Сергей Зверев - Триумф воли Страница 28

– Прошу вас, милая Лени, – обреченно простонал штандартенфюрер, – во имя нашего вечера – ни в коем случае не просите фюрера исполнить ваш каприз! Уверяю вас – это его не позабавит!

– Должна же я извлекать хоть какую-то пользу, в том числе и из геббельсовских сплетен? – лукаво глянула Лени на офицера.

– Когда в женщину вселяется бесенок, – голос штандартенфюрера был безнадежен, – ее не могут остановить никакие доводы…

– И потом, согласитесь, милый Курт, – продолжала убеждать офицера фройляйн Рифеншталь, – это ведь не моя прихоть. Это нужно не мне. Это нужно Германии! – бросила она главный козырь, и штандартенфюрер безропотно поднял руки вверх.

Глава 32

Высшие партийные и государственные руководители Германии, которых Гитлер собрал в своем бункере на расширенное совещание, в этот первоапрельский день 1944 года выглядели понуро. Сановников высшего ранга в последнее время фюрер собирал часто, чтобы, как он выражался, «постоянно держать руку на пульсе». «Пульс» на фронтах, да и внутри страны в эти дни был довольно ровный. Никаких крупных военных операций, никаких проигранных баталий, продуктивная работа тыловых предприятий, умеренные трудности, как у любой страны, ведущей тяжелую, кровопролитную и затяжную войну. Но не мысли о войне сейчас тревожили собравшуюся нацистскую верхушку.

На этом совещании, и каждый из присутствующих прекрасно об этом знал, непременно возникнет вопрос о праздновании предстоящего юбилея – 55-летия Адольфа Гитлера. Именно это обстоятельство и вызывало уныние. Слишком хорошо руководители рейха помнили празднование пятидесятилетия фюрера. Тогда, 20 апреля 1939 года, звон колоколов разбудил миллионный Берлин. Звонари трудились несколько часов, и колокольная музыка прекратилась только к десяти часам утра, после чего фюрер стал буквально продираться через живой коридор обезумевшей от восторга толпы к трибуне, расположенной неподалеку от двух колоссального размера статуй, символизирующих die Partei и die Wehrmacht – партию и армию. В 10 часов звуки огромного по составу военного оркестра возвестили начало парада – с этого момента стальная река касок, танков, пушек и самолетов непрерывно текла мимо трибун до трех часов дня! Какая мощь! Какая красота и размах! На Шарлоттенбургском шоссе, на площади Республики, на Унтер-ден-Линден через каждые сто метров многочисленные флаги с нацистской символикой, орлы, военные штандарты и непроходимое море плачущих от восхищения людей!

Многие из тех, кто сейчас находился в бункере Гитлера, стояли тогда на трибуне рядом с фюрером и после парада поехали вместе с вождем в новую рейхсканцелярию принимать иностранные дипломатические миссии. Во всю длину коридоров – неподвижные, как статуи, широкоплечие, белокурые и голубоглазые гвардейцы «Лейбштандарта СС Адольф Гитлер» в своей красивой черной с серебром униформе. Они же открывали шестиметровой высоты дверь из красного дерева, которая ведет в коридор фюрера, и все приглашенные прошли в огромный кабинет с потолками из драгоценного палисандрового дерева, со стенами из красного мрамора, декорированными геральдическими знаками. Рейхсканцлер принимал тогда поздравительные речи, сидя перед огромным камином, который всегда топился только пихтовыми дровами…

Как это было великолепно! И как это было давно… Что осталось от былого величия «Тысячелетнего Третьего рейха»? Нет больше гигантских статуй Брекера, нет фанатичных толп, военная техника с трудом передвигается по заваленным осколками разбомбленных зданий улицам, да и улиц как таковых – почти нет… Единственное, что осталось от волнующего прошлого, – пихтовые дрова в маленьком камине толстостенного подземного бункера… Что сказать фюреру, что предложить? Не военный же парад под налетом английской авиации? Да и где найти войска для парада, когда новые, только что сформированные дивизии тотчас отправляются на Восточный фронт, латать то и дело возникающие бреши в обороне?

Деловая часть совещания меж тем подходила к концу. Заметно нервничающий и излишне раздражительный фюрер нетерпеливо выслушал доклады сановников о текущем положении дел в государстве и на полях войны, коротко обрисовал, а затем обсудил с присутствующими ближайшую стратегию важнейших дел, и – замолчал, опустив подбородок на грудь. Тишина длилась минут пять, после чего Гитлер громко хлопнул ладонью по крышке стола, быстро встал, нервно заходил взад-вперед, наконец остановился за спинкой кресла, на котором сидел Геббельс, тронул его за плечо и проникновенным голосом приказал:

– Рассказывайте вы. Меня интересует все. Особенно то, чего я не знаю и что от меня тщательно скрывают. Вы – мой верный друг и соратник по партии. Вы, дорогой доктор, понимаете, о чем я говорю. Накануне моего юбилея я хочу услышать из уст гауляйтера Берлина только правду, какая бы она ни была!

Министр пропаганды попытался было встать для доклада, но Гитлер надавил на его плечо и заставил вновь опуститься в кресло, продолжая оставаться за спиной Геббельса.

Доктор молчал, считая неудобным разглашать некоторые только ему известные факты в столь широком кругу, но Гитлер сильно сжал плечо министра пропаганды, и Геббельс начал:

– Мой фюрер! Господа! – он обвел взглядом присутствующих. – Все вы, как и наш вождь, как и я, без остатка посвятили свою жизнь достижению одной великой цели – созданию великой Германии и служению ее народу. Я не буду распространяться о том неимоверном напряжении наших стойких солдат в борьбе с большевистской чумой…

– Увольте, – словно про себя, но довольно громко проронил Гиммлер, который тоже находился среди присутствующих. – Я только хотел сказать, мой фюрер, – глава эсэсовцев слегка приподнялся и поклонился Гитлеру, – что у нас достаточно дел в своих министерствах, и мы достаточно хорошо информированы о положении дел, чтобы лишний раз отрываться и выслушивать пропагандистские речи, которые я с успехом могу прочесть в вашем «Рейхе».

Гитлер, соглашаясь, кивнул и все так же из-за спины попросил Геббельса:

– Пожалуйста, гауляйтер, излагайте по существу.

Геббельс покорно вздохнул и открыл свою папку, с которой никогда не расставался:

– Недавно в мои руки попало вот это письмо рядового солдата. Я не читаю чужих писем… – кто-то невольно прыснул от смеха. Геббельс поднял голову, осмотрел присутствующих и продолжил более напористо:

– В отличие от некоторых, я не читаю чужих писем! Этот солдат погиб на Восточном фронте, он писал родителям, но они тоже погибли при очередной бомбежке, и это письмо, оставшись без адресата, попало ко мне в министерство, – он развернул перепачканный окопной грязью листок:

– «Дорогие мама и папа! Сегодня мы принимали присягу, а завтра – в бой. Может быть – первый и последний для многих. Ребята подобрались веселые, и на присяге многие вместо слов: „Я готов умереть за фюрера и величие Третьего рейха“ – читали: „Я бы хотел умереть так, чтобы смерть моя обратилась против Гитлера, умереть за истинную Германию!“ И вы знаете, я уверен, что офицеры это слышали, но промолчали. Мне кажется, что они думают точно так же…»

В наступившей гробовой тишине Геббельс начал медленно складывать письмо, невозмутимо продолжая:

– Люди – по крайней мере гражданские и военные низших чинов – перестали употреблять при встречах и прощаниях приветствие «хайль Гитлер!» и выбрасывать вперед руку. Среди берлинцев стало считаться дурным тоном употреблять слово «фюрер». Только «Гитлер». Самые посещаемые сейчас места – церкви. Самые процветающие люди – цветочники. Их магазины ломятся от покупателей. К заупокойным службам люди несут цветы… – На ухо министру пропаганды что-то капнуло, и тот живо поднял голову. Фюрер молча плакал. Губы его дрожали.

– Мой фюрер… – растерянно начал Геббельс, но губы Гитлера дрожали не от обиды и горя, а от гнева и ненависти.

– Свиньи! – рявкнул он, и его пальцы еще больнее впились в плечо гауляйтера. – Если исторические памятники Берлина почти полностью уничтожены, то военные заводы столицы почти не пострадали. Мы даже втрое увеличили производство! У нас почти двадцать миллионов прекрасно вооруженных солдат. Наши новые танки и самолеты намного превосходят аналогичные виды оружия врага! В нашем арсенале, наконец, есть невиданное доселе «оружие возмездия»! – Гитлер наконец выпустил плечо министра пропаганды и в волнении зашагал по кабинету бункера. – На величие рейха трудятся пятьсот миллионов европейских рабочих, в рядах специальных дивизий «Викинг», «Нордланд», «Шарлемань» против большевиков сражаются русские, украинцы, французы, норвежцы, итальянцы, шведы, испанцы, датчане и даже англичане!!! А наши солдаты со смешками изменяют присяге?! – Гитлер истерично кричал, беспорядочно размахивая руками. – Под Германией вся Европа и половина России, каждый день из одной только Украины идут десятки составов с продовольствием, партия бесплатно раздает горячие обеды и зерно на столичном вокзале, чтобы немецкий народ не чувствовал себя брошенным! А эти… эти… эти… – фюрер не находил слов от бешенства: