Сергей Зверев - Старый вор, новый мир Страница 3

Однако Бур продолжал настаивать на своем:

– Отвалим вам ментовское полугодовое жалованье! Не пожалеешь! – И, видя, что мент явно колеблется, озвучил сумму: – Пять штук баксов на двоих, лады?

– С ним договаривайся, – так же шепотом ответил сержант, указав на напарника. Однако по всему было видно, что названная сумма явно впечатлила милиционера.

Ускорив шаг, бритоголовый догнал второго мента и, придержав его за рукав, предложил доброжелательно:

– Начальник, давай по-хорошему добазаримся… Зачем друг другу проблемы создавать?

– Убери руки, – резко ответил тот, – никаких базаров с вами не будет. А то я вас в одну камеру упрячу, там друг с другом и базарьте.

Было видно, что с этим ментом добазариться не получится. Слишком он был зол за недавнее прилюдное унижение. Предложи ему сейчас хоть миллион долларов, он бы и тогда не согласился отпустить задержанного.

Тот услышал обрывок фразы и, догадавшись, в чем суть разговора, строго бросил парню:

– Бур, кочумай, это же псина позорная, и мозгов у него, как у канарейки на хер намазано. С ним базарить – фонарь голимый. У него наверняка начальник есть. С ним тереть будем.

Бур послушно умолк, слегка поотстав от мента.

Тем временем они уже входили в помещение линейного отделения милиции. Навстречу поднялся старший лейтенант с объемным брюшком и нарукавной повязкой «Дежурный».

– Ну что у тебя, Коваленко, на этот раз?

Старший патруля не успел ответить на вопрос, как в диалог вмешался его напарник:

– Этот уркаган, – он кивнул головой в сторону Фомина, – напал на сотрудника милиции. Собирался избить. Мы задержали.

По-видимому, репутация постового мента была хорошо известна начальству, так как дежурный прервал его:

– Я не с тобой разговариваю, Макарский. – Затем, повернувшись к сержанту Коваленко, спросил: – Что, действительно напал?

– Так точно, товарищ старший лейтенант, – ответил более лояльный к пахану милиционер, протягивая дежурному документы Фомина, и добавил: – Вот справка об освобождении и маршрутный лист.

Усатый старлей небрежным жестом взял протянутые бумаги и положил их на стол. Затем, указав на задержанного, распорядился:

– В камеру. Коваленко, к концу дежурства напишешь мне рапорт по всей форме. – Тут его взгляд остановился на двух стоящих в стороне крепких парнях. – А это кто? Свидетели?..

– Да какие свидетели, – встрял в разговор Макарский, – дружки задержанного. Такие же уголовные хари. Взятку мне только что предлагали.

Последняя фраза заставила милиционера более внимательно присмотреться к бритоголовым. Несомненно, это были типичные бандюганы. Однако эти бандиты заметно отличались от типажа, известного по достославным девяностым годам: ни «цепур голдовых», ни специфической распальцовки… Одетые неброско, но дорого, они вполне могли бы сойти за менеджеров какой-нибудь очень серьезной фирмы и за владельцев охранных бизнесов – если бы не татуированные пальцы да еще то выражение лица, которое встречается только у прожженных уголовников.

Однако настроены они были мирно.

Опыт работы в органах заставил офицера милиции быстро принять решение:

– Значит, так. Ты, Коваленко, с напарником отправляйтесь на дежурство, людей и так не хватает, а с этим Фоминым я и сам разберусь. Думаю, на повторный срок он себе уже заработал.

На лице Макарского отразилось явное недоумение: в милиции он работал недавно, поэтому профессиональный ход мысли старшого остался для него загадкой. Единственное, что он понял из сказанного, это то, что сейчас расправиться с обидчиком, к несчастью, не удастся. Поэтому, поигрывая желваками, он решил хотя бы отконвоировать задержанного в камеру.

Однако Коваленко был более опытен и быстро сообразил, что к их возвращению уркагана, скорей всего, в отделении не окажется. Тяжело вздохнув, он направился к выходу, бросив в спину удаляющемуся напарнику:

– Давай быстрей. Одному мне, что ли, париться на жаре. – А в ушах колокольным боем отдавалось недавно сделанное ему деловое предложение: «Пять штук баксов! Пять штук баксов!»

Про себя он уже решил, что впредь попросится в другую смену, лишь бы избавиться от этого придурка-альтруиста.

Дождавшись, когда они остались втроем, Бур обратился к приятелю:

– Музыкант, не в падлу, сходи позвони.

