Тим Уиллокс - Бунт в «Зеленой Речке» Страница 29

Сейчас боксер лежал перед Клейном, задрав до подбородка свою футболку. Свежий шрам тянулся через весь его живот почти до самой лобковой кости; мускулы брюшного пресса держались только на нейлоновой лигатуре второго номера. Наружная рана подживала успешно. Клейн провел рукой по животу Уилсона:

— Выглядит неплохо.

— Ничего себе неплохо! — сказал Уилсон. — Это самый большой шрам из всех, что я видел, а уж можете мне поверить, я их повидал достаточно.

— Хирургам надо было развернуться, да и времени у них не было думать о том, как этот вид подействует на дамочек, которые будут тебе сосать.

— Вот уж это меня беспокоит меньше всего, — ответил Уилсон. — И не будет беспокоить еще долго.

— Да уж, — согласился Клейн, чувствуя, что его сердце сжалось: Уилсон отбывал срок от девяносто девяти лет до пожизненного за убийство, которое даже Клетус не склонен ему приписывать.

В свое время Уилсон был первым претендентом на звание чемпиона мира в среднем весе и умудрился поцапаться с какой-то спортивной шишкой, связанной с мафией. Вскоре после этого он проснулся в номере мотеля в Далласе и обнаружил себя в обществе шести вооруженных до зубов полицейских, озабоченных судьбой еще одного негра, достукавшегося до электрического стула. А в смежной комнате того же номера лежала задушенная потаскуха с трусами от „Версачи“ с вышитой на них монограммой Уилсона во рту. В крови боксера не обнаружилось никаких следов алкоголя или наркотиков, и было доказано, что с мертвой женщиной он никогда ранее не встречался. Против него свидетельствовали только трусы с парой приставших к ним волос с его лобка. Невероятно, чтобы отличавшийся хладнокровием и рассудительностью Уилсон придушил незнакомую женщину, а потом завалился вздремнуть в соседней комнате. Но дело происходило в Техасе, Уилсон был чернокожим, носившим к тому же дорогое импортное белье, а погибшая женщина была белой. Многие голливудские артисты и поп-звезды организовали целую кампанию по освобождению Уилсона, и тот стал CAUSE CELEBRE[5], но как только интерес публики к этому делу поугас, знаменитости тоже быстро утратили интерес к судьбе бывшего боксера. Когда наконец два года спустя состоялся суд, никто, особенно в Голливуде, уже не вспомнил, кто такой Уилсон, и судья отверг его апелляцию. Теперь Уилсон мог подать ходатайство о помиловании не раньше, чем через двадцать четыре года.

Уилсон достал из-под подушки пачку „Кэмел“ с фильтром и, выбив сигарету, предложил ее Клейну. Тот вздохнул и отрицательно покачал головой. Уилсон засунул сигарету в рот.

— Я слыхал, что там говорил Коули. Вы, значит, освобождаетесь?

Клейн кивнул. Уилсон улыбнулся и протянул ему руку.

— Отлично, старина. А на Коули не серчайте — он просто очень привязан к вам.

— Ты не мог оказать мне небольшую услугу? — спросил Клейн.

— Спрашивайте.

— Перед выходом я хотел бы попрощаться с Клодом Туссеном.

Уилсон кивнул:

— Конечно, за чем дело стало.

— Не думаю, что Стоукли Джонсон разрешит нам повидаться без твоего разрешения.

— Дайте мне листок бумаги, — попросил Уилсон.

Клейн вытащил из кармана рубашки влажный блокнот и шариковую ручку и передал Уилсону. Тот что-то быстро черкнул в блокноте, вырвал листок и, сложив, протянул доктору.

— Признателен, — произнес Клейн.

— Вам нравится Клод, — заключил Уилсон.

— Когда я только сел, — пояснил Клейн, — Клод поддержал меня, представил Эгри, даже приглашал в их камеру на утренний кофе и коктейли.

— Да, когда строил из себя дамочку, ему нравилось изображать гостеприимную хозяйку, — согласился Уилсон.

— Ты это вменяешь ему в вину? — спросил Клейн.

— Кое-кто ставит, но только не я. Человек может бороться за жизнь так, как считает нужным; Клод совершил хорошую сделку, переселившись тогда в блок „D“. Интересно, почему он вернулся?

— В блоке „D“ говорят, что у него не было выбора и что Хоббс перевел его туда по вашей просьбе.

— Ерунда, — выразился Уилсон. — Нам Клод сказал, что попросил об этом сам, поскольку ему надоело быть подстилкой Эгри.

— Может, и так, а историю с насильным переводом он придумал, чтобы избежать мести со стороны Эгри, — согласился Клейн. — Если бы тот узнал, что Клод хочет уйти от него по собственной воле, он посадил бы парня на деревянный кол еще до второй переклички.

— Эгри — сумасшедший псих, — подтвердил Уилсон.

— Псих-то он псих, а вот кто сумасшедший по-настоящему, так это Хоббс. Ему пора садиться на инъекции торазина и сидеть в смирительной рубашке — ну, или скоро будет пора.

