствами лишь тогда, когда есть признание подозреваемых.

– Либо доказательства, доказывающие правоту имеющихся доказательств, – добавил Струге. – Иди, Вадим, у меня жена с ума после гибели Рольфа сходит…

– Да и ты не свеж, – подчеркнул зампрокурора. – Хотелось бы знать, что задумал Сашка, так срочно вызвав Яновского.

– Будет день, и будет хлеб.

Это как бродить по агентствам и выбирать квартиру, не имея денег для ее покупки. Разговор пошел по третьему кругу, поэтому Вадим, не дожидаясь ответа, вышел из квартиры. Да, завтра будет день. Возможно, что будет и хлеб. «Иншалла, – говорят в таких случаях магометане. – На все воля Аллаха».

Антон придерживался иного кредо, поэтому, придя на следующий день в суд, первым делом позвонил Пащенко.

– Вадим, я думаю, у Кормухина с делом какие-то нелады.

– Почему так решил?

– Сашка мог заявить адвоката раньше, однако сделал это сразу после третьего приезда вашего следователя. Вполне возможно, что Кормухин, не сумев склонить Пермякова к даче показаний, стал предъявлять ему документы. Ну, не мне тебе объяснять, как это делается. Мол, что ты вьешься, парень, почитай – все доказано. Пойди на мировую – и возможно условное наказание.

– Но Саня мог вызвать Яновского и раньше! – возразил Пащенко. – Тот ознакомился бы с материалом и, если бы там было «варево», тотчас его бы расхлебал. И не было бы необходимости торчать в камере!

– А это значит, что Пермяков о содержании дела догадывался, считал его неубедительным, но вызов адвоката мог бы Кормухина напугать, и тот подчистил бы дело. Потом в деле могли появиться какие-то нюансы, о которых Сашка не знал до тех пор, пока ваш «важняк» не предъявил ему дело. Одним словом, Пермяков вызвал Яновского именно в тот момент, когда тот сможет работать с делом, исправить которое уже нет возможности.

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты оказался прав, – согласился Вадим.

– А сейчас бросай трубку, у меня процесс начинается.

Но процесс не пошел. Защитник потерпевшего по разбою хозяина «BMW» попросил отсрочку заседания в связи с тем, что с утра у него свистит горло и прибывший врач «Скорой» определил очень острое респираторное заболевание. Больничный листок он обязательно предоставит.

– Конечно, – не возражал Струге. – Держитесь. Нас так мало. Копите силы.

Адвоката он видел сегодня утром из окна автобуса. Болезный правозащитник гнал свой «Лэнд Круизер» в сторону областного суда, где у него с утра, по всей видимости, начинался процесс. Труден адвокатский хлеб, нет сомнений. Столько дел для собственного прокорма нахватаешь, что участие во всех процессах просто не представляется возможным.

Алиса ушла в кабинет секретарей приводить в порядок дела. Судебные секретари – как бывалые автолюбители, в минуту свободного времени одни начинают протирать тряпкой стекла, а другие – перекладывать папки и строчить сопроводительные.

Струге и Пащенко выжидали. Они оба уже давно перешагнули тот рубеж, когда энтузиазм заставлял их верить в догмы и бросаться грудью на амбразуру. Опыт осаживал их порыв, свято уверяя в том, что для Пермякова лучше месяцы в СИЗО, чем годы в колонии. Со стороны этих двоих мужчин можно было принять за медлительных, заевшихся жизнью снобов. Диву давался сам Лукин – друг детства за решеткой, а Струге делает вид, что это не тот Пермяков. Быть может, Александр Иванович занял у судьи денег да забыл отдать? Или бабу не поделили? Хотя какую бабу?.. Она у Струге одна.