Тот, ни слова не говоря, развернулся и вышел, плотно притворив за собой дверь. Проводив товарища взглядом, оставшийся вплотную приблизился к дежурному:

– Начальник, разговор есть.

– Слушаю, – ответил старлей, пытаясь изобразить на лице полное недоумение по поводу предстоящей беседы.

– Давай замнем толковище. Сам посуди – человек только «откинулся», восемнадцать лет – это ведь тебе не бутерброд с маслом. Жизнь изменилась, а он остался прежним. Да и нервы у него, войди в положение… Ну передернул слегка, с кем не бывает. А этому сосунку, – он имел в виду Макарского, – мы честно оплатим попорченную вывеску.

– Нападение на сотрудника милиции при исполнении, – сухим, казенным голосом принялся перечислять старлей. – Оказание сопротивления при задержании. Вполне достаточно, чтобы я сейчас закрыл вашего дружка в изолятор временного содержания и передал документы по инстанциям.

– Правильно. Мы ведь и не отказываемся. Однако готовы пострадать материально, – доброжелательно втолковывал Бур. – И тебе, начальник, лишняя головная боль со всеми этими протоколами, свидетелями… И нам тоже: придется потом адвоката искать, судью и прокурора подмазывать…

Старлей не перебивал говорившего. Единственное, что его могло интересовать теперь, – это сумма. Про себя он решил, что меньше чем на тысячу долларов не согласится. И вдруг его как в прорубь бросили.

– Я думаю, на четырех тоннах сойдемся? – Бур осторожно задвинул пробный шар.

Если бы не годы трудной и опасной службы, то дежурный сделал бы обратное сальто, не сходя с места. Однако это был человек закаленный, а к тому же – настоящий профессионал своего дела. А потому он лишь покраснел как вареный рак и стер со лба предательски выступившую испарину. Раздув щеки, старлей что-то невнятно пробормотал.

Бур воспринял это по-своему и, улыбнувшись, повысил ставки.

– Ну не крохоборничай, старлей. Не к лицу. Ты же офицер московской милиции! Пять штук зеленых – расходимся краями и навсегда друг о друге забываем.

В этот момент из дальнего конца коридора, где располагалось помещение для задержанных, послышался взрыв ругани.

На секунду прислушавшись, дежурный бросился туда, гулко топоча подковками сапог по полу. Бур поспешил за ним. Перед их глазами предстала весьма неприглядная картина: Макарский вырывался из рук держащих его товарищей, размахивая во все стороны резиновой дубинкой. Напротив бушевавшего патрульного стоял Фомин с окровавленным лицом, даже не пытаясь уворачиваться от ударов, всем своим видом подчеркивая полное отсутствие страха и жгучую ненависть как к нападавшему, так и к его коллегам. На тонких губах недавнего зэка играла пренебрежительная улыбка, однако глаза налились кровью и, казалось, пронзали насквозь все и вся.

– Прекратить немедленно! – заорал дежурный таким неожиданным фальцетом, что все обернулись и тупо уставились на него. – Макарский, ты отстраняешься от дежурства. Сдай табельное оружие, удостоверение и жетон. О твоем поведении, недостойном высокого звания сотрудника столичной милиции, завтра будет доложено начальнику. И лично я буду ходатайствовать о твоем увольнении из органов.

По-видимому, угроза была реальной, так как присутствующие милиционеры, не удостоив даже взглядом кандидата на увольнение, разошлись по своим местам. А последний, растерянно озираясь по сторонам, только сейчас понял, насколько серьезно вляпался. Он развернулся и побрел по коридору в сторону дежурки.

Старший лейтенант, обернувшись к недавнему просителю, пробурчал:

– Забирай своего приятеля, – он указал на Фомина и добавил: – Туалет здесь, пусть умоется.

Дождавшись, пока старший товарищ смыл с лица кровь, Бур протянул тому белоснежный носовой платок. Фомин отмахнулся:

– Не надо, испачкаю.

– Да черт с ним, – возразил бритоголовый, – выброшу в помойку. А насчет этого мусора не переживай, Монах. Я ему сам швайку под ребро засуну, если скажешь.

– Ладно, ладно. Разберемся, – ответил тот, кого назвали Монахом, – пойдем отсюда.

– Ты иди, пахан, а я собаке кость кину, – Бур имел в виду обещанную взятку.

Пахан тяжко вздохнул и вразвалочку направился к выходу, промолвив себе под нос:

– Боже, что делается на свете. На этих сук в погонах еще и «капусту» тратить. Бр-р-р-р…

– Что? – переспросил молодой человек, не расслышав последней фразы, сказанной Монахом.

Тот отозвался, не поворачиваясь, а лишь устало махнув рукой: