Дмитрий Дубинин - Узурпатор ниоткуда Страница 29

— Нет, это когти леопарда, — ответил я.

— А вы шутник, да?.. Нет, это все очень серьезно. Потому что вызывает ряд осложнений…

Майк завозился в углу, горестно вздохнул. Жоам с укоризной взглянул на него, попыхтел сигарой и продолжил, обращаясь ко мне:

— Мы столкнулись с древним предрассудком: как известно, любой царь — это помазанник божий, а удар его оружием означает подъем ударяемого по иерархической лестнице. Посвящение в рыцари, если хотите. Его величество… — Жоам отвесил шутовской поклон в сторону Майка — Едва не пристрелил вас собственноручно. Еще одна традиция Контвигии — король не может совершать убийство. Если он кого-то убивает, это означает смертную казнь за какие-то грехи перед королевством, которые можно провести задним числом. Поэтому, насколько я знаю историю наших краев, король не носил никакого оружия, кроме… Забыл его название… В общем, аналог скипетра, которым можно казнить, не присваивая одновременно жертве дворянское звание. Во всех остальных случаях с врагами короля расправлялись палачи и телохранители. При этом — обратите внимание — если король хотел вас казнить, но по какой-то причине казнимый выжил, правитель обязан объявить его своим названным сыном — так как словно бы подарил вам жизнь. Но надо уточнить — на иноплеменников данный обычай не распространяется. Для простолюдинов же это не более чем повод для почетной привилегии — вроде как прилюдно называть короля «папочкой» и тому подобная чушь.

Жоам снял с пояса флягу и хорошенько к ней приложился. Глотнул. Крякнул. Произнес какую-то фразу. По палатке поплыл запах скверного самогона. Наполовину негр, наполовину португалец, Алварес, подобно Майку, неплохо говорил на четырех языках, включая английский. Правда, вместо литовского Жоам владел местным наречием, которого не знал ни наследник престола, ни новоявленный негритянский дворянин, то есть я…

— Ну чего ты хихикаешь? — спросил Жоам. — О, прошу прощения, ваше высочество…

— Да перестаньте вы паясничать! — потребовал я. — Какое, к свиньям, высочество?

— А вот тут-то мы вернемся к вашим когтям и попутно к еще одному суеверию. (Русским языком полевой командир владел великолепно.) По старинным обычаям местных народов, чужеземец, убивший леопарда в поединке, становится полноправным подданным местного владыки… А для вас это добавляет последнее звено в ваше возвышение до статуса наследного принца Контвигии. Теперь понятно, черт возьми, что здесь произошло? Если бы никто, кроме меня или моего адъютанта, не видел этих дурацких выстрелов, было бы наплевать. Но, ваше величество и ваше высочество, у этого инцидента двадцать свидетелей! Двадцать суеверных ангольских крестьян, правда, вооруженных. Любой из них скажет о том, что видел, да еще приукрасит…

— А когти? Кто их нашел? — глухо спросил Майк.

— Парень, которому я поручил обыскать вашего экспедитора. Естественно, рядом толклись еще человек семь… Плохо дело, одним словом. Теперь один из вас становится лишним…

Дело было действительно плохо. Я чувствовал себя больным и слабым, кроме того, меня привязали к гамаку в глубине джунглей, и в пределах досягаемости вряд ли были очаги белой цивилизации…

— Послушайте, Жоам, — заговорил я. — Мне все эти игры в королей ни к чему. Я не собираюсь становиться принцем, мне просто надо как можно скорее уехать домой.

Алварес весело засмеялся. Ухмыльнулся и Майк. Мне же стало совсем грустно.

Снаружи донесся шум двигателя — я не мог не узнать «Мерседес», на котором проделал немалый путь. Послышался металлический щелчок, двигатель заглушили, и в палатку ввалились двое — негр в камуфляже и обезьяна Жаконя. Африканец-человек обратился к Жоаму, и они заговорили на том же языке, на каком недавно тараторили перевозимые нами головорезы. Португальский для меня был тайной за семью печатями… Африканец-шимпанзе обратился ко мне по-своему, я ответил:

— Привет, Жаконя.

Алварес отвлекся:

— Поблагодарите вашего спасителя, ваше высочество. Если бы Жак не загородил вас буквально своим телом, сейчас вы представляли бы собой решето.

— Жак? — спросил я.

— Да. Я полагаю, что один из трех сгоревших парней в яме, которых вы нашли — это Луиш, его друг. И мой тоже, кстати…

Жоам добавил, что он сделал бы с тем человеком, который сжег его друга. Меня слегка передернуло. Жаконя-Жак обнаружил тем временем, что я связан, и выразил по этому поводу негодование. Жоам усмехнулся:

— Почти уверен, что вы, ваше высочество, к этому непричастны. Сейчас посмотрим, что привезли сюда, и увидим, стоит ли вам верить…

Солдат тем временем покинул палатку, но тут же вернулся, таща то самое орудие с четырехгранным клинком на одном конце, и с кельтским крестом — на другом. На словах добавил еще что-то.

