Борис Седов - Месть вора Страница 3

А ведь на комарье я до этого момента не обращал никакого внимания. Мне было совсем не до этого, хотя ненасытные кровопийцы и в самом деле отвели на мне душу, основательно потрудились над моими лицом и руками. Я снял с флакончика колпачок, обильно обрызгался репеллентом и на четвереньках продолжил свой путь к реке. Кое-как выполз из ямы и, удалившись от нее на пару шагов, прилег на бок и долго возился с ширинкой на своих камуфляжных штанах. На то, чтобы их расстегнуть, силы еще нашлись, но на то, чтобы застегнуть обратно, когда наконец облегчился… «А, насрать, не на Невском», – решил я и продолжил свое долгое и трудное путешествие, кое-как исхитряясь при этом придерживать сползающие на колени штаны.

Речку я нашел на слух, по журчанию. Дополз до нее на брюхе, уже ничего не соображая, кроме того, что безумно хочу пить, уткнулся разгоряченным лицом в холодную воду и не мог найти в себе сил, на то, чтобы оторваться, до тех пор, пока меня не вырвало.

А потом я снова накачивался водой.

И снова полз по песку, уже назад, от реки к своей яме.

Но ямы все не было. Я, словно слепой щенок в поисках материнской титьки, беспомощно тыкался носом из стороны в сторону, пока не добрался до кустов на опушке тайги. Яма со спальником, с палаткой, с флакончиком репеллента, с еще сохранившимся в ней теплом осталась где-то далеко позади. Где-то сбоку. Где-то в недосягаемой для меня, немощного, дали. Мне теперь оставались только кусты.

«И черт с ним, пусть будут кусты, – решил я и попытался поглубже протиснуться под густые жесткие ветки, обильно осыпавшие меня мелкими красными листьями. – Не все ли равно, где подыхать? Что из ямы, что из-под этих кустов у меня теперь дорога одна. На тот свет».

Опять разболелась башка, и меня снова начало лихорадить. Я свернулся калачиком, постарался как можно сильнее сократиться в объеме. И с облегчением обнаружил, что опять начинаю терять сознание. Оно и к лучшему. Так проще отходить в мир иной.

Перед глазами поплыли круги. Боль в голове неожиданно отпустила. Я вдруг моментально согрелся… Как уютно! Как хорошо!.. Меня подхватила волна горячего ветра, приподняла, невесомого, над землей, над тайгой, над речушкой, из которой я только что жадно хлебал холодную воду. И понесла, закрутила в воздушном потоке, словно сорванный по осени желтый березовый лист.

Перехватило дыхание, закружилась от стремительного полета голова, все клеточки моего организма сначала испуганно сжались, а потом брызнули фейерверком в разные стороны.

И опять опустилась на меня темнота. И снова пришла пустота.

Я в который раз за сегодня потерял сознание.

Еще не наступил полдень, а Трофим уже оседлал двух лошадей. Невысокий кряжистый мужичок с густой светло-русой бородой, прикрывающей широкую грудь, он был единственным из спасовцев, на ногах которого Комяк увидел не лапти, а сапоги с самодельными бурыми союзками. Да и рубаха у Трофима, в отличие от других, была подпоясана не обычной веревкой, а цветастым кушаком, который куда лучше бы гармонировал с женским домашним халатом.

«Ишь ты, пижон», – подумал Комяк, наблюдая за тем, как спасовец приторачивает к седлу старую вертикалку. Потом самоед подтянул подпругу на своей невысокой лохматой кобылке, вставил левую ногу в стремя и легко вскочил в седло, на котором минуту назад разглядел полустертый штамп «…ая шко… вой езды. Инв. № 1275». Кобылка, почувствовав у себя на спине седока, вздрогнула и нервно переступила. Она явно была более привычна таскать за собой телегу, чем ходить под седлом.

– Однако поехали, – поторопил Комяк Трофима, но тот никак не мог обойтись без того, чтобы не расцеловаться на прощание со всеми спасовцами, вышедшими на двор проводить путников.

«До скорого свиданьица, сестрица Аннушка». – «Добренький братик мой, а тебе гладкой дорожки». – «Счастливо оставаться тебе, братец Игнатушка». – «Возвертайтесь скорее, Трофимушка…»

Одним словом, на все про все ушло еще десять минут. Староверы привыкли к спокойной размеренной жизни. Они не знали, что такое куда-то спешить.

– Ну с Богом, – перекрестился Трофим, когда церемония прощания закончилась, и он уселся в седло. – До встречи. К утру возвернемся, поможет Господь. – Он тронул повод, и конь, с места перейдя на бойкую рысь, вынес его через завор[5] со двора.

Комяк выслал свою кобылку шенкелями и устремился следом за спасовцем. Оглянувшись, он увидел, как все, кто находится в этот момент на дворе, кладут им вслед земные поклоны. Самоед пригнулся к густой каурой гриве и хмыкнул.

