Высший пилотаж киллера - Басов Николай Владленович Страница 28

– Это ты сам определи – похожи они или нет. Но учти, пока других подозреваемых у меня для тебя нет.

Это была фраза Основного, заимствованная, как признано, у товарища Сталина, и означала она, что у него сложилось свое виденье дела. То есть произносил он ее очень обдуманно. Не знаю, как с этим обстояло дело у Шефа, но я как-то автоматически подобрался и перестроил некоторые свои ходы на ближайшее будущее.

– А по времени они могли заминировать дачу Ветлинских?

– Откуда я знаю?

– Ну, я подумал, если «наружка» таскалась за ними, то ты можешь знать, есть у них алиби на этот счет или нет, – пояснил я.

– Эксперты говорят, что распространение газа для такого взрыва при данной температуре потребовало бы не менее трех часов. И не более десяти, это установлено по характеру следов, которые потом, кажется, тоже нашли. В этот период мы контролировали их меньше четырех часов. Так что алиби у них, естественно, нет.

– А найденные следы что-то прояснят? Какого они свойства?

– Плохого качества след от автомобильного протектора. На твоем месте я бы на него не рассчитывал.

– Ясно. И последнее. Шеф, если они держат какую-никакую бандочку или секту, какими доходами они могут себя обеспечить? И где могут держать базу?

– Ну, с доходами в нынешней-то Москве все должно быть очень просто – рэкет, вымогательство, запуск в коммерческие круги своих людей.

Да, был такой вид преступлений. Выбиралась фигура, вербовалась, а потом перед этим человеком расчищались пути. Всеми доступными способами. И вот бывший двоечник, едва умеющий читать, мог за пару лет стать президентом преуспевающей фирмы с очень внушительным оборотом. Потом она выедалась изнутри, как яблоко, выбрасывалась на помойку, находилась следующая…

– Киллерство? – предположил я.

– Вряд ли, киллеры плохо в банды сколачиваются. А тут весь принцип – в коллективизме, черт бы его побрал. А база у них, по нашим подозрениям, один бар чуть сбоку от проспекта Мира.

– Название?

Шеф вздохнул.

– Название довольно характерное – Преисподняя. Собственно, потому кое-кто у нас и рассчитывает на этот кабак. Других идей такой же убедительности просто не оказалось.

– За ним следят?

– Нет. Этим пока некому заниматься. Основной сегодня пробормотал, что хорошо бы на тебя рассчитывать, но он не настаивает. По-моему, это слишком гуманно, мог бы и приказать.

– Ну, когда ты станешь Основным, я, надеюсь, сумею выйти в отставку. И твою концепцию гуманизма будешь опробовать на других.

Шеф хмыкнул, шутка ему показалась. Хотя он и не любил заходов на его персональные качества.

– К тому времени, Терминатор, ты или будешь думать как я, или тебя кто-нибудь устранит, и кличка перейдет следующему сотруднику.

Я свернул антенну своей коробочке, не прощаясь. Но про себя подумал, как бы там ни было, никогда я не буду думать, как он. Иначе не жалко будет и кличку отдавать другому. Впрочем, эти сатанисты обещали быть и вправду неприятными ребятами.

Глава 29

Я не смог сразу уснуть, вдруг обнаружилось, что от моего тела исходит очень неприятный запах, до жути знакомый, потому что так пахнет тюрьма. Запах этот ни за что не забудет тот, кто его хоть раз почувствовал, даже тот, кто оказался в тюряге как прохожий. Пришлось вставать, долго-долго тереться превосходным мылом, которое Аркадия оставила в моей ванной, пока это все-таки помогло.

Потом я провалялся с час, снова поднялся, оделся, пошел проверять систему безопасности. Все было в высшей степени надежно, потому что дорого и устанавливалось спецами. Но это было не главной причиной, почему я все это теперь разглядывал.

Главная причина была в том, что я старался думать, хотя это было довольно странное состояние для моих не очень обученных мозгов. Голова гудела, как колокол после того, что Шеф сообщил мне об этом Папе, о Жалымнике и его дружке. Я спустился во двор, потоптался у ворот и вернулся домой совершенно продрогший, но сна не было ни в одном глазу.