— Оружие — это хорошо… А вот, кстати, и этот самый скипетр, о котором я несколько минут назад говорил. И что осталось от леопарда, расстрелянного из автомата, тоже там нашли… Ну, вот, теперь все будут знать, что новоявленный принц держал этот жезл при себе… Впрочем, теперь очень похоже, что вы говорите правду. Да и зачем вам врать, верно?

Жоам приблизился ко мне и развязал веревки. Жак выразил полное согласие.

— Все это было излишне, — сказал я, пытаясь сесть. — Я никуда бы не убежал…

— А если бы тебя пришлось допрашивать? — деловым тоном спросил Жоам. — Ничего, что я обращаюсь к тебе без титулов?

— Да ладно… Я ведь уже говорил, что мне только одно надо.

— Но это пока действительно невозможно, — произнес Алварес. — У нас спутаны все карты. Мне неизвестны ни позывные, ни частоты, на которых можно связаться с наемниками. Парень, заваривший всю эту кашу и владевший всей информацией, мертв… Самолет разбился, обещанный вертолет так и не подогнали. Кроме одного джипа с запасом топлива на пятьдесят километров, транспорта никакого у нас нет. А до Рузданы — триста километров, плюс переход через устье Конго и две границы… Дата штурма — тоже вопрос. У меня всего сорок шесть человек, и хорошо, если до Рузданы мы дойдем без приключений… Вот теперь и думай, какие у тебя перспективы…

Я задумался. Перспективы, если Жоам не врет, действительно, никакие.

— Сигареты не найдется? — спросил я.

Алварес вынул сигару из своей сумки, напоминающей офицерский планшет.

— Кури. Но имей в виду, что больше не дам. У самого две остались. Так что попробуй растянуть ее до того момента, когда дойдешь до Рузданы… Если дойдешь, конечно.

Я был уверен, что Жоам не пугает меня специально. Просто он говорил сейчас то, что думает. А думать он мог о том, что европеец, сроду не совершавший переходов по джунглям, да еще подхвативший малярию, вряд ли сможет прошагать такое расстояние по джунглям Северной Анголы. Я вряд ли мог с ним поспорить, несмотря даже на то, что совершил уже три пеших перехода общей протяженностью более ста километров… С ночевками в кабине трактора и (кроме первого случая) по знакомой дороге. А тут — втрое больше, и каждый шаг грозит неведомой опасностью…

Прикурив сигару, я устроился поудобнее (Жак к этому моменту тоже забрался в гамак) и стал наблюдать за тем, как главарь боевиков допрашивает своего потенциального сюзерена. Взяв в руки жезл, он отбросил всякие титулы и принялся общаться с несостоявшимся королем Контвигии в весьма доверительном тоне:

— Скажи-ка мне, уважаемый, это ведь не золото?

— Во всяком случае, не чистое. Это бронза, но с небольшим добавлением золота. Да и камни не самые дорогие. Хотя, наверное, тянет на тысяч пять, может, чуть больше… Но ее нельзя продавать — это символ власти Контвигии… Вполне возможно, что этот жезл держала в руках королева Отанга.

— Охотно верю… Как эта штука здесь оказалась?

— Спроси Маскаева, это он привез…

— Я знаю, откуда он привез. Эта штука лежала в ящиках с советским оружием.

— Сначала ее вывез в США мой дед. Отец хотел ее продать, но дед запретил. Теперь я привез ее обратно. А чтобы не показывать по дороге всякому сброду, мы спрятали ее в один из ящиков.

— Как правильно называется эта палочка?

— Угонка, — неохотно ответил Майк.

— Когда я жил в Москве, — задумчиво проговорил Алварес, — тамошние охотники называли «угонкой» травлю зайцев. Была еще «противоугонка», но это уже из другой оперы… На каком языке ты говоришь?

— Поясняю: «угонка» — это на каком-то из наречий банту значит «ключ к жизни и смерти». Символ королевской власти… Послушай, Жоам, может есть смысл перейти на английский или португальский…

— Знаю я твой португальский, — скептически произнес Жоам. — Ни черта не понял. А ты не понимаешь мой английский — «америкэн» от «африкэн» отличаются здорово — я же вижу это. Ничего, пусть Андрей слушает, он уже глубоко влез в наши дела, и еще неизвестно, чем все закончится. Тем более, он, в отличие от тебя, почти не врет. А ты совсем заврался.