Игорь Матвеевич Лукин знал, что Струге строг в отношениях с женщинами. Поэтому, когда до него из подвалов одной из адвокатских контор дошли слухи о том, что этот однолюб вместе с Мариным оригинальничал с проститутками в «Огнях Тернова», им овладела полная растерянность. На этот бред можно было плюнуть и растереть, если бы адвокатом, сообщившим эту новость, не был родной брат Игоря Матвеевича, Семен Матвеевич Лукин. Игорь Матвеевич знал, что, в отличие от Струге, чурающегося сторонних интимных связей, брат идеалом не выглядел. Семен Матвеевич, будучи одним из самых удачливых правозащитников Тернова, питал слабость к женскому полу, и сила этой тяги была сродни земной гравитации. Игорь Матвеевич знал, что на этот раз в сети предприимчивого родственника попала Надежда Валерьевна Санина. Лукин-старший дивился успехам младшего брата. Зная, что Санина вполне самодостаточная женщина, имеющая семью и в связи с этим определенные обязательства, он поражался тому, сколь короткий срок понадобился пятидесятилетнему адвокату, чтобы добиться своего.

Полученная от него информация дорогого стоила, поэтому председатель областного суда не задержался эту информацию проверить. Призвав на помощь Сучилова, своего администратора, Игорь Матвеевич первое время не знал, как сформулировать задачу, но потом выход нашел.

– Константин Константинович, есть у меня к вам одна просьба. Серьезная просьба, сразу предупреждаю. Ответственная. Есть у нас такой судья – Ст… Марин. Владимир Викторович Марин. Грамотный судья, вдумчивый. И сразу даже не поверишь в то, что такой человек в состоянии употребить столько спиртного, что в голову приходит мысль поиграть на ресторанном барабане бутылкой.

– На чем поиграть?

– Вот и я о том… Вы очень обязали бы меня, если бы съездили в ресторан «Огни Тернова» и аккуратно разведали, насколько мастерски Марин владеет этим музыкальным инструментом. Знаете, барабанить… Для этого самородком родиться нужно. Фамилию и должность его не нужно называть. К чему? Барабанщик один, а потом будут говорить, что у нас тут целый оркестр. Просто узнайте, что там происходило. Да, чуть не запамятовал. С Мариным еще один судья был. Ну не умеют наши в одиночку гадить. Не умеют. Так вот, мне нужно знать, чем еще прославились эти двое в том ресторане.

Сучилов съездил и вернулся.

– Знаете, – говорил он внимавшему каждому его слову Лукину, – это настолько злачное место, что каждый день там кто-нибудь на чем-нибудь да сыграет. Пьют, дерутся, девок прямо в кабинетах… их… это…

– Я понял. – Лукин дал понять, что он не настолько конченый человек, что не понимает, что можно сделать с девками в кабинетах. – О судьях что-нибудь узнали?

– Узнать конкретно не представляется возможным. Но барабан порвали – это факт. А под утро официанты сметают в кучу разнопарые туфли, зубы и щепки. – Помедлив, Сучилов виновато повторил: – Там каждый день что-нибудь происходит.

Одним словом, ничего конкретного, за исключением туфли, не установлено: Семен говорил, что Марин потерял там ботинок, а Струге потом этот ботинок забрал. Сногсшибательная доказуха, нечего сказать…

Лукин отправил Сучилова восвояси и вызвал Марина. Тот прибыл через два часа, сразу после окончания процесса, и вошел в кабинет председателя, как заговорщик.

– А Струге-то наш не промах! – совсем уж по-свойски сообщил он Лукину.

Лукин знал, что Струге не промах. Он не знал, что Марин лох.

– На самом деле? – удивился тем не менее. – А что, он ноты знает?

– Какие ноты? – не понял Марин.

– Да так, навеяло. Так где опять Антон Павлович не промазал?

Марин выложил на стол папку.

– Мне вчера Кормухин звонил. Тот самый, что дело Пермякова ведет.

– Ведут на расстрел, – поморщился Лукин, не терпящий юридического ералаша в речи. Он преподавал в университете профессиональную этику юриста и за фразы «дело закрыто», «открыто против» ставил «неуд» без разговоров и возможности реабилитироваться в ближайшие полгода. – Дела расследуют.