Очень хотелось курить, но делать это на виду у своего спутника Комяк не решался. Назвался груздем – полезай в кузов. Нахвастал, что старой веры, – изволь не табачничать.

– Как ее хоть зовут? – спросил самоед, сровнявшись с Трофимом, когда они переехали по гулким мосткам через речку.

– Кого?

– Лошадку мою.

– А тако и кличут Лошадкой. Едина она у нас. Остатние трое все жеребцы. – Спасовец явно не был расположен к мирским разговорам и, подогнав своего коня, снова оторвался вперед от самоеда. А уже через несколько секунд до ушей Комяка донеслись присловия, которые бубнил себе под нос его спутник.

Но надо отдать ему должное, Трофим знал окрестную парму как собственный двор, и не прошло и трех часов, как самоед с радостным удивлением обнаружил, что они уже добрались до реки, которую ему накануне пришлось переплывать целых три раза. При этом весь путь проделали по удобной тропе, даже ни разу не перейдя с рыси на шаг. А невзрачная маленькая Лошадка, хотя и вспотела, но ни разу не запнулась, не сбилась с уверенного аллюра, и чувствовалось, что сил у нее хватит еще надолго.

Через реку они переправились вброд, даже не спешившись. И опять порысили по удобной ровной тропе. Впереди спасовец, без устали продолжавший бубнить свои святые распевы, за ним Комяк на лохматой каурой лошадке по кличке Лошадка.

К этому времени небо, голубое и безмятежное утром, затянули темные тучи, и все указывало на то, что к вечеру раздождится. И при этом надолго.

«Твою мать, – дергался самоед. – Не хватало печалей, так еще это. Везти больного Косту несколько часов под дождем… Доедет ли? Не загнется ли совсем?»

Но дождь не спешил начинаться, и к тому времени, когда они выехали на берег речушки, где верстах в трех вверх по течению самоед оставил Костоправа, с неба еще не упало ни единой капли.

– Куды дале? – Впервые с момента, когда объяснил, как зовут лошадь, спасовец открыл рот не только затем, чтобы бубнить присловия.

– Вверх, – коротко проинформировал Комяк и, подогнав кобылу, поскакал легким галопом по длинному и узкому песчаному пляжу вдоль правого берега.

Была тревога, конечно, все время – не отпускала ни на секунду – о том, как там, без него бесчувственный Костоправ. Но сейчас она достигла своего апогея. Еще пятнадцать минут – всего какие-то пятнадцать минут! Казалось бы, ничто по сравнению с тем временем, что он потратил на поход к скрытникам. Но эти минуты показались самоеду самыми тяжелыми, самыми волнительными за последние сутки. Так порой солдат, возвращаясь с войны, на которой пробыл несколько лет, последний километр перед родной деревней бежит изо всех сил, чтобы скорее убедиться в том, что дома все хорошо. Что не сгорела изба и что семью не перебили враги.

Даже не думая о каких-либо предосторожностях, о том, что можно напороться на мусорскую засаду, Комяк подскакал к их маленькому лагерю, соскочил с лошади и, бросив поводья, кинулся к яме, в которой оставил Косту.

Никого. Только сдвинутые в сторону палатка и лапник. И вывернутый наизнанку пустой спальный мешок. И жестяная банка из-под ананасового сока, в которой он оставлял Косте воду. И флакон репеллента без крышечки.

Комяк сел на краю ямы и тупо уставился на развал, который творился внутри нее, силясь предположить, что же могло произойти там. Неужели до Костоправа все же добрались менты? Или он нашел в себе силы на то, чтобы перепрятаться в парму. Или все же медведь?

– Костопра-а-ав!!! – что было сил прокричал самоед.

«…а-а-ав», – ответило эхо.

– Коста-а-а!!!

Трофим, не вылезая из седла, перегнулся к самой земле и медленно проехал к кромке воды.

– Эвон здеся он полз. Пил из реки, – сообщил он и, не отрывая взгляда от песка, направил коня к опушке тайги.

Комяк вскочил на ноги, побежал к кустам, куда направлялся Трофим, и, опередив спасовца буквально на пару шагов, нырнул под густые ветки и облегченно выдохнул: «Ф-у-у…», обнаружив там скрюченное безжизненное тело в камуфляжной куртке и съехавших почти до колен штанах. И сразу услышав частое тяжелое дыхание, перемежавшееся с хрипами и клокочущим бульканьем в глотке.

Жив! Хотя и в полной отключке. Воздух втягивает в себя с неимоверным трудом. Но главное – еще пока жив. И, даст Господь, продержится еще часов шесть, пока его будут везти в спасовский сикт. А там уже все будет проще. Там местные старухи-знахарки вытянут его хоть с того света.