Андрей Воронин - Разведка боем Страница 27

– Неужто он такой дурак?

– На хрен за него думать? И так голова тяжелая.

Поднявшись на третий этаж, встали в узкой нише, с обратной стороны лифтовой шахты. Скосив глаз в окно, можно было видеть внизу стоянку. Не слишком высоко, спонсора можно будет узнать в лицо.

Глеб отправил второй по счету сигнал из пионерлагеря – в самом скором времени стоило ожидать последствий. Вся короткая процедура самообнаружения тесно увязалась у Сиверова со звуками вагнеровской оперы. В отличие от опер Верди, у Вагнера он не так любил арии. Мешал лязгающий немецкий язык. Гораздо большее наслаждение доставляло звучание оркестра – вот в этом Вагнер был мастером непревзойденным. Эта музыка как стихия, будто огромные океанские валы накатывали на берег и разбивались о камни.

В ожидании нападения мощь музыки воспринималась даже острее, чем обычно. Как было бы все просто, если бы он вызывал огонь только на себя, отправив остальных в надежное укрытие.

Но враг не станет нападать с наскока. Сперва установят наблюдение, убедятся, что команда здесь, на месте.

В первый раз боевики предполагали ловушку.

Поэтому послали далеко не лучших, тех, кого не было жалко. Теперь бросок зверя будет стремительнее, опаснее. И потерь, похоже, не миновать.

Арифметика потерь. За ней стоят люди. Если план сработает, если удастся поймать живца на крючок, множество жизней будет спасено – среди военных, среди населения. В евангельской притче пастух бросает без присмотра сотню овец ради одной потерявшейся. На войне работает другая, холодная арифметика. Сто больше, чем единица. Даже два и то больше.

Последние дни Глеб уже не мог себе позволить слушать большие куски из оперы. Надевал наушники минут на пять-десять. Важно было держать под контролем ситуацию на ближних подступах к очередному убежищу. Даже не будучи дежурным, человек по прозвищу Слепой ни днем ни ночью не мог себе позволить полностью расслабиться, отключив зрение и слух.

Он уже завоевал в команде уважение. В первую очередь все оценили его боевые качества – феноменальную меткость, умение запросто ориентироваться в темноте. Во вторую – спокойную немногословность, когда человек в любой ситуации не треплет нервы ни себе, ни другим. В третью – отсутствие дурных привычек вроде храпа, бормотания себе под нос, бытовой неопрятности.

Конечно, его еще не считали окончательно за своего, но Глеб и не стремился втереться в доверие. Ему ничего не нужно было выведывать, разузнавать. Задача стояла четкая: отправлять сигнал наводки. Координаты передавались врагу через несколько промежуточных звеньев, но все равно достаточно быстро. Отправлять сигнал и не давать врагу добиться цели, продолжая манить близким запахом добычи.

Сторонний наблюдатель за повседневной жизнью группы не заметил бы особой изоляции Глеба.

Здесь у каждого была своя особая история, особая биография, мешавшая близко сойтись с другими.

Ильяса отгораживала его национальная принадлежность, Ди Каприо – безобразное лицо. Витька – молодость, Бубнова – работа на складе, далекая от передовой, Воскобойникова, как военного летчика, – особая интеллигентность. До последнего времени два пилота «СУ», два сослуживца могли считаться единственным устойчивым образованием среди отдельных атомов. Но теперь Дмитрий перешел в тот же разряд одиночек…

Настало время Сиверову заступать на дежурство. Он уже не первый раз менялся очередью, чтобы попасть в ночную смену. Объяснял дело бессонницей – днем, под монотонный шум шагов и разговоров ему гораздо легче заснуть. Каждый из команды одиночек в свое время мучился от бессонницы, и Сиверову уступали «привилегию». Тем более что темнота для этого человека была открытой книгой – это поняли и признали все.

Глеб медленно и неслышно ступал по заросшим сорняками дорожкам лагеря. Миновал гипсового пионера на невысоком постаменте – поднятая в приветствии рука была обломана по локоть.

В первую ночь в лагере Витек шарахнулся от этой фигуры, над ним потом смеялись целый день.

Как раз Витек и вышел в паре: вон он маячит, сутулясь, вжимая на всякий случай голову в плечи. Страшно ему по ночам, особенно после недавних событий. Держит в уме вариант тихонько сорваться, отколоться от остальных. Если не исполнил до сих пор своего намерения, то опять-таки только из страха.

