Кочевники поневоле - Гелприн Майк Страница 27

– Нашли бумаги? – поинтересовался Риган.

– Да, конечно, вот же я простофиля.

– Ерунда, просто рассеянность.

– Вы закончили, господа? – поинтересовался Джон Доу.

Остальные четверо разом повернули к нему головы. Что-то не так, подумал Джерри, что-то не так в вопросе, который юнец задал.

– Тогда позвольте мне кое-что сказать, – продолжил Джон.

Доу замолчал и взглянул в глаза каждому из четверых по очереди.

Голос, понял Джерри. Голос изменился, он больше не был мальчишеским, из него исчезли эмоции. Молодой Доу сейчас говорил голосом своего отца – бесцветным и невыразительным. Намеренно бесцветным, и невыразительным тоже намеренно.

– О чём вы хотели сказать, Джон? – помог Бухгалтер.

– Два часа назад я получил информацию из апреля, – так же невыразительно проговорил Доу. – Февралиты отменили торги.

– Как отменили?! – ошарашенно переспросил Риган.

– Без объяснения причин. Офицер боевого кочевья, некий Мартен, на свой страх и риск побывал в позднем феврале и говорил с людьми из их заслона. По словам Мартена, торгов больше не будет. Ни при каких расценках.

– Это ерунда, Джон, – сказал Уотершор спокойно. – Обычный блеф, когда хотят набить себе цену. Им не просуществовать без поставок. Даже до следующих торгов не просуществовать. У них и так болезни, цинга, медикаменты на исходе. А без поставок будет совсем туго – начнут массово умирать дети, за ними взрослые. Вот увидите, на следующих торгах они будут как шёлковые.

– А если не будут, Гэри? – нарушил наступившую после слов Уотершора тишину Бухгалтер. – Если следующие торги не состоятся, как и эти? Мы рискуем контрактом с «Галактико», если не поставим товар. Думаю, всем понятно, что означает подобный риск?

Уотершор опустил глаза, с минуту посидел молча.

– Что ж, – сказал он наконец, – наши расчёты не вполне оправдались.

– Ваши расчёты, вы хотели сказать, – поправил Бухгалтер.

– Наши общие, – проговорил Уотершор твёрдо. – Мы думали, что кризис наступит через полтора года, но он начался раньше. Ничего страшного. Значит, мы покончим с этой бандой заблаговременно. Нет худа без добра, господа, так, кажется, говорят у них в зиме? Я сегодня же составлю план операции. Впрочем, он составлен уже давно, необходимо лишь подкорректировать с учётом текущего момента.

– И каков он, план операции? – прежним бесцветным голосом спросил Доу.

– Мы атакуем их. С двух сторон. Часть августовских боевых подразделений перебросим в ноябрь. Воевать они практически не будут – только оттянут на себя силы мятежников и перекроют им пути к отступлению. Зато элитные июньские кочевья и остаток из августа мы бросим в март, там у нас будет ударный кулак. Возьмём зиму в клещи и удавим. Бескровно, к сожалению, не получится, армия понесёт потери. Но мы к ним готовы. Зато покончим с этим делом раз и навсегда.

– Сколько времени займёт боевая операция? – Доу повернулся к Уотершору.

– Полагаю, немного. Передислокация армии возьмёт месяц. Собственно боевые действия – неделю, от силы две. Три, если очень не повезёт. В любом случае, это будет блицкриг. У них практически нет оружия, а к тому, что есть, недостаточно боеприпасов. На неделю-другую, возможно, хватит. Но не больше.

– Будут другие предложения, господа?

– Мы должны послать дипломатов, – быстро сказал Джерри. – В декабрь и в февраль. В настоящем положении они не посмеют прогнать послов. Я считаю, мы должны предложить компромисс.

– Понятно, – Доу усмехнулся. – Мне кажется, джентльмены, голосовать в данном случае бессмысленно. Каждый из вас знает, как распределятся голоса. Поэтому… – Доу сделал паузу и закончил: – Я предлагаю объединить оба предложения. Отправляйте своих дипломатов, мистер Каллахан. А вы, господин Уотершор, стягивайте в нейтральные земли военных. Тогда если дипломатия не поможет, заговорят пушки. Так или иначе, к следующему обмену зимний товар должен быть у нас.

