Сергей Самаров - Стрела Чингисхана Страница 29

Первой мыслью Енали была мысль о том, что его сейчас арестуют. А он поехал без оружия и был не в состоянии даже оказать сопротивление этим вооруженным до зубов парням, потому что мурза запретил ему брать с собой оружие. Запретил, предвидя именно вот такой случай. Как понимал Енали, безоружного подростка никто захватывать не будет. Но если эти люди знают, что он все последние месяцы был вместе с мурзой Арслановым, то его наверняка должны постараться захватить, потому что каждый человек из джамаата – это информация о пути на базу, о ее местонахождении.

Но солдаты, парни, возрастом ненамного старше Енали, не обращали на него внимания, словно искали в доме и на ветеринарной станции кого-то, кто им хорошо известен. Или вообще просто на всякий случай обыскивали дом и станцию, предполагая, что Енали здесь не один. И только когда обыск был закончен, офицер потрепал Ветра по холке, снял с головы шлем со слегка затемненным забралом и резко и требовательно спросил у мальчика:

– Остальные где?

– Кто? – переспросил Енали, умышленно трудно произнося даже такое короткое русское слово. Он уже начал приходить в себя, испуг прошел, и Енали вспомнил, что он воин, один из бойцов джамаата мурзы Арсланбекова, а уже одно это требовало от человека достоинства.

– Остальные! Кто еще с тобой приехал?

У этого офицера, ростом чуть повыше Енали, голова была непомерно большая, и это выглядело комично. Однако злить офицера и смеяться над ним Енали не собирался.

– Со мной приехал Ветер, – ответил он.

– Ветер мимо пролетел и прочь ускакал. А кто остался?

– Нет, ты не понял… – невольно засмеялся Енали. – Ветер здесь, со мной… Ветер – это мой жеребец…

Офицер отложил в сторону шлем, который носил в левой руке, и снова потрепал коня по холке. Он, видимо, любил животных. И вообще как-то потеплел глазами и рядом с вороным жеребцом выглядел почти добрячком. Даже пропало желание смеяться над его большой головой.

Двери с улицы распахнулись, и вошли два офицера. Один из них выглядел человеком предельного для армии возраста. Он прошел дальше, осматривая ветеринарную станцию, а относительно молодой остановился по другую сторону Ветра и тоже приласкал жеребца. Этот тоже, кажется, животных любил. Енали слышал когда-то от отца фразу: «Если человек любит животных, значит, это хороший человек».

– Никого не нашли? – спросил он у офицера с большой головой.

– А это что? – кивнул тот на Енали. – Его вот и нашли. И еще Ветер здесь, как видишь, товарищ капитан, гуляет.

– Ветер… – Капитан оглянулся на дверь, но дверь была закрыта.

– Черный Ветер…

– Черный ветер бывает в степи после степного пожара, когда трава прогорит. А этот конь не черный, а вороной. Правильно я говорю, молодой человек? – беззлобно произнес капитан, и Енали, поняв, что лично против него эти спецназовцы ничего не имеют, успокоился.

– Правильно, – согласился он.

– А ты кто будешь? – спросил тот офицер, что вошел вместе с капитаном.

– Я здесь живу… Иногда… Я больше у родственников живу. Иногда приезжаю дом проверить. А вчера вот уши у Ветра заболели, я приехал за лекарством и уши прогреть…

– А… Ты тот сын умершего ветеринара, про которого никто ничего не знает? Говорили, ты на Ямал к родственникам уехал…

– Нет, туда далеко. Я в Калмыкии последнее время жил. Там тоже родственник есть. Вернее, родственница. Тетушка моей мамы. У них семья большая, бедная, но бедные люди помогают другим бедным всегда лучше, чем богатые. И как я с конем могу до Ямала добраться…

– Тоже верно. Но коня, да еще такого красавца, наверное, и продать можно.

– Я еще не женат, – ответил Енали, – но, в моем понимании, настоящему мужчине легче жену продать, чем коня.

– Это дело вкуса, – заметил старший офицер. – Кое-кто, я знаю, своих жен и бесплатно отдал бы, да никто не берет. И мучаются с ними до конца жизни.

С улицы послышался звук еще одной подъезжающей машины.

– Кто-то к тебе? – спросил офицер у Енали.

– Ко мне никто приехать не может, – ответил мальчик. – Никто не знает, что я здесь. Да и приехать некому…

Он не успел договорить, как дверь широко распахнулась и в помещение ветеринарной станции вошли двое полицейских.

– Опять этот… Который у дороги надоедал, – сказал капитан и поморщился.

«Этот» полицейский приехал с другим, видимо со своим начальником. Начальник ступал важно, брезгливо посматривая по сторонам, и походил то ли на мячик, то ли на надувной шарик. И при этом не переставая жевал губами.

– Ты, сынок, как хозяин, не будешь возражать, если мы у тебя погостим некоторое время? – спросил подполковник у Енали. Вежливо спросил, уважительно, хотя и с улыбкой. Но улыбка эта никак не унижала Енали. И он охотно ответил:

– Не буду.

Подполковник жестом отдал команду солдатам, чтобы устраивались кто где может.

– И хорошо. Как тебя зовут? – снова обратился подполковник к мальчику.

– Енали.

– А что у тебя с конем?

– Уши у него заболели. Отит. Я боялся, что ушного клеща в траве подцепил. Но смотрел через микроскоп, клеща не нашел. – Енали снова обнял Ветра за морду, а тот косил на посторонних умным глазом и слегка водил ушами. Но уже не так беспокойно, как раньше.

Тем временем приехавшие полицейские не восприняли встретившего их головастого офицера всерьез, беседовать с ним не захотели и сразу двинулись дальше.

– И кто здесь старший? – сурово и властно, тоном, не терпящим возражений, спросил тот полицейский, что беседовал со спецназовцами около дороги. Он был по-прежнему в бронежилете и разгрузке.

«Мячик» в звании подполковника всем своим видом олицетворял катящуюся под гору местную полицейскую власть. Он, может быть, хотел бы олицетворять власть в виде летящего воздушного шарика, но долго быть «шариком» у него не получалось – дыхания не хватало. Однако взгляд у полицейского был достаточно самодовольный.

– Что вы хотели? – в ответ спросил подполковник спецназа.

– Здесь я задаю вопросы. И я спрашиваю: кто здесь старший?

– Вы будете задавать вопросы в своем кабинете, если, конечно, до него доберетесь когда-нибудь, – спокойно ответил Разумовский. – А в расположении вверенного мне подразделения вопросы задаю я. И отвечайте на них, иначе я прикажу связать вас и отправить в камеру СИЗО за попытку срыва антитеррористической операции. Тогда уж вы точно никогда больше своего кабинета не увидите и вопросов больше задавать не будете. Я спрашиваю: что вы хотели?

Местная полиция, похоже, к таким отповедям привычку не приобрела. Суровый полицейский растерялся и не знал, что говорить и как себя вести. Помог его спутник:

– Я заместитель начальника районного отдела полиции. И хотел бы знать, что вы здесь делаете. По какому праву вы занимаете чужие жилые помещения и при этом еще пытаетесь угрожать органам власти?

– Наше пребывание здесь согласовано с оперативным штабом Антитеррористического комитета республики и с хозяином данного помещения, – кивнул в сторону Енали подполковник. – А ваше присутствие и ваши попытки контроля нашей деятельности я считаю неуместными и, если это повторится, приму конкретные меры, о которых уже говорил вашему коллеге. Я не шутник и не умею церемониться. В СИЗО вас по моей просьбе хорошо примут, обещаю. И найдут, с кем вы будете делить камеру. Кто ждет встречи с вами больше всего на свете…

Подполковник полиции в ответ снова интенсивно пожевал губами, потом подтолкнул в бок своего спутника, повернулся и молча направился к выходу. Если от входа «мячик» шел важно, откинув голову назад, то теперь наклонил ее вперед. Уже перед самым выходом он обернулся, посмотрел сначала на Енали, потом на подполковника спецназа и сказал:

– Так вы, значит, спелись с мурзой Арсланбековым… Понятно…

– С чего вдруг такие крутые выводы? – поинтересовался Чанышев.

– С того, что вы сейчас гладите лошадь мурзы… – И полицейский, развернувшись, стремительно ринулся к выходу, словно боялся, что за последнюю фразу его догонят и начнут пинать как настоящий мячик…

Капитан спецназа приподнял голову Ветра так, чтобы заглянуть тому в глаза. Взгляд коня спецназовцу, кажется, понравился.

– Я слышал, что мой дальний родственник Роберт Ильханович хорошо разбирается в лошадях. Если это его вороной, значит, животное хорошее.

– Енали, тебе есть что сказать в ответ на обвинение подполковника полиции? – спросил старший офицер. – Я, кстати, не представился. Меня зовут подполковник Разумовский. Ты можешь называть меня дядей Пашей или, как солдаты, батей. Я их комбат, а комбатов солдаты всегда батей зовут. Итак, я слушаю тебя, дружище…

Голос у комбата был совсем не такой металлический, каким он разговаривал с местными полицейскими, и Енали не волновался. Он чувствовал хорошее к себе отношение и потому сразу нашелся с ответом:

– С полгода назад, нет, уже восемь месяцев назад, когда еще отец был жив, к нам заехал наш бывший директор школы Роберт Ильханович. За ним полицейские гнались и ранили его коня. Спросил, что можно сделать с Ветром. Отец сказал, что нужна операция по извлечению пули. Операцию он сделает, но Ветру еще несколько дней нельзя будет из стойла выходить. Тогда Роберт Ильханович оставил Ветра мне, попросил ухаживать за ним и пообещал: «Выходишь коня – он твой…» Он хотел отцу деньги заплатить за операцию, но отец не взял. Он очень уважал нашего директора. Роберт Ильханович оставил Ветра и ушел пешком. Так Ветер стал моим. Я слышал, что Роберт Ильханович другого коня себе купил, на Ветра похожего. Но точно сказать не могу, не знаю.