Сергей Зверев - Здесь стреляют только в спину Страница 27

Секунд десять продержалась пауза. Затем нестройный хор, кто в лес, кто по дрова, тихоголосо затянул:

– За крутые берега-а-а...

Спать уже не хотелось. Смена обстоятельств подействовала возбуждающе. Правда, не на всех. Борька со Сташевичем уже давили на массу, с головой зарывшись в мешки. Турченко клевал носом, сидя в турецкой позе с багром на коленях. По «железной» договоренности как минимум двое на плоту должны были бодрствовать. Один контролировал воздушное пространство, другой – речное. Слухачу вменялось в обязанность следить за гулом вертолетов, «кормчему» – при малейших признаках летающего объекта – уводить плот к берегу, под защиту кустов.

Время было позднее, вертолеты вряд ли летали, но кто их знает? Умным людям нетрудно поставить себя на наше место.

Ночная река завораживала необузданной дикостью. Природа спала мертвым сном. Светло, как в полдень, но безжизненно. Птицы, звери, насекомые расползлись по своим убежищам. Тишина – могильная. Лохматая растительность свисала в воду. Мы плыли, мерно покачиваясь, по центру стремнины, мимо подмытых берегов, мимо бесконечных тальниковых зарослей. Верхний ярус тайги стоял за тальниками – крутым уступом, неподвижный, мутный. За уступом рисовались новые уступы. Застывшее на западе солнце освещало тайгу странным светом – темной медью с мерцающей бледно-розовой каймой.

– Забытая временем, затерянная земля, – услышала я глухие слова и вздрогнула, потому что они потрясающе легли на мои мысли. Невзгода смотрела на меня странным немигающим взглядом. Без ненависти, опаски или пренебрежения. Я бы затруднилась передать характер ее взгляда. Возможно, с усталостью, когда все уже безразлично и тебе совершенно до сирени, кто перед тобой – друг или враг.

– Не спится? – сглотнула я.

– Спится, – ответила «разведчица». – Боюсь только спать.

– Почему?

Она перевела взгляд на воду.

– Боюсь не проснуться...

Вода журчала и красиво отражала далекие утесы.

– Напрасно, – улыбнулась я. – Пока я не сплю, ты можешь спать спокойно: я тебя не убью. Меня это абсолютно не захватывает. А если случится несчастье, проснуться ты успеешь – я об этом позабочусь.

Она чуть-чуть улыбнулась, приподняв краешки губ.

– Меня не подводит интуиция, Даша. Она моя лучшая подруга... Почему меня ценят в департаменте, знаешь?

– А тебя ценят?

– Случается... Моя интуиция выбирает меньшее из зол. Почти безошибочно...

Как мы себя ценим, подумала я.

– Иногда мне кажется, что внутри меня сидит предсказатель и подсказывает, чем кончится то или иное событие. Не хочешь – не верь, не стараюсь тебя в этом убедить.

– Предрекаешь новые неприятности?

– Если их можно назвать неприятностями... – Она стерла с губ улыбку. – Я не вижу ничего... – она выделила три последних слова. – Глухие шторы. Чернота. Ни одного варианта будущего... Впрочем, зачем я тебе об этом говорю?

Действительно, зачем?

– А мне кажется, у нас неплохие шансы. Мы уплываем все дальше.

– Возможно... – Она пожала плечами. – Если хочешь, считай меня странной женщиной.

– Ты не просто странная женщина... – Я задумалась, но все же решилась высказать правду: – Ты опасная женщина. Если я хожу с тобой в разведку, то просто больше не с кем. Ты меняешь врагов и союзников с неприличной быстротой. Вон настроила компанию против меня с Липкиным по нелепому поводу. За что? Благодаря тебе нас разбросало по тайге, потрепало и лишь по чистому случаю свело вместе. В результате погиб Усольцев... Ты потешила самолюбие? А ведь тебя великодушно приняли обратно, когда ты, грязная, голодная, никакая, вышла к нашему костру и даже не извинилась.

Она и сейчас не хотела смущаться. Смотрела на воду как ни в чем не бывало.

– Интуиция подсказала, кого следует остерегаться. Вы с Липкиным были подозрительными. И остаетесь, прости уж, Даша.

Вот нахалка, разозлилась я. Хотя, впрочем... Вдруг ее интуиция настолько безошибочна, что еще за сутки подсказала, что я сопру чемоданчик?

– А не могли тобой воспользоваться, Люба? – пришла мне в голову новая мысль. – Вспомни тот день, когда мы шли по лесу. Среда, утро... Боголюбов уже погиб, но дождь еще не начался, и мы с Липкиным еще не разбежались. Подумай – может, начала не ты? Кто-то подкинул мысль, предоставив тебе и твоей «интуиции» возможность ее развивать, а сам ушел в тень. Вспоминаешь обстоятельства?

Мне показалось, она что-то вспомнила – ее лицо было неподвижно, а глаза созерцательно задумчивы. И вдруг какое-то движение пошло по лицу. Словно тень от проплывающего мимо катера. И вновь все успокоилось. Глаза уперлись в воду, скуластое лицо сделалось неподвижным.

