Андрей Воронин - Игра без козырей Страница 27

– Нет, – честно призналась Маша Пирогова, – а ехать надо.

– Тебя каким ветром сюда занесло?

– От своих отстала на рынке. Автобус ушел, а в нем и мой паспорт. Никто не заметил, все пьяные.

– И с тобой та же история, – не к месту засмеялся парень. – Я по пьяни паспорт где-то стоптал, а в консульстве, как назло, выходной. Сел в поезд, думал, проскочу, деньги совал. Так нет же, в Тересполе ссадили, придется в Варшаву ехать. – Два билета до Варшавы, – парень выгреб из кассового углубления два билета, а мелочь – доллара два – щедро пожертвовал кассирше.

Они ехали в вагоне, за окном которого мелькали частые фонари, витрины магазинов. Парень спал, положив Маше голову на плечо. Она не сопротивлялась: если едешь с парнем, значит, меньше шансов, что к тебе кто-то пристанет. Самым обидным было то, что до самой Варшавы никто не проверил билеты.

На Центральном вокзале Пирогова осторожно выскользнула из-под навалившегося на нее парня, имя которого так и не узнала. В конце концов ее заела совесть, уйти просто так она не могла, бросив своего благодетеля в пустом вагоне. Потрясла за плечо:

– Эй, вставай, Варшава. Приехали! Парень открыл глаза, и Маша сообразила, что он не помнит, что произошло на маленькой станции под Белостоком, – алкоголь отбил память.

– Спасибо.

Благодетель поднялся и, пошатываясь, двинулся к выходу. Машу он уже не интересовал.

До рассвета оставалось не так уж много, чувствовалось, что вот-вот город проснется. Потом все произошло до банальности просто. В городе ее случайно остановили двое полицейских, их смутил вид немытой и нечесаной девчонки с синяком под глазом. Документов не оказалось. Отвезли в участок. Маша как на духу рассказала все, что знала о подземном заводе во владениях пана Рыбчинского. Она не знала лишь точного места, где тот находится. «Под Белостоком» – пришлось записать полицейскому в протокол.

Позвонили к коллегам а Белостокское воеводство. Маша упросила звонившего ничего не говорить о заводе, иначе ее убьют.

– Посиди пока здесь, – полицейский пристегнул Машу наручником к подлокотнику длинной, привинченной к полу скамейки и вывел коллегу в коридор покурить.

– Врет она все, Рыбчинского недавно проверяли в Белостоке. Ничем предосудительным он не занимается. Зачем только она врет?

– Проститутка, – глубоко затягиваясь, сказал другой полицейский, – вот и рассказала нам невероятную историю, которую вычитала в желтой газетенке.

– Да, редко мне приходилось видеть баб, которые сходу признавались бы в том, что они проститутки, если, конечно, им не предлагаешь за это занятие деньги. Будем высылать. Свяжись с русскими.

Так Маша Пирогова оказалась с позором выгнанной из Польши. Ее фамилию занесли в компьютер, и теперь въезд в эту страну ей был заказан.

В Смоленске мать участливо выслушала Машу, и по ее глазам дочь поняла, что та не верит ни единому слову, а верит в то, что Маша была проституткой.

– Все равно ты моя дочь, – мать обняла Машу, и той стало так горько, что она расплакалась.

– Я боюсь, – прошептала Маша, – они могут приехать за мной. Найдут – убьют!

Всего два дня прожила Пирогова в квартире матери, больше ей не позволил страх. «Если участковый узнает, что я вернулась, узнают и те, кто меня отправил в Польшу, – справедливо опасалась девушка. – Клин вышибают клином», – решила она, вспомнив о двух ребятах из своего старого двора, где она когда-то жила в центре города в коммуналке.

Ребята были старше ее на пять лет и наводили, еще будучи школьниками, ужас на весь квартал. Теперь же они занимались каким-то бизнесом, каким именно, Маша не знала. Если у человека есть деньги, но никто не знает, чем именно он торгует, значит, бизнес криминальный.

«Оно и лучше!»

Настоящих имен парней Маша не помнила, сколько знала себя, их звали Кныш и Стрессович. Кныш – кличка нейтральная, а вот Стрессовичем парня назвали за то, что он умел даже без слов сходу деморализовать собеседника одним своим видом. Длинные, почти доходящие до колен руки с огромными, как буханки формового хлеба, кулаками. Лицо будто высечено топором неумелым плотником.

Стрессович, как знала Маша, жил в квартире своих родителей, отселив их в новую, купленную за шальные деньги. Дождавшись, когда мать уйдет на работу, Маша позвонила Стрессовичу. Тот сразу ее узнал:

– Слыхал про твои подвиги в Польше. Деньжат хоть сколотила?

– Все это ерунда, Стресс, – зашептала Маша в трубку. – Не была я проституткой.

