Александр Граков - Охота на крутых Страница 29

В мае, сразу же после празднования Дня Победы, меня вызвал к себе начальник райотдела и снабдил новостями–хорошей и плохой: мне присваивали звание старшего лейтенанта – хорошая новость, но вот, что меня в гости приглашал на беседу сам Тихонов в областное УВД, обрадовать никак не могло. Тем не менее ничего не поделаешь – в тот же день я побывал в его приемной, где капитан Вольвак – заместитель Тихонова объяснил мне, что его превосходительство будет ждать меня к 21.00 в кафе «Шок» в центре города. Об этой богадельне мне было известно достаточно много: цены там действительно сумасшедше‑шокирующие, девочки варьете не признают во время танцев никакой одежды, более того – «Шок» является главным штабом команды Ореха. Перспектива приглашения, конечно, не из приятных, но из двух зол выбирают меньшее – переоделся в штатское и в назначенное время был на месте. Наткнувшись у входа на вопросительный взгляд одного из «быков», его охранявших, небрежно обронил: – Меня приглашали и ждут! Больше вопросов не возникло.

В зале «Шока» было тихо и пустынно. Лишь над столиком в углу, за которым сидели Тихонов и Вольвак, горел свет. Разговор получился длинным. Для начала они вывернули наизнанку мое «грязное белье»: всю жизнь, начиная с первого класса, «подвиги» Игоря Веснина, вначале сержанта, а затем лейтенанта. Доказательств для них не требовалось – они и так знали ВСЕ. Где, когда и что мы с Калининым творили в Средней Азии и как отвоевались с ним же последний раз в Карабахе... Честно признаюсь – от этого спокойного расклада моей биографии, особенно ее мельчайших подробностей, становилось жутковато. Продолжение монолога было еще «веселее». Оказывается, Тихонов и Саид‑Бек в прошлом и настоящем – очень близкие друзья. Именно поэтому я еще числился в списках живых – «герой‑исламист» без разрешения донецкого начальника «шестерки» не решался пока трогать слишком резвого лейтенанта‑хохла. А вот «следак» и какой‑то Калинин‑Малинин из Москвы свое уже получили... Вот где пригодилась мне каратистская выдержка, а здравый смысл подсказал – нужно не подать вида, придуриться.

– Ну а я в чем виноват? Каюсь, не повезло, попал в компанию двух идиотов: неподкупно‑честного завихренного «следака» и вконец звезданутого москаля, вечно влазившего куда не надо. За что, наверное, и получил свое.

Тихонову понравилось мое актерство: – Неплохо излагаешь, Веснин! Я, когда докладывал о твоих выходках генералу, сердцем чуял, что поумнеешь. Что сработаемся с тобой!

В конце официальной части этого вечера я уже неофициально числился в сотрудниках «команды № 6» с маленькой отсрочкой вступления в штат – выпросил перед новой службой отпуск для отдыха, сославшись на последнее, армянское ранение. Мой предполагаемо‑будущий шеф не возражал.

Закрепила наш негласный договор программа отдыха под лозунгом «Кто не пьет – тот Родину продает» – это в отношении спиртного. А в отношении девочек из варьете – в сауне после часа ночи прозвучал призыв вообще из анекдотов о небезызвестном поручике Ржевском: «Не опозорим погоны, господа офицеры!»

В разгар веселья к Тихонову подвалил зам:

– Там на входе кот облезлый стоит – Орех. Просится поучаствовать!

Ответ шефа был лаконичен:

– Много хочет, фраер сраный! Передай ему, пусть знает свое место!

«Мероприятие» длилось до пяти утра, а в семь я уже плескался в своей ванне, соскребая мочалкой с тела губную помаду и запахи секса. И грязь от общения с этим гадом – моим будущим шефом. Но из души‑то грязь не вымоешь!

В течение всего последующего дня я пытался дозвониться Олегу в Москву. Может, запугать просто решил меня мент‑оборотень тем разговором накануне? На понт взять? Но... трубку никто не поднимал, даже ночью. Неужели майор правду выкладывал?

... Через пару дней, закончив все дела с оформлением отпуска с последующим переводом в областное УВД, я вылетал в Адлер. Почему на юг? Потому что не хотел раскрывать истинную причину поездки – в столицу к Калинину...

