Александр Бушков - Танец Бешеной Страница 29

Помолчала, глядя на них. В самое плохое верить не хотелось, но если среди них есть крот, как распределить обязанности, чтобы противник не получил ни капли информации? Вот задачка…

– Сделаем так, – повторила она. – Толик займется коварным французом, Слава – Зыбиным. Поводите их немножечко. Сергей – осторожно крутит Агеева… – она прикинула все и решила рискнуть, запустить дезу. – Откровенно говоря, есть у меня по этому Агееву кое-что любопытное, но я, уж простите, умолчу. История столь невероятная, что вы решите, будто я шизанулась… Пусть уж Сергей сделает контрольную проверку, тогда и поговорим откровенно… Слава, ты вдобавок прокачай – сам Зыбин с французом флиртует, в одиночку, или это его контора делает маленький бизнес на обслуживании иностранцев…

…Зыбина обнаружили часа через три. И не они, а районная милиция. Дело в том, что Славка мотался по городу, звонил, расспрашивал, выяснял, куда мог поехать объект – а Зыбин уже никуда не спешил, и предстоявшие ему поездки можно было теперь предсказать наперед с вероятностью в двести процентов…

– Машина чья? – спросила Даша, направляясь к белой «королле» возраста этак десятилетнего.

– По документам – принадлежит агентству, – сказал Протасов, розыскник из местного РОВД. – У него была доверенность.

– Кто настучал?

– Пацаны лазили вокруг машины. Думали, пьяный, кто-то рассказал бабке – мол, сидит такой, а бабка, когда пошла белье снимать – они тут по старинке во дворе вешают, – присмотрелась и решила, что дело нечисто. Что помер голубок с перепою. И начала колготиться. Бабки – наша опора… – Он помолчал и с надеждой спросил: – Даша, ты это дело от нас забирать будешь?

– Что, в мыле?

– Да как всегда…

– Скорее всего, заберем, – сказала Даша задумчиво. – Если ты мне отслужишь. «Локус», вообще-то, не в твоем районе прописан, но пошли ты туда кого-нибудь, привези ихнего шефа со всей решительностью. Только в темпе, под вой охотничьих рогов.

– Я-то думал, ты чего неподъемного потребуешь… Сейчас озадачу ребят. – Он развернулся и обрадованно припустил к своей машине.

Даша подошла, открыла правую дверку, присмотрелась. Живым она его никогда не видела, но это и не имело значения, лицо было совершенно спокойным, мертвец, склонив голову к левому плечу, смотрел широко раскрытыми глазами на примостившегося рядом эксперта.

– Что там? – спросила Даша.

– Насколько можно судить – два удара ножом. Или заточкой. В общем, что-то длинное и узкое. Оба раза – в область сердца. Тут все мгновенно…

– Левша?

– Не обязательно. Мог выхватить нож, держа лезвие острием к локтю. Если есть навык, можно и из такой позиции. Я бы поостерегся судить по первым впечатлениям, но, судя по безмятежному лицу жмурика, положили его весьма грамотно, в секунду. Это тебе не ольховская пьянь…

– Киллер?

– Ох, полюбилось вам всем это словцо! Я уж предпочитаю по старинке – убивец… Как свинью колол.

– Когда?

– На глаз – часа два назад. Но погоды стоят холодные, тут нужно работать, чтобы точно определить… Это что, твой парень?

– В смысле?

– Ну, твой кадр? Хотя ты равнодушна, я бы сказал…

– Почему это ты решил, что мой?

– Подойди к Протасову. У жмурика во внутреннем кармане был конвертик, тебе адресованный. Они уже все из карманов вынули.

Даша, удивленно пожав плечами, направилась к защитного цвета «уазику», чью принадлежность к милиции выдавала лишь мигалка. Залезла на заднее сиденье.

– Сейчас привезут, – сказал Протасов. – Он там пробовал права качать, но я настрого наказал…

– Конверт где? – спросила Даша. – Что ж ты сразу не сказал?

– Даш, я двое суток не спал, у меня какая-то сука малолеток трахает… Весь отдел на ногах.

– Ладно, давай…

Самый обыкновенный конверт, незапечатанный. С четко, крупно выведенной надписью: «Городской уголовный розыск, капитану Шевчук Д. А.». Даша осторожно вынула его пинцетом из пластикового мешочка:

– Так и был, незапечатанный?

– Ага. Клеевой слой не нарушен, сама посмотри. Внутрь мы еще не лазили, тебя ждали – вдруг это какие-то твои дела… Потому и тебе сразу позвонили.

Даша тем же пинцетом вытащила сложенный вдвое листок, осторожно развернула его, помогая пинцету авторучкой. Плотная белая бумага. Жирными линиями, похоже черным фломастером, довольно примитивно изображен загадочный рисунок. Телевизор, каким его рисуют дети, – плоский «вид спереди». Чтобы не было ошибки, снабжен рогулькой-антенной и буквами «ТV». Рядом – некая лента с рамочками, большими и маленькими… ну конечно, кинопленка. И в каждом кадре необычайно старательно выписанные цифры: 25 25 25 25…

Она долго рассматривала таинственное рукоделие, непонятное, как иероглифы. Поворачивала и так, и сяк.

– Понимаешь что-нибудь? – спросил Протасов.

– Ни черта, – сказала она сердито.

Кое-что она все же понимала. Зыбин играл крупно и опасно – и хотел подстраховаться, чтобы его безвременная кончина не осталась неотмщенной. Только так можно заготовленное впрок послание истолковать. Дальше пошли варианты. Незаклеенный конверт можно толковать двояко: либо Зыбин намеревался сюда положить что-то еще, либо колебался, не верил до конца, что его могут замочить. Возможно, хотел продемонстрировать конверт собеседнику – в лучших традициях жанра: «Либо вы мне скажете, Мориарти, кто спер голубой карбункул, либо этот конверт уйдет в Скотланд Ярд». Это, несомненно, был именно собеседник – рано делать выводы, но стоит допустить, что какое-то время они сидели в машине и беседовали.

Есть, конечно, и другая версия: конверт с загадочным посланием – изощренная попытка сбить Дашу с толку. Деза. Но какой смысл в том, чтобы подсовывать совершенно непонятную дезу?

– Что там еще? – спросила она, засунув конверт обратно в пакетик.

– Деньги, документы, всякие мелочи. «Макаров» с разрешением – разрешение стандартное, аренда… На взгляд – не липа. В машине еще – японский транзистор, был выключен. Хорошая штучка, всеволновая.

Она оглянулась на «короллу»:

– Зевак хватает, а вот не вижу я никого похожего на свидетеля… Нету?

– Ни намека на свидетеля. Мои носятся по дому, но что-то я на это надежд не возлагаю. Похоже, все чисто сделано.

– Да, он вообще чистодел…

– Кто? – машинально спросил Протасов.

– Не знаю, – сердито сказала Даша. – Знаю, что он есть, а вот кто он… Привезли, что ли?

Вылезла и подошла к остановившемуся неподалеку сиреневому БМВ, сопровождаемому милицейским «Москвичом». Дверца германского красавца распахнулась, выбрался рослый мужик с волевым лицом простецкого российского супермена. Даша с ним прежде не сталкивалась, знакомство чисто заочное, персона, в общем-то, стандартная: сначала – КГБ, потом – частник, не зарывается и не наглеет, но, как уже было прежде подмечено, склонен к прогулкам по скользковатым дорожкам.

Он огляделся, чутьем, должно быть, уловив, что на него, как медведь на крестьянина в классической басне, должен насесть здешний главный, и пытаясь главного вычислить.

– Здравствуйте, – сказала Даша, взяла его под руку и повела немного в сторонку. – Это я тут банкую. Капитан Шевчук.

– Это вас кличут Рыжая?

– Ага, – сказала Даша. – Я самая. Вы как, Петр Георгиевич, протесты будете заявлять?

– Следовало бы. Когда столь бесцеремонно врываются… Но я, вообще-то, подожду. Смотря что преподнесете.

– Печальную весть я вам преподнесу, – сказала Даша. – Вы вон ту машину знаете?

Он присмотрелся.

– Даже не скажу…

– Не ваша?

– Я машинами не занимаюсь. На это есть один из замов. И все номера не помню. Вы, наверное, тоже все ваши машины в «лицо» не знаете?

– Там Зыбин, – сказала Даша. – Мертвый. Тезка ваш, Петр…

Его лицо мгновенно стало еще более зажатым:

– Кто? И – как?

– Два раза – ножом в сердце, – сказала Даша. – Кто – простите, не знаем… Может, у вас есть догадки и предположения?

– Никаких.

– Даже для приличия не станете в небо таращиться и губами шевелить?

– Я про вас слышал, – сказал он медленно. – И потому вашей манере разговора не удивляюсь…

– Бог мой, а какие у меня манеры? Просто беседуем…

– Мне не нужно ничего изображать «для приличия». Совершенно не представляю, чем он занимался.

– Он же у вас занимал довольно высокий пост…

– Видите ли, у нас, в отличие от вашего ведомства, несколько другие порядки, – терпеливо объяснил он. – Шеф не обязан быть в курсе совершенно всех операций. Особо доверенные люди, к числу которых принадлежал и Петр Павлович, могли в особо оговоренных случаях принимать решения на собственный страх и риск, самостоятельно разрабатывать что-то. При соблюдении некоторых условий, понятно. Предельно упрощая, их можно определить так: не причинять вреда конторе, ни во что ее не втянуть… Хотя, конечно, принято было о любой такого рода работе на еженедельных совещаниях докладывать.