Вячеслав Денисов - Горят как розы былые раны Страница 28

– Цена – пятьсот. Вас это устраивает? – сказано это капитаном было так, что ничего другого в ответ, кроме «Хорошо, хорошо, пусть пятьсот!», Голландец и не рассчитывал услышать.

– Ее сейчас привезут. Тогда подождите здесь, я пока доделаю дела…

И Голландец на секунду зажмурился от вспыхнувшего под потолком света.

Кафель до потолка, ванная в углу, мощная, как авианосец класса «Миссури». Шторка полукругом. Унитаз в другом углу. Шкафчик для полотенец. Раковина-стойка с золотым краном. И хотя убранство комнаты, куда занесло Голландца, располагалось на площади не менее пятнадцати квадратных метров, все равно это была не спальня. В спальнях не бывает унитазов.

Не раздумывая и секунды, он с рюкзаком на спине бросился в ванную и остановил колыхание шторки в тот момент, когда дверь открылась. Голландец стоял в кроссовках посреди ванны и старался дышать через раз.

Огромная волосатая рука втиснулась между стеной и шторкой и открутила кран. С потолка на голландца обрушился водопад ледяной воды.

– Что? – спросил хозяин, и рука его с растопыренными пальцами замерла над смесителем.

– Подлец… – уже не боясь быть услышанным, прошептал Голландец. Он дотянулся до крана горячей воды и открутил его. Вода стала умеренно теплой.

– А почему я должен вам доверять? Вы же мне не доверяете?

«Вероятно, кэп обиделся, что его заставили ждать в прихожей».

Волосатая рука взялась за второй кран, и пальцы, цокая перстнями размером с гайку на двадцать четыре, открутили его почти до отказа.

На голову Голландца обрушился почти кипяток. Он закрутил кран наполовину и вовремя отдернул руку. Перед ним, словно прося подаяние, опять появилась массивная волосатая длань. Хозяин проверял температуру душа. Убедившись, что не замерзнет и не ошпарится, он задернул шторку, чтобы вода не прыскала на кафель.

«Пятьсот тысяч долларов за неизвестную картину Ван Гога… Это все равно что пятнадцать миллионов рублей за никому не известное яйцо Фаберже».

Стоя под напором воды и сплевывая стекавшую в рот воду, Голландец размышлял, как капитану удалось узнать, что эта картина стоит очень серьезных денег, – это во-первых. Провести ее экспертизу – во-вторых, и найти покупателя – в-третьих. И это всего за пару часов.

«А если он знал заранее, что картина в моей мастерской – Ван Гог?..»

От мысли этой Голландец зажмурился.

«Это значит, что он как-то связан с Лебедевым? А если не связан, то держал под контролем картину с того момента, как она оказалась у него? Значит, он был свидетелем кражи ее из микроавтобуса Лебедева? То есть он каждый мой шаг держит под контролем?»

И следующая мысль вспыхнула обжигающе: «Да кто он такой?..»

Время между тем шло. Было очевидно, что под душ хозяин не полезет, пока не отправит восвояси капитана. А не отправит он его, пока ему не доставят картину. То есть пока не произойдет расчет.

«Однако как споро вы дела делаете, ребята… – Голландец улыбнулся уголками мокрых губ. – Один звонит, говорит: «Давайте, везите Ван Гога». А второй в прихожей отсчитывает ему полмиллиона».

Звонок в дверь заставил его напрячься. Он завел руку за спину, расстегнул молнию и вынул из кармана рюкзака нож. Нажал на кнопку, и рукоять выбросила вороненое, острое как бритва лезвие.

Плохо дело. Эксперимент с капитаном не удался. А рисковать с волосатым Голландец не хотел. Держать под контролем картину в квартире мента и в квартире южного нувориша – это разные вещи. Правда, еще бы час, и картина ушла из рук капитана. Он оказался проворнее, чем от него можно было ожидать. Но вот как держать на расстоянии вытянутой руки «Ирисы», когда они в апартаментах этого дяди, – непонятно. Он из той страны, в которой ее представители по телефону решают вопросы ценой куда дороже пятисот тысяч долларов… Но как капитан узнал про «Ирисы»?!

Капитан уйдет, его курьер покинет квартиру вместе с ним. В апартаментах останется только южанин. И полотно нужно немедленно забирать.

Дверь хлопнула.

Так быстро? Да, это вам не Чикаго. Это там детский сад: «Кидай мне товар». – «Покажи деньги». И все под двумя десятками стволов с обеих сторон. Это Москва. Чувак отдал рулон полотна Ван Гога, другой чувак набросал ему в подол рубашки пятьдесят упаковок со стодолларовыми купюрами. Один только глазом по картине скользнул. Другой пару пачек проверил, чтобы убедиться, что серийные номера на купюрах разные. И сразу обе стороны становятся участливыми.

«Знаете, вы картину в холодильнике не храните, а то лаковый слой потрескается».

«А вы в пакете деньги до машины не несите, а то сейчас такая обстановка в столице».

Клацнул замок ванной комнаты.

– Проходи, проходи, моя хорошая…

«Не понял».

– Какая ты красивая. И платьице у тебя нарядное. Как тебя зовут, малышка?

– Таня, – услышал Голландец голос девочки.

– Ах, какое хорошее имя! Таня! Тебе сколько лет, Танечка?

– Скоро будет восемь.

«Вот это оборот…» Голландец, кусая губу и думая, как теперь снова наладить визуальный контакт с капитаном, сложил нож и спрятал его в карман.

– Да ты уже почти взрослая! – то ли восхитился, то ли огорчился хозяин. – А где Танечка живет?

Голландец слушал каждый звук, что доносился через шторку. И шевелил пальцами ног. Хотел же, хотел утром надеть сандалии. Нет, передумал.

– Через мост.

– Через мост? – Голландец услышал смех. – Ой, как далеко. Танечка, раздевайся. Вот сюда можешь платьице сложить, носочки… А потом мы пойдем мыться.

– Я не хочу мыться.

«Может, мне помыться? – подумал Голландец. – Шампунь – вот он. Чего зря обливаться-то?»

– Нет, Танечка пойдет мыться. Вместе с дядей, да?

– Нет, я не пойду…

– Нет, маленькая сучка, пойдешь. Я за тебя пятьсот баксов заплатил. А после того, как мы помоемся, мы с дядей поиграем в больного и врача. У меня вот тут болит…

Голландец откинул шторку и шагнул из ванной на пол.

– Где у тебя болит?

Девочка не удивилась. Было бы странно, если бы она удивилась. Потому что чего ей удивляться в квартире, где все и без Голландца соблазнительно и непонятно. Удивился азиат. Потому что отчего бы ему не удивиться, когда из его ванны, как Черномор, выходит Голландец с рюкзаком.

Снизу, без размаха, но очень сильно и резко Голландец ударил хозяина ладонью в горло. Огромный, килограммов в сто двадцать весом, азиат – теперь было совершенно очевидно, что азиат – схватился пальцами-сардельками за горло и попятился назад.

– Здесь больно? – не повышая голоса, вежливо спросил Голландец. – Сейчас дядя тебя вылечит. Танечка, выйди, пожалуйста, за дверь.

Азиат поднимался, остервенело хрипя, а Голландец качал головой и стоял перед ним, уперев кулаки в бока.

– Ох, идиот я, идиот… Однако с кем промашки не бывает, верно? – Шагнув вперед, он сокрушительно ударил громилу ногой в грудь.

Тот снова рухнул, и от его падения, казалось, качнулось изображение Голландца в зеркале.

– Я думал, ты коллекционер. А ты педофил. Долбаный педофил. Но ничего, сейчас я поставлю тебе горчичник. И все пройдет.

Вскочив, азиат ринулся вперед, как медведь, и ударил головой Голландца в грудь. Несмотря на готовность к чему угодно, и к этому маневру в том числе, Голландец потерял равновесие и полетел спиной назад, как манекен из витрины, в которую влетела машина. Он наклонил голову, чтобы не удариться затылком, ушел в сторону и встретил азиата правой. Удар получился не сильным, но на силу он и не рассчитывал. Кулак въехал в нос хозяина квартиры, вмял его и свернул в сторону. Прыгая как на ринге, Голландец выбрался из угла и занял центр ванной.

Из ноздрей азиата ручьем лилась кровь. Сломанный нос выбрасывал ее толчками. В этом теле было много крови. И теперь она вся торопилась наружу, смешивалась с водой, брызжущей из душа, и собиралась в узкий ручеек, чтобы сбежать от хозяина в сливное отверстие на полу.

– Убью, шакал!.. – фыркая красными пузырями, прорычал азиат и выдернул рукой ящик из стойки под раковиной.

Когда Голландец увидел два десятка медицинских инструментов, от невероятных размеров скальпеля до пилы и клещей, он понял, что лечить уже хватит. Это не тот случай. Такому больному поможет только эвтаназия.

– Скольких девочек ты здесь порезал, плохой мальчик? – процедил он, глядя исподлобья и опуская руку в карман джинсов.

– Сейчас встретишься и посчитаешь…

Голландец не видел, что именно зажато в кулаке азиата. Не зрение, а внутреннее чутье давало ему представление о предмете, который как зеркало отражал свет лампочек под потолком. Представить, какой он формы, было невозможно. Фантазия человека, имеющего обыкновение, как кроликов, резать детей в собственной ванной, была куда безграничней фантазии Голландца. Мало ли чем можно кромсать детское тело. Кровь все лилась из ноздрей хозяина, но он этого не замечал. Боксер на ринге, избитый до полусмерти противником, мечтает дожить до середины двенадцатого раунда и вложить все силы в один-единственный удар. Больше ему рассчитывать не на что. В том же состоянии сейчас находился и азиат. Ему нужно было нанести всего один удар.