Андрей Воронин - Фаянсовый череп Страница 26

Погруженный в собственные мысли, он совсем забыл о том, что секретаршу нужно дрессировать, и безотчетным жестом подвинул разбросанные по столу бумаги, расчищая место для подноса. Секретарша, не двинув ни единым мускулом лица, поставила поднос на край стола, разгрузила его, налила в чашку кофе, выпрямилась и лишь после этого улыбнулась заученной улыбкой белозубого манекена. Севрук кивнул ей в ответ и спросил, указав подбородком на бандероль:

– Это что?

Трогать бандероль он не спешил, так же как и брать со стола чашку с кофе: он подозревал, что у него заметно дрожат руки.

– Бандероль, – чистым голоском прозвенела секретарша. – Пришла с сегодняшней почтой. Здесь написано: “Лично”, но вас не было, и я расписалась…

– А принес ее точно почтальон?

– Точно, я сама расписывалась. Вскрывать вашу личную корреспонденцию вы запретили, поэтому я…

– Да-да, спасибо, я помню. Давай-ка, распатронь эту штуковину, пока я тут кофейку выпью… Да нет, у себя, в приемной. Не хватало мне этого мусора в кабинете. Распечатай, и сразу неси сюда. Действуй!

Секретарша с профессиональной невозмутимостью подхватила со стола бандероль (Севрук внутренне сжался в комок и с трудом удержался от жгучего желания зажмурить глаза) и вышла, бесшумно притворив за собой дверь. По тому, как она несла пакет, Севрук понял, что тот действительно весит порядочно – пять не пять, но три килограмма наверняка.

Он закурил, взял со стола чашку с кофе и сделал большой глоток. К нему понемногу возвращалось спокойствие. Теперь идея, что в бандероли бомба, казалась ему абсолютно бредовой. Нет, ну кто, в самом деле, посылает взрывчатку по почте? До этого у нас пока, слава Богу, не додумались. Точнее, додумались бы давным-давно, но ведь при отправке все посылки проверяют на предмет запрещенных вложений… И вообще, кому могло понадобиться взрывать Вадима Александровича Севрука?

"Береженого Бог бережет”, – решил Севрук и покосился на дверь. Дверь была крепкая, дубовая, и открывалась наружу, в приемную. Выдержит или нет? Это понятно, что никакого взрыва не будет, ну а если?..

Внезапно он снова похолодел. Пять кило пластита – это же.., это… Да это же никакая дверь не устоит! Плевать, что она наружу открывается – влетит вовнутрь как миленькая и размажет его по стенке…

Дверь снова распахнулась, и в кабинет, постукивая каблучками и по привычке покачивая стройными бедрами, вплыла секретарша. Она была цела и невредима и несла перед собой толстенную картонную папку, из которой так и перла во все стороны какая-то макулатура. Приглядевшись, Севрук разобрал, что папок две и обе набиты так, что завязки на них едва сходились. Судя по всему, это и было содержимое пресловутой бандероли. Больше всего оно напоминало титанический литературный труд, которому некий неведомый графоман посвятил лучшие годы своей жизни. А может быть, подумал Севрук, ему, бедняге, пришлось прихватить и худшие – лучших на эту писанину могло просто не хватить…

– Что-то я не понял, – растерянно сказал он, когда секретарша с бесстрастным выражением лица водрузила свою ношу на его стол, – мы что, занялись издательской деятельностью?

Секретарша молча и дерзко пожала красивым плечиком – в знак протеста, надо полагать.

– Гуляй, – рассеянно сказал ей Севрук, не обратив на протест никакого внимания.

Секретарша вышла, немного громче обычного стуча каблуками. Севрук придвинул к себе связанные ботиночным шнурком папки, осторожно провел ладонью по гладкой поверхности верхней и развязал шнурок.

Папки были безымянными. Ни названия, ни надписи, ни фамилии автора, ни пятна, ни загогулинки – ровным счетом ничего не нарушало девственную белизну картонных корочек. Севрук озадаченно подвигал тяжелым подбородком, несколько раз выпятил и снова вернул на место нижнюю челюсть, а потом, решившись, потянул за конец завязанной “на бантик” тесемки, которая не давала содержимому верхней папки расползтись по всему столу.

В папке оказалась скверная ксерокопия какого-то довольно пространного документа – кажется, архитектурного проекта. Севрук с недовольным видом копался в бумажном сугробе, кляня тупоумного отправителя, который прислал ему черт знает что – копию с копии, глаза сломать можно! Он разворачивал длинные гармошки абсолютно непонятных ему чертежей, наискосок пробегал глазами какие-то сметы, расчеты нагрузки на несущие конструкции, бесконечные спецификации, и впервые мысль о том, что он сидит не на своем месте, начала закрадываться в его голову. До сих пор ему казалось, что для того, чтобы руководить фирмой – любой фирмой, и строительной в том числе, – достаточно обыкновенного здравого смысла, умения вести дела и некоторой доли изворотливости. И вот теперь – это. Кто-то прислал ему эту филькину грамоту, позаботившись о конфиденциальности и явно рассчитывая на то, что он, глава строительной фирмы, с первого взгляда поймет, где тут собака зарыта, а он так же не способен разобраться в этих каракулях, как если бы они были написаны на китайском языке…

Начиная злиться, он потянул за край очередную бумажную гармошку. Какого черта, в самом деле! У него под началом работают десятки грамотных инженеров-строителей, так почему он должен лично копаться в этой макулатуре, теряя свое драгоценное время?! Но если бы таинственный отправитель считал, что содержимое этих папок можно показывать кому угодно, он не стал бы обращаться лично к Сев-руку. Да еще и анонимно…

А вдруг это какой-нибудь чокнутый, подумал Севрук с тоской. Маньяк, изобретатель-одиночка, выживший из ума архитектор, полагающий себя непризнанным гением… Что тогда?

В голове у него что-то отчетливо щелкнуло. Сев-рук готов был поклясться, что слышал металлический щелчок, с которым становится на место соскочившая пружина. Он зажмурился.

Архитектор… Одиночка… Архитектор-одиночка, непризнанный гений…

Он осторожно открыл глаза и опустил их на склейку, которую только что развернул. Здесь, по крайней мере, было что-то более или менее понятное. Тонкие линии чертежа складывались в нечто вроде рисунка, эскиза или как это там у них называется – короче, во что-то осмысленное и, более того, смутно знакомое.

Стиснув зубы, чтобы прогнать ощущение стремительного падения в бездонную пропасть, Севрук перевел взгляд в правый нижний угол чертежа – туда, где размещался обведенный чем-то вроде рамочки скудный текст, который, как он помнил еще со школьной скамьи, у инженеров и архитекторов называется легендой. Сделанная аккуратным чертежным шрифтом надпись развеяла последние сомнения.

Севрук понял, что погиб, причем так же верно, как если бы в бандероли действительно оказался пластит, тротил или даже ядерное взрывное устройство. На столе перед ним лежала копия конкурсного проекта торгового центра – того самого, который сейчас возводился на берегу Москвы-реки под его руководством. И не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что находится во второй папке…

Трясущимся пальцем он изо всех сил вдавил клавишу селектора и сказал в микрофон сдавленным от сдерживаемой ярости голосом:

– Катя… Найди мне эту сволочь. Что? Караваева, я сказал! Срочно! Пусть бросает все и едет сюда! Да, прямо ко мне. И никого сюда не пускай. Отмени все совещания, все встречи – все, ты меня поняла? И найди мне Караваева!

Он отключил селектор, залпом допил остывший кофе, закурил еще одну сигарету и стал мрачно смотреть на лежавший на столе проект.

– Ну, – сказал пожилой хирург, хищно блестя стеклами очков в беспощадном свете мощной бестеневой лампы, – и как же вас угораздило, позвольте узнать? Вы хотя бы понимаете, что о ранениях, подобных вашему, я обязан сообщать в милицию?

– Вот еще, – проворчал Юрий. – Милиции, наверное, больше делать нечего. Я же вам говорю – случайно. Оступился, потерял равновесие и въехал спиной в застекленную дверь. Глупо получилось, конечно, но что же теперь поделаешь?

– Тц-тц-тц, – поцокал языком хирург. – Действительно, что поделаешь? Со своей стороны я могу только обработать и зашить порез, а вы.., вы могли потверже держаться на ногах. Судя по обилию отметин на вашей спине и груди, вы очень часто.., гм.., оступаетесь.

– Бывает, – не вдаваясь в подробности, согласился Юрий. Ему очень хотелось, чтобы все это поскорее закончилось и можно было бы наконец пойти спать. Ему казалось, что он не спал, по меньшей мере, неделю. Старею, наверное, подумал он и вздрогнул, когда длинного и глубокого пореза на правой лопатке коснулось что-то мокрое и холодное.

– Но-но! – как на лошадь, прикрикнул на него хирург. – Не дергайтесь! Это только перекись. Интересно, что вы запоете, когда я начну шить.

– Это черт знает что, – доверительно сказал ему Юрий, стараясь не смотреть по сторонам. – Двадцать первый век на дворе, а у вас все вручную – и режете вручную, и шьете… Нашли бы себе спонсора, он бы вам швейную машинку купил – “Зингер” или хотя бы “Чайку”… С ножным приводом.