Сергей Донской - Жадный, плохой, злой Страница 27

– Почти, – загадочно произнесла Ириша, глядя мне в глаза. Котенок на ее хламиде, двигающийся в такт ритмично вздымаемой груди, казался ожившим мультипликационным изображением.

– Что значит «почти»? У тебя есть еще какое-то желание?

– Одно. Малюсенькое.

С этими словами Ириша размашисто направилась к двери и щелкнула там выключателем. Я хотел было пожелать ей спокойной ночи на прощание, но в темноте вновь зазвучали тяжелые шаги, и я увидел надвигающееся на меня белое пятно.

Рассчитывать на спокойную ночь не приходилось.

Едва я успел откатиться подальше к стенке, как Ириша всем своим весом обрушилась на освободившиеся две трети кровати. Когда она, задрав свою рубаху до самой шеи, со стоном навалилась на меня, я уж решил, что ребрам моим пришел конец, но стыковка произошла на удивление мягко. Нависшая надо мной Ириша опиралась на локти, и это оставляло мне некоторые шансы выбраться из-под массивного тела с неповрежденной грудной клеткой.

– Я выполню твое второе желание просто так, даром, – пропыхтел я, отклоняя лицо то от одной ее груди, то от другой.

– Это и есть мое второе желание, – сообщил мне торжествующий голос Ириши.

– Не такое уж оно малюсенькое, – запротестовал я, когда был оставлен без трусов и опять намертво прижат лопатками к кровати.

Не удостоив меня ответа, Ириша осторожно поерзала на мне, сдавая назад. Кожа у нее была горячая, но очень сухая.

– Помолчи, – попросила она сквозь стиснутые зубы. – Помолчи, пожалуйста.

– Но…

Она заткнула мне рот грудью, а сама, сосредоточенно сопя, вышла на цель, умудрившись накрыть ее с первого захода. Против ожидания, я не почувствовал себя мальчиком с пальчик, угодившим в лапы любвеобильной великанши. Контакт получился настолько тесный, что Ириша ойкнула и с этого момента не затихала ни на минуту.

На протяжении следующих сорока минут она неоднократно побывала на мне и подо мной, вернее, это я оказывался то снизу, то сверху независимо от своего желания. Мне это напоминало борьбу с расходившейся медведицей, а что испытывала Ириша, я понятия не имею. Могу сказать одно: прерывистые возгласы ее звучали скорее жалобно, чем победно, а под конец схватки она сделалась немного охрипшей и совершенно обессиленной.

Кое-как разлепившись, мы не сказали друг другу ни слова. Молча закурили, молча понаблюдали за рубиновыми огоньками своих сигарет, молча отправили их щелчками в открытое окно. Потом я притворился спящим, а Ириша отключилась всерьез.

Может быть, это только мерещилось в темноте, но мне казалось, что на ее губах блуждает счастливая улыбка.

– В чем дело, Марк? – спросил я недовольным тоном. – Что еще за идиотскую комедию ты вздумал ломать?

– М-м! – страстно замычал он. – Мммм!

Этими же нечленораздельными возгласами Дубов-младший поприветствовал меня, как только я проник в его комнату. Теперь он продолжал гримасничать, мычать и дергаться на своей кровати, как эпилептик. В свете розового ночника его лихорадочно блестящие, выпученные донельзя глаза казались красноватыми, как у кролика-альбиноса. У насмерть перепуганного кролика.

– Не пытайся меня разжалобить, – предупредил я, настороженно пересекая комнату.

– Ммммм!!! – Когда Марк испустил очередной сдавленный вопль, его плотно сжатые губы втянулись внутрь и совершенно исчезли, точно их там прихватили суровой ниткой.

Потом его подбросило на кровати, затрясло, выгнуло дугой. Можно было подумать, что под покрывающей его простыней собралась целая колония жалящих скорпионов. Если это была симуляция приступа падучей, то, должен признаться, выглядела она довольно убедительно и достоверно. Но за время моего отсутствия батарея пустых винных бутылок подле кровати успела пополниться двумя новыми емкостями, так что особого сочувствия к страдальцу я не испытал. Никто не заставлял его напиваться до кондрашки.

– Где деньги, Марк? – спросил я. – Скажи, где они лежат, а потом я тебе помогу, чем сумею.

– М!.. М-м!!.. М-м-м!!!..

Несмотря на распахнутое настежь окно, его лицо было залито потом до такой степени, что в глазницах скопились две крохотные лужицы. Когда я догадался, что это слезы невыносимого страдания и ужаса, я ринулся ему на помощь.

Под упорхнувшей прочь простыней не оказалось никакой ядовитой нечисти, зато я обнаружил, что руки Марка крепко-накрепко примотаны к туловищу, а ноги увязаны вместе широкой лентой скотча. Спеленутый, как мумия, он только и мог, что отчаянно извиваться на своем ложе – безобразный голый червь в мучительной агонии.

Едва лишь моим глазам открылась эта картина, я заподозрил, что обещанных денег мне не видать, как своих ушей. И, похоже, это было еще не самое худшее открытие, которое мне предстояло сделать этой ночью.

– Кричать надо было, дурень! – приговаривал я сердито, выискивая на судорожно вздрагивающем теле признаки ранения. – Тебя ограбили? На тебя напали, отвечай?.. Кто?

Лицо Марка перекосилось в жутчайшей гримасе, но рот он так и не соизволил открыть. К тому же на его коже не обнаружилось ни ран, ни даже ссадин или царапин. Я уж хотел было отвесить ему оплеуху за пьяную бестолковость, но рука моя застыла в воздухе.

Губы Марка были не просто сжаты, а намертво прихвачены каким-то суперклеем моментального действия, несколько застывших капелек которого показались мне поначалу брызгами слюны. Бедняга так отчаянно пытался открыть рот, что местами кожа вокруг него лопнула и сочилась кровью. Ноздри, залепленные все той же липкой дрянью, тоже не могли втянуть в себя даже крошечной порции воздуха.

Подвернувшиеся мне под ноги бутылки со звоном разлетелись в разные стороны, когда я бросился на поиски ножа или любого другого острого предмета. Чтобы спасти Марка от ужасной смерти, мне пришлось бы обезобразить его, но бывают ситуации, когда приходится резать по живому.

– Сейчас! – крикнул я, лихорадочно перерывая всякое барахло на столе. – Держись!

Марк не дождался помощи. По всей видимости, он даже не услышал моих последних слов. Когда я подскочил к кровати с вилкой в руке, он был совершенно неподвижным, а из его остекленевших глаз, уставившихся на меня, медленно стекали слезы.

Эти ручейки почти не выделялись на побагровевшем от удушья лице, потому что слезы, пролитые Марком перед смертью, были кровавыми.

Меня вывел из состояния прострации звон вилки, упавшей на пол из моих ослабевших пальцев. Проследив за ней взглядом, я увидел под ногами одинокую стодолларовую купюру, оброненную убийцей. Лишь тогда я от души выругался, хотя это не могло заменить отходную молитву даже самому последнему грешнику на земле.

Причин для ярости у меня был воз и маленькая тележка. Тот, кто забрался в комнату снаружи, расправился с пьяным Марком и удалился с его деньгами через все то же распахнутое окно, опередил меня максимум на одну минуту. Это мог быть кто угодно, например, излишне любопытный капрал Бурцев, отиравшийся за дверью во время моего последнего разговора с Марком. И этот проворный ублюдок, кем бы он ни был, оставил меня с носом!

Если бы я прислушивался не к полуобморочным стонам Ириши, а к происходящему за стеной, я не оказался бы сейчас в столь затруднительной ситуации. Жалкая сотня, перекочевавшая в карман моих джинсов, не могла решить и малой доли проблем, которые возникали передо мной и моим семейством при попытке к бегству. Без денег нечего было и мечтать о том, чтобы смыться и замести следы. Я сам проворонил свой шанс. И теперь моя шкура находилась в еще большей опасности, чем прежде.

Взвесив все «за» и «против», я решил не поднимать тревогу. Объяснять, как и почему я оказался рядом с мертвым дубовским отпрыском, мне абсолютно не хотелось. Мои слова были бы лишь словами, а труп оставался трупом, так что самым правильным решением был поспешный отход на заранее заготовленные позиции. Неслышно прокравшись в свою комнату, я осторожно прикрыл за собой дверь и прислушался. Немелодичное похрапывание Ириши в темноте показалось мне самой прекрасной музыкой в мире. Стащив с себя джинсы, я приблизился к кровати и, смерив взглядом все изобилие женских прелестей, раскинувшихся передо мной, перемахнул через них так ловко, что кровать скрипнула не раньше, чем я умостил затылок на краешек подушки.

Ириша так и не проснулась. Но, чтобы заработать железное алиби, я был вынужден потревожить ее богатырский сон. Потеребив расслабленный Иришин бицепс, я попросил:

– Подай сигареты, пожалуйста. Курить хочу.

– А? – вскинулась она спросонья.

– Сигареты, – повторил я. – Они где-то у тебя под рукой.

– Я долго спала? – хрипло поинтересовалась Ириша, протягивая мне пачку «Мальборо» и зажигалку.

– Спала? – Я притворился удивленным. – Мне показалось, что ты просто замечталась.

– Ага! – коротко усмехнулась она. – О тебе. – Ответ задумывался как язвительная шутка, но голос у нее сделался грудным, а руки – ласковыми.