Лучше бы я туда не ездил! Тихонов не трепанулся – Олег был действительно мертв и даже похоронен. В то время, когда вывешивался приказ о присвоении мне старлея, надверную ручку его квартиры какая‑то паскуда навесила мину. Судя по характеру повреждений в подъезде и телу Олега, это была ОЗМ на растяжке. При открытии двери прогремел сильнейший взрыв. Взрывной волной разнесло двери всех трех квартир на лестничной площадке, вынесло межэтажное окно вместе с рамой и скрутило в бублик перила лестничного марша. А тело Калинина, по рассказам его коллег‑очевидцев, складывали в гроб по частям... Тяжело ранены были соседи – муж и жена как раз собирались выходить на работу. А из окон квартир пятнадцатиэтажного подъезда, как прощальный салют умирающему капитану, повылетали стекла...

Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Перекур в исповеди. Ибо впервые в жизни я по‑настоящему растерялся. Да что же это такое? Я много смертей перевидел в Афгане; но «на гражданке»? Сколько же можно пить на могилах? Иван Николаевич, мама, Наташа, Олег. Кто будет следующим?

И еще – к чертям собачьим летели мои младенческие грезы о благородном рыцаре в милицейской форме – защитнике всех униженных и оскорбленных! О какой, к хренам, взаимовыручке и братстве может идти речь, если свои офицеры помогают гробить своих же? Небрежно эдак, между двумя стопарями «Абсолюта» или «Смирнова»!

Не спорю – большинство парней идет в милицию такими, каким в свое время рвался туда я, – полными патриотизма и всеохватывающего стремления напрочь искоренить на земле зло в любой его форме. Некоторые такими и остаются... Дорастают до полковничьих или до майорских погон из них единицы, да и то сказать – не всем же ходить в начальниках! Большой контингент сотрудников, пообтершись и внимательно осмотревшись, вскоре хватаются за головы – куда мы попали? Ибо, надев милицейскую форму, вместе с ней совершенно бесплатно получаешь как бы специальные очки – невидимые, выворачивающие наш с виду порядочный и благопристойный мир такой грязной изнанкой, что поневоле сам собой напрашивается вопрос: чему же с ранних лет учились в детских садах и школах все эти дяди и тети – развратные, ворующие, полные скрытой черной зависти друг к другу и стремления сделать свою карьеру на костях ближних? Таких много в нашем обществе, а разглядеть черное нутро, к примеру, вполне добропорядочного и обходительного бухгалтера‑семьянина, по ночам насилующего и разрубающего на части малолеток, – это дано только людям в милицейских погонах, тем, кому по долгу службы положено разгребать всю эту грязь и дерьмо человеческих отношений, дабы докопаться до истины. А копаясь в грязи, сам того не замечая (или замечая), вымазываешься в ней. Иные так, слегка – почистил и отстало. Для иных же требуется хорошая стирка. Такие «стирки» во всех ГУВД, УВД, РОВД, конечно, проводятся: различные очередные «чистки» и операции типа «Чистые руки», но... В семье, как говорится, не без урода. К таким вот «уродам» и принадлежали Тихонов, Вольвак и им подобные, образуя во внутренних органах как бы свой обособленный круг, выход из которого для посвященных был один – смерть. Для врагов этого круга – то же самое. Так за кем же следующая очередь? Может, за мной? Ну уж хрен вам! Я не очень, конечно, обольщался насчет своих возможностей в противостоянии хорошо информированной и обеспеченной боевым прикрытием группы моего новоявленного «шефа», но – ведь и мы кое‑что могем! И самым лучшим способом защиты в моем теперешнем положении я выбрал – нападение.

Через пару дней пребывания в столице я воспользовался визиткой Агафонова.

– Добрый день, Эдуард Михайлович! Это Веснин из Донецка. Я в Москве и мне позарез необходима ваша помощь!

Договорились встретиться у ресторана «Прага» в 20.00. А при встрече подтвердилось мое первоначальное предположение, что это – мужик из «серьезных»: его охраняли, по моим скромным подсчетам, около десятка неназойливых типов. И никаких‑нибудь пацанов – конкретные «мэны» лет под сорок каждый, с гэбэшной школой организации охраны личности. Позже в беседе за столиком ресторана я изложил ему свою просьбу – загранпаспорт на любую фамилию и три тысячи баксов. Именно те три тысячи, которые я «недобрал» за сведения о его теперь уже покойном брате. Стыдно было просить больше, стыдно было вообще просить – а куда денешься? Эдуард Михайлович оставался хоть какой‑то надеждой. Не помоги он мне – и я останусь «голым» перед хорошо оснащенной системой. В тот вечер я расслабился за тостами «в поминовение душ умерших и погибших», да и нервы подвели – нагрузился прилично, до отключки. Окончания беседы не помнил, а очнулся утром в номере гостиницы в Измайлово. На столе лежали конверт, несколько больших пакетов и записка.

«Молодой человек! Это все, чем я могу помочь в вашей ситуации. Желаю удачи и да хранит вас Господь!»