Ночь кажется парню тысячеглазым чудищем, терпеливо ждущим ошибки. Пусть кто-то один отколется от стаи – он тут же будет сожран со всеми потрохами. Вдруг в самом деле враги засели в кустах в надежде, что нервы хоть у одного сдадут? Попытайся сбежать, и тебя с легкостью изловят, чтобы убивать потом медленно, с наслаждением. Лучше остаться здесь, рядом с такими асами, как Глеб и Алексей Самойленко.

По правилам дежурства каждый должен был наблюдать за своим сектором. Но к двум часам ночи, когда луна вышла из облаков и вперилась в Витька ядовито-холодным взглядом, парень не выдержал, подался ближе к старшему. Глеб не стал его возвращать на место – от человека, укушенного страхом, все равно толку мало.

– А вы туда смотрели? – ко всем, кроме Ильяса, Витек уважительно обращался на «вы».

Металлическую сетку, когда-то ограждавшую пионерлагерь, давно сняли, только кое-где остались проржавевшие обрывки. Сквозь один из таких обрывков и глядел большой куст. Одна сторона его мелких листьев была гладкой, другая – шершавой. При каждом дуновении куст как будто оживал, по нему прокатывались блики.

– Вижу, Красиво.

– Красиво? – Витек поразился, что можно воспринимать реальность и с этой стороны.

Помолчал, потом стал жаловаться на Самойленко, который велел ему вчера драить закопченный на огне бак. Видимо, просек некоторое подобие спора за лидерство в чисто военной сфере и надеялся найти поддержку.

Глеб не стал реагировать. Он вообще старался пропускать мимо ушей шепот напарника. У любого шепота есть неприятное свойство, он заглушает другие тихие звуки гораздо сильнее, чем разговор в полный голос.

Если дать парню возможность, он целую ночь не умолкнет, чтобы заглушить в себе страх. Сиверов собрался уже наложить на разговоры запрет, но тут Витек начал исповедоваться: завел речь о несчастном случае, приведшем его в стан изгоев.

Сиверов уже знал, что процедура эта важная и интимная. И грех останавливать человека, демонстрировать отсутствие интереса к роковому эпизоду в его жизни.

Неприятность стряслась с Витьком в тот момент, когда в Чечне возникла странная ситуация – «ни мира, ни войны». Где-то постреливали, где-то боевики сдавали для вида старое оружие, где-то садились за стол переговоров. Никто еще не знал, что это кончится падением Грозного и позором Хасавюртовских соглашений.

Витька вместе с другим таким же солдатом-срочником подняли среди ночи, чтобы отправить на блокпост на окраине Гудермеса. В качестве старшего послали сержанта из другого взвода.

Выяснилось, что все четверо находившихся на блокпосту людей отравились какой-то дрянью, купленной под вечер в местной забегаловке.

Сначала заподозрили намеренное отравление, потом выяснилось, что несколько местных тоже обратились ночью за медицинской помощью.

Симптомы были схожие: рвота, рези в желудке, обморочное состояние. В такой ситуации, конечно, не могло быть и речи о несении службы. Вот и пришлось срочно менять наряд.

– Настроение, конечно, поганое, – шептал Витек. – Ругаемся на чем свет стоит. Потом сержант заснул, нам приказал глядеть в оба. Луна такая же, как сейчас, была. Вроде ярко светит, все видно вокруг. Но свет тревожный такой, жуткий – как в морге. Меня однажды послали в морг трупы перетаскивать, так у меня там чуть крыша не поехала.

Витька и сейчас передернуло, но он все же совладал с собой и продолжил:

– Сперва бараны какие-то блеяли вдалеке.

Потом вроде все тихо стало. И вдруг тачка крутая – джип. Мы оба затворы передернули. По идее мы не обязаны выходить и приказывать остановиться. Водитель не может не заметить блокпост. Сам обязан затормозить, предъявить документы. Джип, короче, тормозит как положено, водитель выходит. Как он дверцу открыл, салон на секунду осветился. Вижу внутри натуральные бандиты – бородатые, с оружием… Ну, матка и опустилась ниже некуда. Как только выйдем на досмотр, нас и порешат. Или того хуже, возьмут в заложники, чтобы в яме держать… Водитель приближается во весь рост, а на нас вроде столбняк напал. Случались до этого перестрелки, пару раз бывал я в натуральных боях. Но такого ужаса не помню. До сих пор вижу, как он приближается: борода черная и глаза в лунном свете поблескивают. Все, думаю: еще несколько шагов и меня окончательно заклинит, пальцем не смогу шевельнуть.

Стиснул зубы и заставил себя, нажал на курок.

Как только лопнуло в джипе лобовое стекло, я зажмурился, и глаз не открыл, пока весь рожок не расстрелял… Водила уцелел, сразу на землю упал.