Роман Кожухаров - Пуля для штрафника Страница 28

— Нет, вы слышали? Мамалига… Это ты после прошлой ночи в молдаванина превратился? А, Ото? Признавайся. Э, солдатик, да тебе и хлебать-то нечем. Сейчас, погоди, ложку тебе принесу… Мамалига…

Все еще продолжая смеяться, она медленно, расслабленно встала и направилась в сарай. Вера завозилась в сарае на минуту дольше. Она скинула свой полушубок, оставшись в одной кацавейке, и пуховый платок перевязала на шею, оставив на голове лишь цветастую косынку. Кроме ложки она взяла с собой стакан и упрятанную в углу, под кучей всякого хлама, бутылку виноградной самогонки.

XXII

— Ну, что, мамалига,— посмеиваясь, произнесла она, выходя наружу. И застыла, увидев происходящее. Возле казана с ухой никого не было. Немца она увидела не сразу. Дунувший порыв ветра сильнее склонил гривы камышей, открыв ей обзор на речку. Немец, спиной к ней, что есть силы греб веслом, зачерпывая воду то справа, то слева. Он старался подобраться ближе к тому берегу и одновременно править по течению, в сторону Днестра.

Боль, обида и ярость одновременно захлестнули Веру волной звериной ненависти. Бутылка, стакан и ложка выпали из ее рук. Из груди исторгся крик, больше похожий на рев раненой хищницы. Этот крик услышал Отто. Обернувшись, он молча посмотрел на нее, как бы прося прощения за совершенное, и тут же снова принялся грести.

Женщина метнулась было к берегу, но остановилась почти у самой кромки воды. Она резко повернулась и бросилась обратно. Подбежав к сараю, она схватила длинную палку с привязанным к одному концу напильником. Степан вязал накрепко, так, что не отдерешь. Она старательно затачивала лезвие перед каждым выходом на рыбную охоту, и лезвие теперь блестело, как острие копья.

Ярость, боль и ненависть клокотали внутри, ей хотелось броситься вплавь, чтобы догнать лодку, но даже не ради самой лодки, а чтобы придушить этого фашистика, этого змееныша, который обманом отплатил ей за спасение. Вера даже не осмысливала то, что делает. Как будто вело ее за руки, подталкивало в спину. Глаза будто сами по себе высмотрели серо-зеленую шинель, маячившую посреди речки в ее лодке, мозг будто сам рассчитал расстояние до мелькавшего в худющих руках весла.

Она подбежала к берегу и, не останавливаясь, по инерции сделала несколько шагов прямо в воду. На этих шагах она размахнулась и с силой, крикнув, резким и грациозным движением бросила острогу в плывущего немца. Ее крик, истошный и жуткий, как у дикой кошки, догнал Отто раньше остроги.

Он хлестнул по Хагену будто плеть и заставил его еще раз обернуться. Именно в этот миг в левое плечо ему ударилось что-то тяжелое и сверкающее. Удар был такой силы, что откинул Отто на дно лодки. Острие прошило его насквозь и воткнулось в левый борт лодки, намертво пригвоздив Отто к корпусу пронзительной болью.

От удара упавшего тела лодку сильно раскачало. Колебания на воде никак не утихали. При каждом движении корпуса длинная палка — древко остроги — начинала ходить ходуном, каждым движением вызывая у Хагена сильнейший приступ острой боли.

Скорее машинально, инстинктивно, он ухватился правой рукой за древко остроги, как раз за то место, где основание напильника было привязано к деревяшке. Попытки выдернуть острогу ни к чему не привели. Острие вонзилось глубоко в древесину борта. Не получалось у Хагена и переломить деревяшку. Достаточно толстая, круглая палка, чуть тоньше черенка лопаты, не давала даже намека на то, чтобы поддаться усилиям Хагена и сломаться.

Он зарычал от боли и бессилия. Тяжело дыша, он повернул голову, насколько можно, и огляделся, корчась от боли. Он успел выгрести почти на середину речки. Теперь его сносило вперед и к противоположному берегу На том, оставшемся, берегу его молча преследовала Вера. Она не кричала, видимо, испугавшись, что ее тоже могут поймать. Отто то и дело замечал ее мелькавшую между камышей светло-бежевую, выцветшую кацавейку и белый платок.

Лодку сносило в камыши. Он мог вот-вот зацепиться и застрять в них. Тогда ему оставалось ждать, пока его найдет дозор русских и добьет, закончив его земные мытарства.