– Это выдумка, Даша. Я отчетливо помню наши разборки...

Темнит, убедилась я. Ну-ну, мадемуазель. Майор Боголюбов тоже темнил – и закончил свои дни в холодильнике под названием вечная мерзлота.

– Ладно, – улыбнулась я. – Оставим глупые разговоры. Расскажи про своего жениха.

Она оторвала глаза от воды и изумленно на меня уставилась. Вот этого я и хотела от нее добиться. Впрочем, зачем мне теперь выслушивать про ее жениха?

– Его зовут Миша (очень приятно). Специалист по геотехнологии. Он на лето приезжает в Мирный, ходит с друзьями на Алтуфьевский кряж – там кладезь минералов. Между прочим, он почти профессор, читает лекции, пишет статьи, монографии, научные работы. Издал две умные книжки об извлечении урана гидрохимическим способом – это когда руды под землей растворяют щелочью, раствор откачивают и извлекают из него металл... И всего сорок три года. Мы познакомились случайно, вынимали его друга из засыпанной пещеры. Он сначала мне цветы приносил – каждый день, а однажды предложил вечный союз и банкет в ресторане «Веселый геолог»...

– Ты его любишь?

– Вот тебе на, – удивилась Невзгода. – Да как можно не любить человека, у которого шестикомнатная квартира в Хайфе, две новые машины, счет в банке и ровным счетом никакой жены?

Вот тут я с ней решительно согласилась. Не любить такого человека просто изуверство.

– Ты уедешь на его историческую родину? – неожиданно спросил Турченко. Мы чуть не подскочили. Неужели не спал?

– Уеду, – икнув, подтвердила Невзгода, – в пятницу же уеду. Чего я тут с вами не видела? В Израиле тоже нужны спасатели.

– Причем регулярно... – Турченко потряс головой, как бы сбрасывая сон. Интересно, он спал или придуривался?

Вступать в беседу рулевой не собирался. Плот вписывался в бойкую излучину. Началось вращение. Нас понесло к правому берегу. Создалось забавное ощущение – мы на карусели, которая медленно и кривобоко кружится.

Турченко перебрался на правый борт, изготовив «заводню», чтобы в случае необходимости придать плоту верный курс. Но вмешательство не потребовалось: мы проплыли в трех метрах от берега под висящей над водой ивой и неторопливо потянулись на стрежень.

Зашевелился Борька. Продрал глаза, принялся их яростно протирать. Кое-как поднялся, поковылял на задний борт, запуская пальцы в штаны. Буркнул хрипло в пространство:

– Отвернитесь, бесстыдницы...

– Готовьтесь, сейчас быстрее поплывем, – пошутил Турченко.

Трое бодрствующих (не считая героини) – достаточное условие для безопасности. Я втянула голову в спальник. Давно пора к Морфею, иначе утром не встану...

Я проснулась от гортанного вопля какой-то болотной выпи. Подскочила, как солдат, уснувший на посту, завертела головой. Убедившись, что нет повода для паники, с облегчением откинула голову. Испугает же какая-то тварь...

Начиналось утро «выходного» дня. Ровно неделя, как спасательная группа майора Боголюбова весело проводит время, играя в «потеряшки». Восемь тридцать. Погода начала портиться – облака затягивали небо, отчетливо намекая, что безмятежным предстоящий день не будет. Остаточные клочья тумана бродили по кустам. Тянуло прохладой. Под облаками величаво кружили орлы, зорко высматривая, что это движется там по реке.

Мы плыли, прижавшись к левому берегу. С обрыва торчали коряги, ветвистые кустарники. Массивные ивы под весом листвы почти сходили в реку, и вода у берегов благодаря рябящему отражению казалась сочно-зеленой. В разрывах между кустарниками синели густые леса на окрестных холмах; по мере удаления холмов синева мутнела и тушевалась.

Выпь заткнулась. В звенящей тишине проплыл островок, рассекающий стремнину надвое. «Плавсредство» заунывно поскрипывало. Сташевич сидел на корме и мрачно дымил командирским «Престижем». Парень явно не проспался или спал отвратно, терзаясь кошмарами. Шутка ли – пятерых уложить... Посреди плота жиденько горел костер. Борька Липкин занимался кухонными делами. Я наблюдала за ним прищуренным оком, притворяясь спящей. Он кипятил речную воду в обшарпанном армейском котелке. Посудина висела на трех жердинах, составленных пирамидкой. Когда вода закипела, он снял котелок, отставил в сторону. Извлек из рюкзака подозрительной свежести целлофановый пакет с листьями – «отборными таежными сортами», высыпал содержимое в котелок. Полный чайный букет – малина, голубика, смородина. Долго смотрел на парящуюся бурду и, видимо, решил перестраховаться. Из бокового кармана рюкзака достал флакон с обеззараживающим пантоцидом, бросил две таблетки в воду. Подумав, добавил еще одну – контрольную.