– А жаль, так бы хорошая работенка для тебя нашлась.

– Меня убьют, если ты не спрячешь.

– Если приедут убивать, – легкомысленно пообещал Стрессович, – скажи им, что со мной знакома, – пальцем не тронут.

– Спаси меня! – Пирогова боялась, что Стресс не станет дальше с ней разговаривать. – Ты был первым мужчиной в моей жизни.

И, как ни странно, эта фраза подействовала. Бандиты в большинстве своем сентиментальны.

– Ты где?

– Дома.

– Жди, сейчас приеду.

И уже через полчаса под окном пятиэтажки остановился старый черный «БМВ» с тонированными стеклами. «Ну и располнел ты, Стресс», – подумала Маша, глядя, как из машины выбрался тот, кого она знала худым и вертким.

– Эй, Машка! – без всяких церемоний заорал Стресс, став перед подъездом.

– Сейчас иду! – Пирогова крикнула это, забравшись с ногами на подоконник и высунув голову в форточку.

Она быстро собралась, написала матери всего несколько слов: «Не волнуйся, я позвоню. Со мной ничего плохого не случилось».

Маша сдержала слово, позвонила матери в тот же вечер. Та одобрила решение дочери и даже не стала уточнять, где она находится. Раз со своими ребятами, которых знает с детства, то те не обидят.

Стрессович был широкой души человек. Будучи старше Маши на пять лет, он сохранил в душе детскую сентиментальность. Со сверстниками был суров и крут, как и его приятель Кныш, а Машу он опекал.

– Я ее помню еще вот такой девчонкой, – любил он говорить, вспоминая о ней, и показывал рукой чуть выше письменного стола, – с розовыми бантиками, – и при этом улыбался абсолютно идиотской улыбкой, от которой у людей, хорошо знавших его, мурашки бежали по коже и в животе начинало бурчать. Именно так Стрессович смеялся, когда хотел кого-нибудь размазать по стенке и знал, что это ему с легкостью удастся.

Стрессович был человеком с принципами. Он не мог позволить, чтобы Маша чувствовала себя ущербной.

– Тебе работа нужна, – сказал он через три дня после того, как отвез Пирогову в загородный дом, чем-то напоминающий ей дом Рыбчинского, в котором она разговаривала с Семеном Семеновичем: не то гостиница, не то мотель, не то дом отдыха, не то воровская малина. Все эти качества в доме, стоявшем в двадцати километрах от Смоленска, на берегу озера, в густом лесу, соединялись в одно целое.

– Я сама хотела тебя попросить, Стресс, – призналась Маша, – но думала, у тебя все рабочие места заняты.

– Не для тебя.

– Проституткой я не пойду, – выдавила из себя Пирогова.

Стрессович долго хохотал, глядя на испуганную девушку.

– Я тебе и не предлагаю такую работу. Худая ты. На эти должности у меня претенденток хоть отбавляй. Выйди под Никольские ворота нашего Кремля, свистни – сбегутся со всего города, тучей соберутся. А я еще перебирать стану, у кого зубы плохие, у кого ноги кривые. Для работы мне нужна честная девушка, а проституция – это не работа, это призвание. Будешь обслуживать моих гостей: кофе подавать, чай, минералку, бумаги приносить. Будешь мне помогать – что-то вроде секретарши. Если что написать надо, маляву какую, – Стрессович поскреб в затылке. Маша знала, что приятель ее детства, ее первый мужчина, неграмотен беспросветно, даже слово «заявление» умудряется писать с тремя ошибками и через апостроф, как иногда пишут «об'явление».

Работа заладилась. Зная, что Маше покровительствует сам Стрессович, к ней не рисковал приставать никто из гостей. Да и не очень им она нравилась – худая и чересчур нервная, изможденная.

– Может, подберешь себе кого-нибудь. Я возражать не стану, если человек хороший. Ты у меня спрашивай, я тебе плохого не пожелаю.

С Кнышом, который выглядел как младший брат Стрессовича, хотя и был его одногодкой, у Маши отношения не очень заладились, были просто прохладными – подай, принеси. То ли он ей не доверял, то ли ревновал, потому что Маша обратилась к Стрессовичу за помощью.

– Зря ты боишься, – говорил ей хозяин загородной резиденции, когда они заканчивали писать бумаги, – никто тебя искать не станет. Знают, что ты под моим крылом. Найди мне идиота, который осмелится сунуться против меня.

– Не знаю, – качала головой Маша, – по-моему, и ты мне не веришь.

– Твое дело, Маша, что рассказывать, я в подземные лаборатории особо не верю, хотя в жизни все бывает, – он возводил глаза к потолку. – А с ФСБ у меня отношения идеальные. Они не менты поганые, с ними договориться можно.