Уилсон озабоченно нахмурился:

— Да, изоляция нашего блока была достаточно сумасшедшим поступком. Я не вижу в ней смысла, если только ему вожжа под хвост не попала, показать, кто в тюрьме хозяин. Как там у нас в блоке?

— Жарко, — ответил Клейн.

Уилсон пожал плечами:

— Это, конечно, не ваша проблема. Вам вообще теперь все до лампочки. Как там Коули сказал: „Ты бежишь отсюда, сукин сын“, да?

Уилсон и Клейн обменялись улыбками. Доктор взглянул на часы:

— Надо пойти доложить Клетусу о смерти Гарви.

— Заскочите сюда еще перед уходом, — попросил Уилсон.

Клейн кивнул и пошел к выходу; на лестничной клетке его поджидал Коули. Взглянув Клейну в глаза, негр перевел взгляд на ступеньки.

— Я против нее ничего не имею, — сказал Коули, — но сейчас здесь женщине не место. Я хочу, чтобы она немедленно ушла. Я не выпендриваюсь, но…

Коули попытался найти подходящие слова, не смог и поднял глаза на Клейна:

— Понял?

Клейн кивнул:

— Конечно, Лягуша. Сейчас устрою.

Клейн положил руку на плечо негра. Тот тряхнул головой и отвернулся. Врач сжал плечо сильнее.

— Я вернусь после третьего развода и переклички, — сказал он.

Коули молча кивнул. Клейн отпустил его плечо и направился к кабинету.

Теперь ему оставалось только прогнать свою новую подружку из больницы и доложить о смерти Гарви представителю клуба поклонников Дорис Дей. Клейн чувствовал себя вымотанным. Посмотрев на часы, он прикинул, что, если у него останется время после заполнения стандартных форм для Клетуса, он забежит в столовую, где обедают Стоукли Джонсон и его бравые „Бегуны На Длинные Дистанции“, и попрощается с Клодом Туссеном. Это было вовсе не обязательно, но так уж Клейну хотелось. Чувствуя, как внутри все оборвалось, он свернул в коридор, ведущий к кабинету — и к Девлин, — надеясь, что она поймет. Не хватало только сцен… Последний день в тюрьме и без того оказался гораздо сложнее и насыщеннее событиями, чем Клейну того бы хотелось. А тут еще предупреждение Клетуса не давало покоя… А все-таки он не закурил сигарету, предложенную Уилсоном! Вряд ли еще случится что-нибудь плохое.

Он открыл дверь кабинета и шагнул через порог.

Глава 11

Гектор Грауэрхольц балдел. Тащился. Кайфовал. Да не от наркотиков, а сам по себе! Гек вообще редко принимал наркоту — только последние козлы подавляют химией естественное возбуждение от стрессовых ситуаций. Уже в восемь утра Грауэрхольц, казалось, обожрался метедрина, а уж сейчас его будто по воздуху носило. Он представлял себя орлом, парившим в восходящих потоках теплого воздуха и высматривающим внизу зверюшек, попавших в поле его зрения. Кроликов там разных. Или голубей. Ага… Внезапно сомнение расстроило красивую картинку: он не знал, охотятся ли орлы на голубей. Может, те водятся только в городах, гадя на статуи и воркуя в разных там курятниках и клетках? Но, может, он, Гектор, орел, попавшийся в клетку? Точно, мать твою! В клетку, достаточно просторную, чтобы можно было расправить крылья и полетать. По телу Грауэрхольца словно бежал электрический ток, а в груди перекачивалась окись азота — веселящий газ. В глазах плясали грозные молнии. Не, кореш, вот это житуха! В ушах Гектора гремел примитивный ритм — будто компания пещерных людей наяривала на металлических кастрюлях рок-н-ролл. Уанг Данг Дудль. На всю ночь…

Грауэрхольц дежурил у входа в склад строительных материалов, в тени северной стены, прямо напротив задних ворот и служебных выходов из столовой и кухонь. Склад представлял собой большой открытый ангар с крышей из рифленого перспекса и сдвижными алюминиевыми дверями. Он был заставлен поддонами с кирпичом, каменной плиткой и бетонными блоками, мешками с цементом, вязанками стальной арматуры и покрашенными антикоррозийной тускло-красной краской металлическими балками с намалеванными на них номерами. У раздвинутой задней двери сидел, откинувшись на спинку стула и читая спортивный раздел журнала, чернокожий вертухай по имени Уилбур. Эгри приказал с охранниками обращаться без особой жестокости. Смысл этого распоряжения до Грауэрхольца доходил слабо, но он не прочь попробовать исполнить все в точности. Револьвер Ларри Дюбуа за поясом, прикрытый рубашкой, казался ему его собственным вставшим членом. Гектор еще раз напомнил себе о необходимости экономить маслята и не шмалять в кого попало, как бы трудно не было от этого удержаться. Некоторые любят работать пером, им нравится близкий контакт. Вон какое блаженное лицо было у Эгри, когда он ковырялся бритвой в глотке Ларри… Грауэрхольцу это тоже нравилось, но он однозначно предпочитал пушку. Он до сих пор восхищался и не понимал, как она действует: бах-бах-бах и кранты человечку! Клево, даже словами не опишешь.