Потом я скинул куртку и пошел на кухню. Вскипятил чаю, выпил. Тут же возникла Воеводина, она о чем-то полушепотом спросила меня, но я ей не ответил, потому что не очень-то понял, о чем она говорила, просто не разобрал слов, а чуть позже она вообще исчезла.

Я поднялся в гостиную, миновал Анатолича, который тоже откуда-то выплыл, внимательно ко мне приглядываясь. Я ему улыбнулся, буркнул, что все, мол, в порядке, и он исчез, кажется, пошел спать. Эх, любил я здравомыслящих людей, жаль, что сам не из их числа.

В гостиной все было очень красиво. Чуть темнее, чем обычно, потому что отражение от стены напротив стало каким-то не таким и свет попадал в комнату непрозрачный, как чай с молоком, но я все равно увидел ее почти сразу.

Странное дело, я сразу заметил, что она смотрит на меня слишком яркими глазами. Сбоку ее тонкое лицо освещал затухающий камин. Волосы свисали чуть вьющимися длинными локонами, она была хороша, как иные миниатюры Греза. Только не было в ней грезовской истомы, а было горе и разочарование.

Подойдя ближе, я с удивлением заметил, что она плачет. Она, кажется, и при моем появлении не могла справиться со слезами, но она их и не вытирала, боясь выдать себя слишком явным жестом.

Я сел в кресло напротив.

– Вам тоже не спится? – Она шмыгнула, вынула платок, снова сунула его в карман.

– Ходил, проверял сигнализацию.

Мой ответ был, конечно, глуп, но она не стала к нему придираться.

– А я вот… – Она все-таки вытерла слезы. – На огонь смотрю.

– И плачешь?

– Да, и плачу.

– Почему?

Казалось, она не услышала меня. Она снова смотрела на огонь, и снова по ее щекам потекли слезы. Теперь в отсветах неверного огня я видел их очень хорошо.

– Чем вызваны слезы? Могу я помочь?

– Что? Ах, помочь? Конечно, вы что-то делали на кухне, принесите, пожалуйста, чаю.

– Это способ остаться в одиночестве?

– Пожалуй, – она согласилась нехотя, но все-таки согласилась. Сильная женщина. – Тогда говорите что-нибудь, мне станет спокойнее от вашего голоса. – Она мельком посмотрела на меня. – Такого не было ни с кем другим, кроме Веточки.

– Так вы ее вспомнили?

Она снова посмотрел на меня.

– Вы или на «вы» со мной, или на «ты». Когда вот так все меняется, довольно трудно это перенести.

Я вздохнул.

– Тогда лучше на «вы». Не могу я иначе… Не понимаю почему, но не получается.

Она кивнула.

– Ну и правильно. Калекам…

– Ерунда! Я каждый день вижу массу людей, духом покалеченных гораздо больше, чем вы.

Мы помолчали.

– Зато, – нашлась она наконец, – это не так бросается в глаза. И у них могут быть… Дети.

Я пожал плечами.

– Ну, с детьми, кажется, и у вас может быть все нормально, есть технологии…

Она со злобой посмотрела на меня.

– Я не дойная корова, чтобы меня искусственно осеменяли.

Я вздохнул.

– Эту проблему каждый решает по-своему.

Но вспышка у нее уже проходила.

– Да, я знаю. – Она попробовала убрать прядь с виска. – К тому же и искусственное оплодотворение – не самое скверное, что может быть. Только у нас за осложненную операцию родов никто не возьмется.

– Нужно в Германию ехать, – подсказал я. – Почему именно в Германию?

– Там наших в Берлине очень много. А диаспора – великая поддержка.

Она поморщилась. Вероятно, я слишком разошелся с ее мыслями или, наоборот, слишком попал.

– Наших, благодаря усилиям политиков и прочих идиотов, везде много.

Я кивнул, соглашаясь. Я чувствовал, она уже в состоянии сказать что-то очень потаенное, к чему у меня потом, может, никогда больше не будет доступа. Но мне не хотелось ее подталкивать, я просто ждал.

– Я уеду, вот решила, что уеду, так и будет. Но у меня здесь еще есть дело.

– Хотите за сестру посчитаться?

– Догадаться, наверное, не стоило труда?

– Ну, как сказать. Мне, может, и не стоило.

– Хорошо, – она положила руки на рукоятки колес. – Спасибо, что разделили ночное одиночество одной полоумной, мстительной старухи. Покойной ночи.