Глава 10

Декабрь. Курт

Попутного, южного ветра ждали трое суток. Он задул ночью, через три часа после заката Нце. Ещё через час двенадцать человек встали на лыжи. Курт обернулся, Снежана стояла, держась за полог шатра, и, закусив привычно губу, глядела на него. Курт нагнулся, сбросил крепления, подбежал, обнял.

– Ни пуха ни пера, – тихо сказала Снежана по-декабрьски.

– К чьёрту.

Ещё минут пять они простояли, обнявшись и не проронив ни слова. Затем Курт оторвался от жены, поцеловал в кончик носа, в губы и размашисто зашагал прочь. Встал на лыжи, махнул рукой на прощание и помчался догонять остальных.

С восходом Нце четыре лодки спустили на воду. Длинный курносый Глеб и немногословный плечистый Иван принялись устанавливать мачту, затем крепили на неё парусину, пока Курт, уперев весло в дно, удерживал лодку на месте.

– Готовы? – зычно крикнул из утреннего сумрака Фрол.

– Да, – отозвался Глеб.

– Отчаливаем.

Курт, навалившись на весло, оттолкнул лодку от берега. С минуту стоял, лицом ловя порывы южного ветра, потом уселся на банку. Судёнышко набирало ход, по правую руку рос из воды серебряный Нце. Описал над головами круг и убрался на запад сахарный альбатрос.

До полудня шли ходко, на головной лодке Илья одну за другой затягивал песни, аккомпанируя себе на странном деревянном инструменте с натянутыми на длинный вычурный гриф витыми металлическими шнурами. Инструмент назывался гитарой, Снежана как-то сказала, что за шнурами Илья ездил на февральские торги и отдал за них апрелиту целый воз вяленой рыбы.

– На судне бунт, над нами чайки реют, – доносилось с головной лодки.

Курт заворожённо слушал. В перерывах между песнями Глеб переводил их содержание на июльский. Особенно Курту пришлась по душе одна, про волков.

– Эту песню написал великий русский поэт, – объяснил Глеб. – Его звали Владимир Высоцкий, он жил в двадцатом веке, за шестьсот лет до нас, на исконной Земле. В песне есть особое, заключённое в слова свойство, почти волшебство – каждый, кто её слушает, или почти каждый, чувствует себя тем, о ком она. Волком. И понимает, что песня эта про него самого и про его стаю – про тех, кто рядом с ним.

– Может Илья спеть её ещё раз? – спросил Глеба Курт.

– Конечно. Попроси его.

Курт сглотнул. Илья был единственным человеком в кочевье, с которым они обходили друг друга стороной и, не здороваясь, отворачивались, когда сталкивались лицом к лицу.

– Как называется песня?

– «Охота на волков».

– Спой «Охоту на волков» ещё раз, пожалуйста! – крикнул Курт в сторону головной лодки.

– Легко, – донеслось оттуда после короткой паузы. – Для нашего друга фашиста исполняется… Исполняется для фашиста…

– Что такое «фашист»? – обернулся к Глебу Курт.

– Не обращай внимания, – неожиданно смутился тот. – Илья шутит.

– Я бы хотел всё же знать.

– Фашистами русские называли немцев. Давно, примерно в те времена, когда жил Высоцкий. Тогда была страшная война между нашими народами. Медведь знает про это в подробностях, я лишь помню, что фашисты напали на Россию. Внезапно, исподтишка.

– Сейчас тоже война, – тихо сказал Курт. – И тоже нападения, внезапные, исподтишка. С той только разницей, что на октябритов нападаете вы. Хотя мне, наверное, следует говорить «мы». Прости, у меня в голове всё уже смешалось.

– Ничего, – криво усмехнулся Глеб. – Как смешалось, так и размешается. Тем более что уже никто ни на кого не нападает. А скоро и нападать будет некому.

– Идёт охота на волков, идёт охота, – хриплым голосом запел Илья. – На серых хищников, матёрых и щенков. Кричат загонщики и лают псы до рвоты…

В час пополудни исчез из виду южный берег. Ещё через пару часов ветер пошёл на убыль, а вскоре и вовсе стих. Глеб с Иваном сняли парус, приладили в уключины вёсла.

– Погляди пока, – сказал Курту Иван. – Тут главное, чтобы слаженно.

Он уселся на банку в затылок Глебу, поплевал на ладони и взялся за вёсла. Следующие два часа без передышки гребли на север.