Сломанные крылья рейха - Александр Александрович Тамоников Страница 29

– Черняев подтвердил, что рабочее место инженеров здесь, в этом блоке, –  добавил Шелестов.

– Вы знаете, –  сказала Герда и постучала карандашом по схеме, –  мне кажется, что два грузовых подъемника для такого цеха очень мало. Здесь грузовой лифт, грязный. Я его мельком видела. Рядом, в той же шахте, пассажирский, на котором нас спускали. Может, он и не совсем пассажирский, не только для людей, но мне показалось, он меньшей грузоподъемности. И я не думаю, что всех приезжающих спускают здесь. Должен быть еще и чистый лифт для руководства или другие грузовые. Запасные, например, эвакуационные.

– Да, вы правы, –  согласился Шелестов. –  Мы расспросим Черняева, но не факт, что он это знает. Так что ваша задача –  узнать и это. Для предстоящей операции нужно знать такие вещи наверняка. Не факт, что мы сможем кого-то так быстро завербовать. Смотрите, что вам нужно еще сделать за то время, пока вы бываете на заводе…

Когда Герда ушла, Шелестов сел за стол рядом с Сосновским и закурил. Михаил, подперев кулаком подбородок, задумчиво смотрел на карту.

– Как ты думаешь, почему тебя до сих пор не пускают в эти цеха? –  спросил Максим. –  Не доверяют или подозревают?

– Не в этом дело, –  пожал плечами Сосновский. –  Видимо, первым делом будут готовить к эвакуации незначительные производства, те, которые проще перебросить. А может быть, их не жалко и оставить здесь. Это, так сказать, рутина, семечки. А цеха «ФАУ» –  это отдельная песня, там все серьезно, там однозначно нужно многое эвакуировать и многое уничтожать на месте. Я думаю, руководство завода отправило свои планы эвакуации в Берлин. И теперь ждут ответа. А до этого момента руководство Протектората мотает меня по другим военным производствам. Командировка-то у меня на месяц рассчитана, значит, те, кто рассчитывал, имели в виду и эту задержку. Немцы же, у них все рассчитано! Меня другое беспокоит, Максим.

– Что еще?

– Герда.

– Почему? –  насторожился Шелестов. –  Ну-ка, Миша, выкладывай.

– Меня беспокоит, что Герду отправили для лечения рабочих на этот подземный завод. Всего пятерых, такую маленькую группу. Маленькую, чтобы не рассекретить объект. А теперь, когда принимается решение о ликвидации, лишние свидетели совсем ни к чему. Я боюсь, что в какой-то момент по приказу из Берлина ее просто не выпустят оттуда, и всех медиков постигнет такая же участь, как и военнопленных, которые там работают.

– Она же немка! Ты сам говорил, что у нее покровитель этот главврач Отто Цигглер!

– Цигглер всего лишь спивающийся врач. Кто-то не так давно еще благоволил к нему, и он попал на эту должность. Но сейчас, мне кажется, его самого никто прикрывать не будет. А у него самого авторитета теперь не хватит, чтобы прикрыть кого-то из близких ему сотрудников. Нет, это конченый персонаж. А что касается самих немцев… думаешь, они станут щадить своих, когда придет время принимать решение? Я даже знаю, как фашисты будут вести себя, как только мы придем в Европу, а тем более на территорию Германии. Заложниками их агонии станут все –  и немецкие женщины, и дети в том числе. Я это знаю.

– Ну, ты явно сгущаешь краски, Миша, –  не совсем уверенным голосом ответил Шелестов. –  Если бы они не хотели рассекречивать объект, то прислали бы группу медиков, которая сразу бы оттуда не вышла. По крайней мере, пока не закончили бы борьбу с инфекцией. А тут такая свобода передвижения. По-моему, ты просто запаниковал. Соберись, Михаил, соберись. У нас еще много работы здесь, и нам нужны ясные холодные головы.

– Да, холодные головы, –  повторил слова командира Сосновский и посмотрел на часы. –  Мне пора. Если я не приду ночевать, то меня могут заподозрить в измене. Поэтому хоть поздно, но я должен вернуться в свою «ночлежку». Еще и напиться по дороге для большей убедительности.

На следующий день Сосновского ждал сюрприз. Ему надлежало проинспектировать «Объект А». Берлин дал добро на реализацию плана передислокации оборудования и материалов. Сосновский, сидя в канцелярии управления Протектората, читал официальный приказ, прибывший с нарочным. В приказе ни слова не говорилось об эвакуации рабочих и инженерного состава. Была неясная ссылка на приказ с трехъярусным индексом, но этот приказ Сосновскому не показали, сославшись на его полномочия, касающиеся лишь материальных ценностей.

Через три часа машина с Сосновским и тремя сопровождающими лицами из соответствующего департамента Протектората въехала на территорию завода. Михаил с волнением ждал дальнейшего развития событий. Что за «Объект А»? А вдруг он не имеет отношения к подземным цехам? Но это предприятие «Товарник Карел Новак», именно отсюда бежал Черняев.

Когда его подвели к лифту, вполне чистому, отделанному свежими тесаными досками, Сосновский понял, что они сейчас опустятся под землю. И это не тот лифт, на котором вывозят продукцию и поднимают оборудование или людей. Даже медиков из местного госпиталя спускали на другом лифте. Представитель из Берлина –  это крупная шишка, это величина!

А дальше пошла работа. Толстый чех в костюме и мятой рубашке представился директором завода, поручил берлинского майора своему помощнику, назвав его «инженером по оборудованию», и исчез. Они ходили по цехам, Сосновский с готовностью кивал, когда ему показывали схемы, оборудование категории А, подлежащее вывозу в первую очередь, затем оборудование категории В. Было и оборудование, которое подлежало вывозу в самую последнюю очередь или уничтожению на месте, в зависимости от ситуации.

Так долго продолжаться не могло. Сосновский понимал, что он просто теряет время, выполняя добросовестно работу майора Макса Кауфмана. Но как раз делать это ему было не обязательно. Эта легенда не имела продолжения, не имела перспектив. И закончиться она должна была здесь, в Праге, через неделю или две.

И Сосновский начал вести себя как вальяжный барин в поместье. Ему приспичило выпить чашечку кофе, может быть, даже с коньяком. Если хороший коньяк найдется. Ему захотелось посидеть и выкурить сигаретку. Хотя Черняев и описал относительно подробно инженеров Правеца и Грушку, узнать среди персонала именно этих людей было сложно. И тогда Сосновский приступил к экспромту. Он подзывал того или иного специалиста к себе, заводил разговоры, вглядываясь в лица собеседников, расспрашивал о личной жизни. Чувствовалось, что всех, кто работал здесь по несколько месяцев, эта подземная жизнь тяготила. Но удалось выяснить и другой интересный и