Хаген попытался дотянуться до валявшегося на дне лодки весла. Рукой это сделать было невозможно. Отто принялся тянуться правой ногой. После нескольких безуспешных попыток он сумел ударить каблуком по выступавшему краю весла и поймать его на лету правой рукой. Затем, повернувшись, насколько позволяло плечо, пересиливая боль, он принялся подгребать, еле удерживая весло в свободной правой руке.

XXIII

Подмяв под себя несколько камышин, лодка продвигалась вперед, благодаря собственной инерции и силе течения. Постепенно нос ее выравнивался, направляясь по свободной воде середины. Ход ее здесь замедлился. Отто ощутил, как навстречу двигалась встречная толща воды. Это Днестр загонял в узкие раструбы протоков массы своих вспухших вешних вод. Устье притока было уже совсем близко. Отто отчетливо видел два края одного левого берега. Они, как ворота, широко распахивались перед свободным ходом его лодки, открывая путь к далеким обрывам правобережья. Путь к своим…

Ему показалось, что голос раздался совсем близко. Настолько близко, что Отто решил, что ему показалось. Солдат стоял на самом углу поворота. На глинистом бугре, заросшем черными прутьями ивняка, с автоматом наперевес. Метрах в пятнадцати по прямой… Отто глянул назад. Веры и след простыл. Наверное, осмотрительно решила вернуться к своему сараю. Все-таки лучше потерять лодку, чем попасть в пособницы врага и шпионы.

— Эй, рыбачок, поделись рыбкой, — приветливо окликнул его русский. По его добродушной улыбке Отто понял, что в его обращении нет ничего угрожающего.

Из лодки торчала только бритая голова Хагена. Он не нашел ничего лучше, чем также приветливо улыбнуться и помахать в ответ. Не надо было ему так высоко поднимать руку. Русский, наверное, заприметил хлястик с армейской пуговицей на рукаве его шинели. Он резко перекинул автомат в руки.

— Эй, а ну табань к берегу. Подымись и руки вверх. Подымись, говорю, — угрожающе приказал он. — Табань, говорят… Стрелять буду.

Отто продолжал тупо улыбаться и махать солдату ладонью. Первая очередь прошла в метре от лодки. Полоснула днестровскую воду, в которую как раз вошла лодка Хагена. Он, уже не оглядываясь на русского, снова опустил весло в воду и стал подгребать изо всех сил, правя курс на середину. Здесь течение сразу подхватило суденышко и потащило его вперед. Раскатистое «та-та-та» огласило реку. Несколько пуль просвистели над самой головой. Следующая очередь вошла в корпус лодки снаружи, выломав в древесине крупные острые щепы.

XXIV

Отто пригнулся и снова, отложив весло, схватился за древко остроги. Он решил, перетерпев боль, расшатать лезвие и вытащить его, сначала из борта, а потом из плеча. Острие не подавало никаких признаков жизни. Зато кровотечение из раны усилилось. Усилился и обстрел лодки. К автомату добавились еще несколько винтовок.

Они били одиночными, как будто соревнование на меткость устроили. Почти все выстрелы попадали в цель, кромсая дерево борта и свистя над самой макушкой Отто. Положение его усугублялось тем, что он не мог полностью спрятать голову за краем борта. Его плечо было пришпилено слишком высоко, а граненое лезвие заточенного напильника не позволяло повернуться из-за острейшей, парализующей боли в ране, пронзавшей при малейшем шевелении.

Еще автоматная очередь ударила в борт кучной тучкой раскаленных стальных шмелей. Они сделали свое дело, пробив борт насквозь почти на уровне ватерлинии. При каждом нырке лодки на правый борт, в отверстие стала заплескиваться вода.

«Вперед, вперед…» — твердил себе Отто, снова и снова стараясь сделать несколько гребков веслом. Когда он в очередной раз перекидывал весло, свистящие веером пули раскроили деревянную лопасть весла.

Пуля, выпущенная из этой же обоймы, угодила прямо в самую середину древка остроги. Удар вызвал такой сильный болевой шок, что Отто на несколько секунд потерял сознание.

Когда он очнулся, дело принимало совсем худой оборот. Русские, видимо, поставили своей боевой задачей номер один во что бы то ни стало уничтожить наглого немецкого солдата, под видом рыбака разгуливавшего с неизвестными целями на лодке по вражеской территории.

Мощный выстрел практически выломал верх правого борта лодки. Теперь она представляла собой полуразбитый кусок скорлупы, готовый вот-вот пойти ко дну. Отто теперь наверняка был в прицелах как на ладони.

По мощи выстрел напоминал разрывной из пулемета, только еще сильнее. Наверняка стреляли из противотанкового ружья. Что ж, в руках умелого стрелка это ружье вело себя как снайперская винтовка, только с убийственным калибром, почти в два раза превышающим винтовочный.